Воровской излом - Равиль Рашидович Валиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как тогда отличить их? – перебил Меркульева Борис. – Если считать, что все вокруг – преступники, настоящие или потенциальные, в чем тогда вообще смысл жизни?
– Не все… – Меркульев покачал головой. – Слава богу, в человеческом обществе таких людей, способных преступить закон, не так уж много – просто пена, шлак. Человечество существует много тысячелетий, и поверь, если бы силы зла преобладали, мы, наверное, не дожили бы до наших дней. Просто у общества есть свой иммунитет, своя защита. Любой народ, любая форма существования общности тотчас формирует противоположную прослойку людей, защищающих их от этой заразы…
Он усмехнулся и выжидающе посмотрел на Бориса.
– …милиция? – подхватил Борис.
– Милиция, полиция, жандармерия – название неважно, в каждой стране своя форма организации, объединяет их лишь общая задача – правоохранительная деятельность. То есть мы охраняем Право, Борис! Право человеческого общества на развитие и свободное существование. Мы – лекарство, защищающее организм… Пенициллин, вот! – Меркульев поднял вверх палец и улыбнулся.
Улыбнулся и Москалев – ему явно понравилась такая аллегория.
Атмосфера в помещении вновь неуловимо изменилась. Снова солнце, только теперь под другим углом, раскрашивало яркими красками скудное содержание казенного кабинета.
– А вот отличить преступников от остального населения и, самое главное, отделить их от него – как раз наша задача, Борис. Задача уголовного розыска. Мы в первых рядах, я тебе говорил уже. Мы должны не только реагировать на свершившееся преступление, но и предотвращать его, замечать детали, которые могут указывать на саму возможность правонарушения. И вот тут не обойтись без одного качества, которое помогает хорошему оперу… – Меркульев усмехнулся: – Как ни странно, это сочувствие. Именно оно не дает нам скатиться в глобальное осуждение или провалиться в такое же тотальное безразличие. Потому что как только принимаешь главный постулат – «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо», – все становится на свои места! Понимаешь, Борис? Все вокруг люди – и бандит, и прокурор, и учитель, и ты, и я… Ну нет среди нас инопланетян! А значит, все присущие людям пороки и добродетели присущи и нам… Просто кто-то сильнее, а кто-то слабее в этой жизни. Подчас за самой страшной маской прячется как раз слабый человек. Но в одном я уверен – ты научишься умению это различать. Знание человеческого поведения приходит с опытом.
Он замолчал и устало откинулся на спинку стула.
– Ну, Сан Саныч, – Москалев восхищенно покачал головой, – умеешь же завернуть!
– Мне мой прораб часто говорил: «Не механизмы сами собой работают, не инструмент сам трудится – люди все своими руками делают», – задумчиво проговорил Борис.
– Мудрый, видимо, человек, – усмехнулся Меркульев.
Дверь распахнулась, и в проем просунулся давешний сержант. Он держал на вытянутой руке дымящийся алюминиевый чайник.
– Кипяток, товарищ майор! Как просили!
– Никогда почему-то не стучится, – пробурчал Москалев.
Глава 5
– Настоящий авторитетный вор должен следовать главным принципам нашей жизни, – изуродованные старческой подагрой пальцы ловко разминали коричневый чайный кирпич, – не иметь дома, сбережений и семьи… Воровской мир нам семья! А бабки и понты ‒ это для лохов…
Мозырь, до самой своей морщинистой шеи покрытый татуировками, с кряхтением поднялся и выдернул из розетки кипятильник. Высыпал в кипящую воду полпачки размельченного грузинского чая, с удовольствием принюхался и прикрыл банку чистой тряпицей.
Борис завороженно следил за его действием – столько торжественности и затаенного смысла в простом заваривании чая он не видел никогда.
Мозырь тем временем сел за стол и вытянул откуда-то из-под столешницы картонную коробку. Аккуратно разложил горстку карамельных конфет и спичечный коробок с солью.
Исподлобья оглядел притихших заключенных. Борис наткнулся на внимательный взгляд выцветших глаз и потупился – чертов сиделец, прожег его душу до дна.
– Ну что, арестанты? Часик в радость, чифирок в сладость, ногам ходу, голове приходу…
Старик поднял банку, поглядел на осевшую чайную массу, несколько раз перелил жидкость в мятую почерневшую кружку и обратно. Убедившись в готовности продукта, осторожно и бережно налил полную кружку.
По лицам сидевших за столом людей расползлись довольные улыбки. Разной степени окраски зубы тускло блеснули в полумраке камерного закутка.
Борис еще днем удостоился приглашения от Мозыря, которое ему передал сердитый детина с наколотой на суставах пальцев надписью «Коля».
– Дед зовет седни чифирнуть… Будь! – коротко приказал он и скрылся среди шконок.
Борис уже уяснил для себя иерархию в камере. Явно прослеживались два центра влияния. Мамонт с одной стороны, облеченный официальной, если можно так сказать в этой ситуации, властью, и пожилой авторитет Мозырь, настроенный крайне оппозиционно к разношерстой братии у окна.
Его место дислокации – шаткий стол между рядами нар целиком и полностью принадлежал пожилым арестантам, причисляющим себя к старой воровской масти.
– Мусорня не рубит, – сделал маленький глоток Мозырь и передал кружку соседу, – селить в хате двух авторитетов – гнилой понт, в натуре…
Он опять пристально посмотрел Борису в глаза.
– А эти, – короткий кивок подбородком в сторону окна, – держат общак, но мир воровской не понимают. Вот раньше было…
Прозрачный катыш конфетки провалился в его щербатый, с остатками черных корней рот.
Борис принял горячую кружку и сделал маленький глоток. Горькая жидкость заполнила рот, вызывая непреодолимый рвотный позыв. Пересиливая себя, он вогнал горячий комок в пищевод и, памятуя предыдущий опыт, бросил следом щепотку соли, прихватив ее из заботливо пододвинутого спичечного коробка.
Соль возымела свое действие, перебив невыносимый вкус и уменьшив чувство тошноты. Следом пошла конфетка, которую здесь, по понятным причинам, ни в коем случае не следовало называть «сосательной». Следовало говорить – «грохотули» или «стекляшки», иначе за предложение попробовать «вафлю» или «сосалку» можно здорово огрести.
Сердце затрепетало, Борис откинулся на свернутый матрас, пережидая «приход», исподволь наблюдая за присутствующими.
Мозырь внимательно следил за движением кружки по кругу, изредка цыкая и, как и все употребившие чифир сидельцы, перекатывая конфетку во рту.
– Зона вору – дом родной, Рама! Здесь все для него… Не воруй у своих, за базаром следи и мать почитай – все просто, парень… и будешь жить здесь как у бога за пазухой, а то, что за колючкой, – морок дурной, – под согласное кивание корефанов разглагольствовал Мозырь.
Борис смотрел в его подернутые старческой сеткой глаза и вспоминал дело, которое Москалев дал ему под конец аудиенции.
– Этот – из последних могикан, – капитан хмыкнул, – некоронованный законник… умный и опасный… Товарищ подполковник велел его в одну камеру с Мамонтом определить… Не знаю, что получится…
