Итальянский секретарь - Калеб Карр

Он хохотнул:

– Это лишь временное улучшение, Ватсон, уверяю вас! Пока что у нас вполне достаточно фактов - но будьте спокойны, до изучения потусторонних сил мы скоро доберемся. А может, это они доберутся до нас…

Глава VIII

Я не очень удивился, когда, проснувшись в очаровательной дворцовой спальне с дубовыми панелями на стенах, обнаружил, что солнце уже садится. Майкрофт не велел нам спать слишком долго, но я знал, что брат его не обратит внимания на эти слова и не станет отдыхать вообще, а мне, напротив, позволит поспать сверх меры. Сознаюсь, это было мудрое решение - хотя, проснувшись, я не мог сразу понять, который час и где я, в остальном же мои умственные способности не пострадали. Я настолько хорошо соображал, что сразу заметил Холмса, который сидел на подоконнике одного из высоких окон в моей комнате, одетый точно как раньше, и все так же курил, глядя на живописные, мрачноватые развалины аббатства.

– Холмс, - проговорил я, спуская ноги на пол с огромной кровати под балдахином. - Сколько времени?

– Время, - бодро ответил он, все так же глядя в окно, - время не важно, важен час…

– Вы шутите или пытаетесь меня запутать?

– Ну же, Ватсон, - я пытаюсь храбриться, а вы мне не даете! Я просто хотел сказать, что скоро стемнеет. А с темнотой явятся, - он повернулся ко мне, и продолжил театральным голосом: - создания, живущие во тьме…

Я был не расположен к шутливой болтовне.

– Я-то надеялся, что с темнотой явится ужин, - сказал я, вставая. - Я довольно голоден.

– Я так и подумал, - ответил Холмс. - Я велел миссис Хэкетт принести вам тарелку сэндвичей - вон она - и чайник крепкого чаю.

– Вы очень любезны, - сказал я, спеша начать скромную трапезу.

– Думаю, вам лучше не переедать, - сказал Холмс, присоединяясь ко мне, но лишь ради чашки чаю. - Сегодня ночью мы можем увидеть или услышать нечто такое, что, возможно, расстроит ваше пищеварение. Во всяком случае, я уже услышал кое-что.

– Значит, вы не спали, как я и подозревал. И куда же вас завели ваши блуждания? Должно быть, подальше от недреманного ока Хэкетта. - Я откусил от поистине королевского сэндвича - ростбиф, кресс-салат и французская горчица - и почувствовал мгновенный укол совести. - Я не хотел так зло пошутить. Но…

– Да, этот его глаз - необычное зрелище, верно? - ответил Холмс. - Вы заметили шрамы? Очень характерные.

– В самом деле? Шрамы я заметил, но они мне ни о чем не сказали.

– Нет? Ну что ж, может, я и ошибся. Скорее, Ватсон! Вы же не хотите упустить возможность ее увидеть.

– Кого - ее? - спросил я, пытаясь одеться и одновременно дожевывая последний сэндвич с ростбифом.

– Ну как же - скорбный дух в западной башне! Неужели вы думали, что Холируд-Хаус вас разочарует? Вы ведь столько миль проехали, чтобы его увидеть!

Я завершал свой ужин, одевание и туалет и думал, что Холмс, конечно же, шутит, нет - точно шутит… и все же… У меня до сих пор не было удовлетворительного ответа на вопрос, заданный мною в поезде - несколько часов или несколько дней тому назад? - о том, что думает лично Холмс насчет мстительного духа, обитающего в Холируд-Хаусе, виновника того ужаса, о котором мы слышали и который впоследствии увидели. Само собой, вмешательство подобного существа объяснило бы противоречивые и непонятные повреждения на теле Маккея; и я не мог бы с чистой совестью сказать, что полностью исключаю подобное жуткое объяснение. Но то, что Холмс постоянно возвращался к этому - то ли потому, что сам верил, то ли намеренно, дабы воздействовать на мое настроение, - определенно стало меня раздражать. Я решил, что предоставлю ему последнюю попытку - с этим «духом в западной башне»: если окажется, что он решил надо мной причудливо подшутить, возможно, так же, как он подшутил накануне над миссис Хадсон, вызвав ее справедливый гнев, я выскажу ему все, что думаю, притом не стесняясь в выражениях.

И лишь когда мы спустились по небольшой лестнице в восточном крыле здания, повернули за угол и пошли по просторной, величественной Большой галерее на северной стороне главного этажа дворца, мимо портретов английских и шотландских королей, как реальных, так и (в последнем случае) мифических, мне пришло в голову:

«А что если он не шутит? Что мне делать тогда?»

Я не стал углубляться в эту мысль, поскольку сама идея, будто Холмс может серьезно говорить про «скорбный призрак в западной башне», теперь пугала меня и сбивала с толку еще больше, чем раньше, и я решил перестать об этом думать. Я остановился перед дворцовым портретом Марии, королевы шотландской.

– Работа бездушной кисти француза, - тихо произнес Холмс, подойдя ко мне. - Глядя на этот портрет, сложно понять, почему Мария слыла красавицей. Однако у него есть преимущество - он рисовался с натуры; на портрете в следующем зале Мария гораздо красивее, но тот портрет был написан через полных два века после ее смерти.

– Однако, Холмс, - ответил я, внимательно разглядывая портрет, - нам неведомы тогдашние представления о красоте. Мария, несомненно, изящна, у нее тонкие черты лица; а слишком белая кожа, будто у трупа, и слишком высокий лоб - ну что ж, такова была мода, и, возможно, художник несколько преувеличил эти черты. Кто знает, быть может, великие образы красоты нашего времени покажутся забавным уродством людям грядущих веков.

– Ну, тут я с вами не спорю, Ватсон, - ответил Холмс, двинувшись дальше. - Как мы уже неоднократно говорили, женская красота и женские чары - по вашей части, так что не стесняйтесь. Более того, сегодня ночью, как я подозреваю, нам даже понадобятся ваши способности разбираться в этом.

Он уже дошел до конца галереи и встал у тяжелой резной двери, ведущей, похоже, в какую-то часть дворца, куда посторонние не допускались: судя по виду, дверью этой почти не пользовались. По стилю она сильно отличалась от всего, что я видел во дворце.

– За этой дверью располагаются покои, предназначавшиеся для супруги Карла II, - шепотом объяснил Холмс. - Они относятся уже к западной башне. Жена Карла, однако, быстро съехала отсюда; по официальной версии - потому, что в других частях дворца апартаменты гораздо удобнее; однако дворецкий Хэкетт подозревает, что она бежала из этих покоев, ибо они находятся непосредственно под злосчастными комнатами королевы Марии.

– Кажется, вы с «дворецким Хэкеттом» успели стать закадычными друзьями, пока я спал.

– О, не сказал бы, - ответил Холмс, осторожно толкая тяжелую толстую дверь, так что она открылась почти бесшумно. - Но могу сказать, что он лишний раз доказал верность моего принципа: никогда не составлять мнение о людях по внешнему виду. Едва лорд Фрэнсис оказался на безопасном расстоянии, и стало ясно, что мы не агенты клана Гамильтонов, дворецкого словно подменили. Нетрудно увидеть и понять, почему. И, кстати говоря, правда ведь, что ваша согретая постель была удивительно удобна?

За долгие годы я так привык к манере речи своего друга, к тому, что в разговоре он перескакивает с одного на другое, с важных вещей - на самые обыденные темы, что даже не стал отвечать на этот вопрос; также я совершенно не удивился, когда Холмс в этот момент, не сказав больше ни слова, осторожно прошел в дверь; он оказался в помещении вроде вестибюля, из которого был вход в то, что, как он мне объяснил, некогда служило передней «молодой» королевы. Мы на цыпочках, бесшумно вошли в эту комнату, отделанную лучше первой, и я заметил, что в углу с башенкой, напротив двери, через которую мы явились, имелся выход на винтовую каменную лестницу. Если над нами действительно располагались старые покои королевы Марии - значит, это та самая недоброй памяти лестница, с которой шотландские дворяне-протестанты сбросили тело Давида Риццио; неудивительно, что последующие королевы не хотели обитать так близко от места приснопамятного убийства. Передняя и все прочие комнаты на этом этаже башни (включая большую спальню, расположенную по левую руку от нас) выглядели примерно так, как я и ожидал: потолки и стены отделаны панелями, и каждая секция потолка искусно украшена гербами, резными и рисованными. Однако, время, запустение и мать Природа оставили свой след, особенно на гобеленах, что до сих пор в изобилии висели на стенах: искусные ткачи, видно, сработали эти гобелены еще до эпохи Марии, и, без сомнения, они стоили бы немало, если бы поколения грызунов и насекомых не проделали над ними свою разрушительную работу. Окна были закрыты ставнями и занавешены тяжелыми шторами старинного шелка: еще один лакомый кусочек для разного рода паразитов. Крысы и жучки проделали в занавесях разнокалиберные дыры, и там, где эти дыры совпадали с трещинами в ставнях, последние лучи заходящего солнца изо всех сил пытались хоть как-то оживить обширные, унылые покои…