Молитесь за меня - Виктор Лихачев

- Что стоишь, мил человек? Заблудился?

- В Студенец направляюсь, а дороги не знаю.

- В Студенец? Видишь, впереди несколько деревьев? Да не там, правее. А от них по телеграфным столбам.

Благодарю его. Мы прощаемся. Минуты через две оглядываюсь. Что за чудеса! Безлюдное поле, жаворонок звенит в вышине. Никого. В Студенец мы пришли одновременно, - большая черная туча и я. Бегу к первому попавшемуся дому. Старенькая терраска, за столом играют в карты пожилая женщина и две совсем еще юные девушки. Играют в самую популярную русскую карточную игру

- в "дурака". Судя по всему, играют не первый час. Все ясно, приехали из города. Хорошо, конечно, молочка у бабули попить, да скучновато.

- Четвертым не будете? - после приветствия обращается ко мне женщина. Девушки с интересом рассматривают нежданного гостя, но молчат. Включаюсь в игру. Говорит женщина, мы молчим. Особого азарта нет, хотя вроде бы нам с партнершей везет. Но дождь не утихает. Наконец, женщина тоже устает рассказывать о том, какая это дыра - Захаровский район, как трудно даже до райцентра добраться, до Прудов в три раза ближе, но зато бездорожье... Эх! Опять проиграла! Успокаиваю ее, обещая, что по приметам, кому не везет в картах, повезет в любви. Кратковременное оживление на лицах девушек - и опять сосредоточенное молчание. Будто не в подкидного играем, а в шахматы.

Но всему приходит конец. Ушли в сторону юга тучи. С сочувствием смотрю на девушек: сколько партий им еще предстоит сыграть? Стоило ради этого ехать из Москвы?

В Коровино, большую, хаотично застроенную деревню я пришел поздно вечером. Переночевать решил в местном общежитии. На мой стук открыл дверь чернявый мужчина средних лет, очень пьяный. За его спиной виден другой, повыше, рыжеволосый. Тоже пьяный. В комнате дым коромыслом. Пытаюсь объяснить, кто я и зачем пришел сюда. Говорю, а сам заранее чувствую, что мне скажет этот человек. К сожалению, типаж очень распространенный. До него каким-то образом все же доходит, что я прошусь на ночлег. На лице появляется выражение собственной значимости, в глазах почти презрение.

- А почему я тебе, собственно, должен верить? Ты мне документы свои покажи, паспорт или удостоверение какое. Посмотрю, может, и пущу. "Пущу" было произнесено просто замечательно. В нем так и слышалось основательное, хозяйское. Правда, внешность человека никак не соответствовала важности тона: майка, выпущенная из-под брюк, босой, в руках самокрутка. Все ясно. Поворачиваюсь, чтобы уйти. Но тут из-за спины чернявого вырывается его друг.

- Мишка, кончай хреновину пороть. Вечно не поймешь, кого из себя строишь. Парень, не слушай его, проходи. Койка у нас свободная есть, переночуешь. Мы вот пьем. Может, и ты с нами сообразишь? Да не бойся, проходи. - Все это он проговорил почти без пауз. - Меня Андрюхой зовут, а это Мишка. Сидим здесь без толку, вот и пьем.

Так я познакомился с двумя рязанцами, приехавшими помогать подшефному колхозу. Как я мог понять, они готовили к уборке свои комбайны, но нужных запчастей не было, и большей частью им приходилось сидеть без дела.

- Представляешь, парень, - Андрюха завелся, - приходится друг у друга из комбайнов детали таскать! А что прикажешь делать? И к председателю ходили, и к начальнику мастерских, а толку никакого. Говорят.... - он вдруг осекся, в глазах мелькнула мысль. При мне они одолели еще одну бутылку. Миша сидел на кровати, время от времени протягивая мне руку: "Паспорт покажи". "Иди ты", - говорил ему Андрей и пристально смотрел на улицу, что-то соображая. Так повторилось несколько раз, но Андрей, что-то обдумывая, забыл о нас. Я грыз сухарь и в ответ на протянутую Мишкину руку отвечал: "Иди ты", он тупо смотрел и соглашался: "Ну ладно, оставайся".

- Послушай, парень, - вдруг заговорил Андрей, а у тебя есть документы, что ты в газете работаешь?

- В журнале. Есть.

- Ты мне должен помочь. Ну нельзя мне без запчастей, понимаешь?

- Понимаю. А как могу помочь?

- Я все придумал. Завтра пойдем на планерку. Представишься, скажешь, что ты мой двоюродный брат, работаешь в "Правде", и так, будто ненароком, спросишь: "А как у вас дела с запчастями?"

- Прости, а почему из "Правды"?

- Ну хоть откуда. "Правда" же главная газета.

- "Труд" еще есть, - с кровати подал голос Михаил.

- Неважно. Главное, из Москвы. А наши только Москвы и боятся.

- Хорошо, я спрашиваю про запчасти. Дальше что?

- Как что? Сдрейфит, как пить дать. И будем мы с Мишкой при запчастях. Я вначале пытался было отговорить Андрея от такой авантюры. Но чем более приводил доводов против, тем сильней распалялся Андрей.

- Увидишь, парень, все пройдет, как по маслу. Ты только помоги. Поможешь? Что оставалось делать? Я согласился. Радостный Андрей умчался куда-то, и вскоре с улицы я услышал его возбужденный голос:

- Я завтра ему покажу. Я завтра корреспондента из "Правды" приведу.

- Откуда?

- Из "Правды".

- А что он здесь делает?

- Брательник мой. Двоюродный. В "Труде" работает. Завтра посмотрим, как председатель вертеться будет.

Время подходило к двум часам ночи. Я не без улыбки представил завтрашнюю планерку. Может быть, встать пораньше и уйти, пока мои соседи будут спать? Стыдно. Обещал все-таки. Рядом бормотал что-то спящий Мишка. Я прислушался: "А почему я должен верить, что ты журналист?.. Паспорт покажи..."

- Иди ты! - сказал я как можно громче и погрузился в туман сна.

10 июля. День добрых встреч.

К моему огромному удивлению, встав утром, Андрей упорно прятал от меня глаза. Я все понял. Он был трезв. Сегодня парень вернулся к обычной жизни. А это значит, что ничего-то всесильному "преду" не покажет. Но попрощались мы тепло. Андрей был рад, что я не заговариваю про вчерашнее. А Михаил даже охотно объяснил, как быстро добраться до большака на Рыбное.

А минут через двадцать я уже проходил мимо местной школы. Место, кстати, было на удивление живописное. По всей видимости, раньше здесь находилась помещичья усадьба. Старые сосны, следы старых построек, старый человек, косивший траву, все это как-то умиротворяюще подействовало на меня. Я не заметил, как вышел на асфальт. На указателе была написана цифра 44. Столько километров мне предстоит идти до Рыбного.

Асфальт был плохонький, пейзаж довольно однообразный: поля, с кусочками леса, деревеньки на обочине дороги. Движения на шоссе почти не было. Короче, ничто не отвлекало от мыслей. Я так задумался, что чуть было не наступил на что-то лежащее на дороге. Еж. Задавили его ночью. Сколько встречаю на дороге раздавленных ежиков, а всегда до слез жалко. Жалко этих удивительных зверьков. Пыхтящие, вечно сердитые, с каким удовольствием они сворачиваются в клубок, выставляя вперед спасательные колючки! А на самом деле добрейшие существа. Приручить их очень легко, нужно только немного терпения. И когда у вас это получится, вы вдосталь налюбуетесь их острыми мордочками со смышлеными глазками, поразитесь их ловкости, смелости, сообразительности. Очень люблю ежей. Представляю, как ночью он перебегает асфальтовую серую ленту дороги, навстречу мчит что-то ревущее, слепящее глаза. Ежик не убегает, он сворачивается в клубок, выставляет иголки и с бешено стучащим сердечком ждет неожиданную опасность. Ему бы сделать несколько шагов, а он ждет приближения машины... Машина промчится дальше, а он так и останется лежать на асфальте, добрый ежик с колючим характером.

В деревне Токарево я вспомнил, что вроде бы и пообедать пора. На мое счастье, в доме, который мне приглянулся (может быть, оттого, что в палисаднике росли красивые цветы, а сам палисадник был аккуратный, уютный), жила тетя Нюра, очень добрая женщина.

- Ох, и устал ты небось, родименький, - запричитала она и дала мне на дорогу не только молока, но и огурцов, сала, хлеба. Долго пытался сунуть ей в руку пятерку, но у меня так ничего и не получилось. Обедал я в этот день просто великолепно. В следующей деревне, в Ходяйнове прямо к дороге подходил роскошный сад. Деревья в саду были уже почтенного возраста, поэтому под грушей мне с избытком хватило места. Не только мне, но и невесть откуда взявшейся кошечке, кузнечикам, то и дело запрыгивающим на спальник. Сквозь темно-зеленую листву солнце просачивалось "дождем". Было светло и тихо в саду и у меня на душе. Я долго ждал этого часа. С каждым днем я приближался к нему и вот, наконец, только на двадцатый день пути я вошел в это состояние. И дело было не в молоке, сале, уютном саде.

Что бы я ни говорил себе, что бы ни внушал, но только сейчас скопившаяся за год суета покинула меня. Двадцать дней я словно очищался и вот теперь, умытый солнечным дождем, я смотрю за игрой кошки с кузнечиками, трогаю узловатый ствол груши, затем откидываюсь на спину и лежу. Не знаю, миг прошел или вечность. Временами налетает ветерок, затрепещут листья. И опять тишина. И опять облака высоко в небе. И с какой-то блаженной улыбкой через несколько часов я легко иду по вечерней дороге, не думая о том, сколько мне еще идти, где я заночую. Мне ничего не надо. Я живу. И мне хорошо от одной мысли об этом. В деревне Пальные мне повстречался старик. Я только успел поприветствовать его, как он заговорил со мной. Так бывает, когда у тебя радость на душе, а поделиться ею не с кем. Случайный прохожий, просто незнакомец, проходящий мимо, - какая разница. Ведь радость, которой нельзя поделиться - не радость.