ПЕНРОД - Бус Таркинтон

Каждый номер представления он подвергал уничтожающей критике.

– Это такса моего дяди Этельберта, – бессовестно объявил он уже в самом начале представления. – Я бы посоветовал вам отвести ее обратно, а то в дело вмешается полиция.

Когда же Пенрод, несколько смущенный этим заявлением, переключился на чистокровную индейскую собаку Герцога и начал восхвалять ее достоинства, Родерик спросил:

– Неужели ты думаешь, что кто-нибудь польстится на эту дряхлую собаку?

– Папа купил бы мне енота получше, – объявил он, когда дело дошло до Шермана, – если бы я, конечно, вообще захотел держать такую мерзость.

– Подумаешь, пальца нет! – воскликнул он по поводу Германа. – У нас есть два фокстерьера. Обе собаки чистейших кровей. И у обеих откушены хвосты. Есть такие люди, которые специально откусывают фокстерьерам хвосты.

– Ну это уж ты врешь! – не поверил Сэм. - Продолжай представление, Пенрод, он ведь заплатил.

Настала очередь Вермана. Уверенный в своей неотразимости, он вылил на зрителя целый поток самых загадочных звуков. И тоже потерпел неудачу.

– Фигня, – лениво произнес Родерик. – Каждый может так говорить. Если бы мне захотелось, я бы тоже смог.

Верман умолк.

– Ах ты бы мог? – разозлился Пенрод. – Ну попробуй!

– Да, сэр, – вскричал компаньон Пенрода, – покажите нам, как это у вас получается!

– Я же сказал: смог бы, если бы захотел, – ответил Родерик. – Я ведь не сказал, что хочу так говорить.

– А! Слабо! – начал поддразнивать его Сэм.

– Совсем не слабо, захочу и смогу.

– Ну, так захоти.

Тут надменный зритель не выдержал. Он попробовал поговорить, как Верман, и немедленно был освистан беспристрастными судьями. Его попытки признали совершенно бездарными.

Когда шум несколько утих, Родерик сказал:

– Если бы я не мог устроить представление лучше вашего, я бы попросту продал все и смылся из этого города.

Не вдаваясь в подробности, что собирался продавать благородный мистер Родерик, его противники испустили негодующие вопли.

– Да я бы безо всяких усилий сделал представление почище вашего, – продолжал Родерик.

– И что бы ты показал на этом своем представлении? – ехидно спросил Пенрод.

– Да уж нашел бы что показать.

– На твоем представлении не будет Германа и Вермана.

– А на что они мне сдались?

– Ну, а что же у тебя будет? – в голосе Пенрода звучало презрение. – Что-то ведь придется показывать. Или ты собираешься показывать только самого себя?

– А тебе-то какое дело, что я собираюсь показывать? – спросил Родерик явно только для того, чтобы выиграть время, чем вызвал в стане противников новый приступ негодующих возгласов.

– Значит, ты думаешь, что кто-то пойдет смотреть на тебя одного? – спросил Пенрод.

– Откуда ты знаешь, что я думаю?

Два белых и два черных мальчика снова разразились громкими возгласами, с помощью которых выражали презрение к хвастуну.

– Нет, у меня найдется, что показать! – крикнул Родерик, перекрывая их вопли.

– Ну что же, что ты покажешь? Объясни нам.

– Я-то знаю, что, – ответил Родерик. – Если кто-нибудь будет спрашивать, можете смело сказать, что у меня есть, на что посмотреть.

– Да ни фига у тебя нет, – не верил Сэм. – Нечего тебе показать, кроме самого себя. Ну, ладно. Показывай самого себя. А делать ты что будешь? Покажи, что ты умеешь?

– Я не говорил, что я буду что-то делать, – пытался оборониться Родерик; он чувствовал, что его загнали в тупик.

– Как же ты собираешься давать представление, если ничего не будешь делать? – спросил Пенрод. – Вот у нас, например, даже если Герман не будет показывать, а Верман – говорить, все равно есть, чем развлечь публику. Ведь у Германа и Вермана есть отец. Он проткнул вилами человека.

– Подумаешь!

– А то, что он сидит в тюрьме, это тоже «подумаешь»? «Подумаешь», да?

– Ну и что? Я же не говорил, что их отец не сидит в тюрьме.

– Значит, ничего интересного ты в этом не видишь? У тебя что, отец тоже в тюрьме сидит?

– Я же не говорил, что он сидит.

– А раз не сидит, значит…

Пенрод не договорил. Ошеломляющая догадка пришла ему в голову. Он вдруг вспомнил, что давно уже собирался выяснить у Родерика Мэгсуорта Битса-младшего, не приходится ли он родственником Рине Мэгсуорт. И вот, слушая теперь туманные заявления юного отпрыска аристократического рода, что он, мол, и один может устроить представление, Пенрод вдруг начал кое-что подозревать.

– Слушай, Родди, – теперь голос Пенрода звучал вполне дружелюбно, – Рина Мэгсуорт не твоя родственница?

Несмотря на то, что имя Рины Мэгсуорт взывало с множества газетных полос и заставляло содрогаться всю страну, Родерик никогда не слышал о ней. Газеты ему читать запрещали. Благородного же негодования, коим пылало его семейство по тому поводу, что дерзкая преступница осмелилась носить одну с ними фамилию, в его присутствии никто не выказывал. И все-таки он сразу сообразил: Пенрод Скофилд и Сэмюел Уильямс придают этому имени значение чрезвычайное. Да что там Пенрод и Сэм. Даже Герман и Верман, услышав о Рине Мэгсуорт, затаили дыхание и ждали, что он ответит. И это несмотря на то, что длительное пребывание в деревне нанесло значительный ущерб их образованию. Но, не умея читать, они были изрядно наслышаны о Рине Мэгсуорт.

Уверенность в абсолютном своем превосходстве – одно из самых опасных заблуждений. С ранних лет Родерик Мэгсуорт Битс-младший вместе с едой вкушал за столом рассуждения об исключительности своего рода. Что его больше всего поражало, так это то, что в компании сверстников никто не хотел признавать блестящих качеств, дарованных ему аристократической фамилией. Его беззастенчиво дразнили и всеми способами выказывали полное пренебрежение. И вот он почувствовал, что, наконец, наступил его звездный час. Видимо род Мэгсуортов, действительно, всемогущ, если таит в себе какие-то достоинства, перед которыми преклоняются даже эти циничные мальчишки! Ну, мог ли он, в чьих жилах текла кровь, исполненная всех мыслимых и немыслимых достоинств, упустить такой случай? Сказав «да», он докажет свое превосходство и, может быть, даже, наконец, они отстанут от него с расспросами о представлении.

– Родди, – повторил Пенрод торжественным тоном. – Рина Мэгсуорт не твоя родственница?

– Скажи Родди, – подхватил Сэм, который даже охрип от волнения.

– Она моя тетя! – воскликнул Родди.

В сарае наступила тишина. Сэм и Пенрод не могли оторвать глаз от мистера Родерика Мэгсуорта Битса-младшего. И Герман с Верманом вытаращились на него. Поступок Родерика трудно было назвать ложью во спасение. Скорее это была ложь к возвышению, и она принесла весьма ощутимые результаты. Его слова прозвучали для всех откровением. И никому даже в голову не пришло, что все это слишком эффектно, и уже хотя бы поэтому не может быть правдой.

– Родди, мы приглашаем тебя в наше представление, – предложил Пенрод голосом, в котором слились мольба и вера в счастливый исход. – Соглашайся, Родди!

И Родди согласился.

Даже ему стало ясно, что положение его среди мальчиков неизмеримо выросло. И он почувствовал, что его не просто приглашают. Его приглашают на ведущую роль, и он теперь будет в центре внимания. Его давно приучили, что именно такое положение он должен занимать везде и всюду только потому, что родился в своей семье. С ним часто носились взрослые гости, подруги матери и старших сестер. Все эти леди и джентльмены расточали ему похвалу, называли «прелестным ребенком» и «милым ребенком». Порой ему оказывали почтение и маленькие девочки. Но никогда еще ни один мальчик не принимал его всерьез. Теперь же его не только сразу приняли в компанию, его возвысили до исключительного положения. Недаром же мистер Скофилд и мистер Уильямс сразу подыскали для него ящик повыше, чтобы он стоял на нем, словно на пьедестале. Да, это была знаменательная победа. Список доблестей Мэгсуорт Битсов явно пополнялся еще одним славным деянием.

Правда, впоследствии в душу Родерика начали закрадываться кое-какие опасения. Однако они были слишком смутны, чтобы заставить его отказаться от первой роли в представлении. Он был не из тех ребят, которые ловят все налету, и прошло много времени (а также произошло много событий), прежде чем он полностью осознал причину своей популярности. Справедливости ради, надо заметить: он все же чувствовал: узнай обо всем мама, она не одобрила бы его действий. Но блеск и суета, эти вечные спутники славы, совершенно опьянили его, и он был не в силах устоять. А когда Пенрод и Сэм начали готовиться к новому сеансу, он стал изо всех сил помогать им. Он тут же подчинился приказу Сэма, и ему нарисовали синие усы и бакенбарды. А затем он вместе с Пенродом и Сэмом писал новую афишу, которую повесили на месте старой.

Теперь каждый, кто оказался на оживленном перекрестке, мог прочесть: