Возвышение Нифрона - Майкл Салливан

— Знаю. Вы можете в это поверить? — сказала Ариста.

— А что еще вы умеете?

— Сейчас не время это выяснять, — перебил его Ройс. — Уже поздно, а нам выезжать через несколько часов. Пора спать!

— Скучный ты человек! — воскликнул Адриан. — Но, наверное, он прав. Давайте ложиться.

Ариста кивнула. Лишь зайдя за ширму из одеял, она позволила себе улыбнуться.

«Получилось! И в самом деле получилось!»

Она лежала, не накрываясь, на узеньком матрасе, смотрела в потолок и слушала, как воры возятся на своей половине.

— Ты должен признать, это было потрясающе! — сказал Адриан.

Если Ройс что-то и ответил, она его слов не расслышала. Ариста его явно напугала. Выражение его лица было красноречивее любых слов. Сейчас, лежа на чердаке и разглядывая потолочные балки, принцесса вспомнила, что однажды уже видела подобное выражение испуга — в день, когда Аркадиус отчитывал ее за наведенную на графиню Амриль порчу. Она уже выходила из его кабинета, но он вдруг заставил ее вернуться.

— На своих занятиях я никогда не учил вас проклятьям, будь то порча или нечто подобное. Вы дали ей какое-нибудь зелье?

— Нет, — ответила Ариста. — Это было словесное проклятье.

Глаза магистра округлились от изумления, он открыл рот, но ничего не сказал. В ту минуту она решила, что так выглядит учитель, который восхищен успехами ученика и гордится тем, что тот превзошел все его ожидания. Теперь, оглядываясь назад, Ариста вдруг осознала: она видела лишь то, что хотела видеть.

Глава 6

СЛОВО

Амилия заметила, что взгляд императрицы, вполне осмысленный, остановился на дрожащем пламени свечи. «Может быть, это знак?»

Амилия часто сама с собой играла в игру, пытаясь углядеть в поведении императрицы перемены к лучшему. С того дня, когда регент Сальдур вызвал бывшую посудомойку к себе в кабинет и разъяснил ей ее новые обязанности, прошел месяц. Амилия понимала, что не сможет сделать и половины того, что от нее требовалось, но более всего регента заботило здоровье императрицы, а в этом отношении Амилия добилась немалых успехов. Даже при столь скудном освещении перемены были хорошо заметны. Лицо Модины слегка округлилось, кожа уже не казалась натянутой на кости. Императрица теперь ела овощи и даже небольшие кусочки мяса в супе. И все же Амилия полагала, что ее подопечная слишком медленно идет на поправку.

До сего дня Модина так и не вымолвила ни единого слова — во всяком случае, наяву. Во сне императрица нередко что-то бормотала себе под нос и беспокойно ворочалась в постели. Просыпаясь, девушка жалобно всхлипывала, и по щекам ее катились слезы. Амилия обнимала ее, гладила по голове, стараясь согреть и успокоить, но императрица, казалось, вовсе ее не замечала.

Чтобы чем-то занять себя, Амилия продолжала рассказывать Модине разные истории, надеясь, что рано или поздно это заставит ее заговорить, может, задать какой-нибудь вопрос. Рассказав все о себе и своей семье, Амилия принялась вспоминать сказки, которые слышала в детстве. Например, сказку о Гронбахе, злом гноме, похитившем юную молочницу и запершем ее в своем подземелье. Пленница разгадала секрет трех ящиков, отрезала гному бороду и сбежала из темницы.

Амилия вспомнила даже страшные истории, которые рассказывали в темной каретной мастерской ее братья. Она знала, что они намеренно пытаются напугать ее, но даже сейчас от этих воспоминаний у нее по спине начинали бегать мурашки. Самой страшной была сказка об эльфах, которые чудесной музыкой усыпляли своих жертв, а потом пожирали их. Изо всех сил Амилия пыталась побороть собственный страх, готовая на что угодно, лишь бы вернуть Модину к реальности.

Исчерпав запас сказок, она обратилась к историям, которые остались в памяти после посещения церкви. Среди них было эпическое повествование о том, как в час величайшей нужды Марибор ниспослал на землю божественного спасителя человечества — Новрона, который одолел эльфов своим чудесным мечом Релаканом.

Предположив, что Модину могут заинтересовать истории, похожие на ее собственную жизнь, Амилия вспомнила романтическое сказание о крестьянской дочери по имени Персефона, которая стала супругой Новрона. Когда она отказалась покидать свою маленькую деревушку, Новрон прямо там воздвиг великую столицу империи и назвал город Персепликвисом в честь своей королевы.

— Ну, что бы мне рассказать вам сегодня? — спросила Амилия. Девушки лежали друг против друга на своих соломенных подстилках, озаряемые мерцанием свечей. — Хотите историю о Кайле и белом перышке? Наш священник частенько ее нам рассказывал, чтобы мы поняли важность раскаяния и искупления. Вам она знакома? Нравится? Мне — очень! Итак, у отца богов Эребуса было трое сыновей: Феррол, Дроум и Марибор, и были они богами эльфов, гномов и людей. Была у него также дочь по имени Мюриэль, самое прелестное на свете создание, чьей власти подчинялся мир растений и животных. Однажды ночью Эребус был пьян и изнасиловал собственную дочь. Братья в гневе напали на отца и попытались убить его, но боги, как известно, не могут умереть.

По комнате прошел сквозняк, и пламя свечей дрогнуло. По ночам во дворце всегда было холодно. Амилия встала и принесла еще по одному одеялу.

— Так на чем я остановилась?

Модина молча моргнула.

— Ах да, вспомнила. Терзаемый отчаянием и чувством вины, Эребус вернулся к Мюриэль и стал молить о прощении. Раскаяние отца растрогало ее, но она все равно не желала его видеть. Он молил назначить ему наказание. Мюриэль требовалось время, чтобы забыть страх и боль, и она сказала: «Отправляйся жить в Элан. Но не как бог, а как человек, и познай смирение». Она повелела ему творить добро, чтобы загладить вину. Эребус выполнил ее наказ и принял имя Кайла. Рассказывают, что он и поныне скитается по миру людей и творит чудеса. За каждое доброе дело Мюриэль дарует ему белое перо со своего великолепного платья. Он хранит их в мешочке, который всегда носит с собой. В день, когда Мюриэль отдаст ему последнее перо, она обещает призвать отца домой и простить его. Легенда гласит, что когда боги воссоединятся, все зло будет побеждено и в мире воцарятся любовь и благоденствие.

Амилия и в самом деле очень любила эту историю и сейчас, рассказывая ее, надеялась: а вдруг произойдут какие-нибудь чудеса. Может быть, отец богов услышит ее и придет на помощь. Амилия ждала. Ничего не изменилось. Голые каменные стены были все так же холодны. Единственным источником света оставались свечи. Амилия вздохнула.

— Что ж, наверное, мы сами должны научиться творить чудеса, — сказала она Модине.

Задув все свечи, кроме одной, она закрыла глаза и постаралась поскорее заснуть.

Наутро, едва пробудившись, Амилия твердо решила вывести Модину, хотя бы ненадолго, из этой ужасной комнаты. В каморке нещадно воняло мочой и плесенью. Не помогли ни тщательная уборка, ни свежая солома для постелей. Амилия мечтала вывести Модину на воздух, но знала, что этого ей уж точно не позволят. Она старалась убедить себя, что леди Констанцию изгнали из-за дурного здоровья Модины, а вовсе не потому, что она посмела привести императрицу на кухню. Как бы там ни было на самом деле, но Амилия чувствовала, что, невзирая на последствия, должна что-то предпринять.

Переодев Модину в дневное платье и переодевшись сама, Амилия осторожно взяла императрицу за руку, подвела ее к двери и постучала. Когда дверь открылась, она гордо выпрямилась и решительно заявила:

— Я веду императрицу на кухню, она будет завтракать там! Сам регент Сальдур назначил меня наставницей императрицы, и я отвечаю за ее здоровье. Не может она день и ночь сидеть в этой грязной вонючей норе. Это ее убивает…

Она замолчала.

Сейчас стражник ей откажет… Но она не собиралась сдаваться и перебирала в уме заранее придуманные доводы: отвратительный запах в подвальной комнатушке, целебная сила свежего воздуха, наконец, ей самой грозит скорая расправа, если здоровье императрицы не улучшится. Почему последняя причина должна возыметь действие, она и сама не знала, но держала эту мысль в голове.

Стражник перевел взгляд с Амилии на Модину, затем снова посмотрел на Амилию. К ее изумлению, он просто кивнул и отступил в сторону. С минуту Амилия колебалась — она не была готова к столь скорой победе. Затем перешагнула порог и повела императрицу вверх по лестнице. Стражник последовал за ними.

В отличие от леди Констанции, Амилия не стала громогласно оповещать всех о визите императрицы, а просто вошла, держа Модину за руку. Как и в прошлый раз, в кухне все замерли, уставившись на вошедших. Никто не произнес ни слова.

— Императрица желает завтракать, — сказала Амилия Ибису. Тот кивнул. — Не мог бы ты дать ей сегодня побольше хлеба и немного фруктов?

— Конечно, — согласился повар. — Лейф, займись этим. Ниппер, сбегай-ка в кладовую и притащи ягоды. А вы, — прикрикнул он на остальных, — работайте! Нечего глаза таращить!