Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны. Часть вторая - Ярослав Гашек

Конвойный пробормотал что-то неясное. Начальник конвоя, капрал, подошел ближе и стал слушать объяснения вольноопределяющегося. Тот с глубокомысленным видом продолжал:

— Это — единственная австрийская колония, которая может снабдить льдом всю Европу, и является крупным экономическим фактором. Конечно, колонизация подвигается медленно, так как колонисты частью вовсе туда не едут, а частью замерзают там. Тем не менее с проведением в жизнь новых лучших климатических условий, в которых очень заинтересованы министерства торговли и иностранных дел, есть надежда, что обширные поверхности ледников будут надлежащим образом использованы. Путем оборудования нескольких отелей будут привлечены туда массу туристов. Необходимо будет, конечно, для удобства проложить тропинки и дорожки между льдинами и накрасить на ледниках туристические знаки, показывающие дорогу. Единственным затруднением являются эскимосы, которые тормозят работу наших местных органов…

Капрал с интересом слушал. Это был солдат сверхсрочной службы, бывший до военной службы батраком, человек крутой и недалекий, который старался нахвататься всего, хотя ни о чем не имел никакого понятия. Идеалом его было дослужиться до фельдфебеля.

— … не хотят, подлецы, учиться немецкому языку, продолжал вольноопределяющийся, — хотя Министерство просвещения, не останавливаясь перед расходами и человеческими жертвами, выстроило для них школы, причем замерзло пять подрядчиков и…

— Каменщики спаслись, — перебил его Швейк. — Они отогревались тем, что курили трубки.

— Не все, — сказал вольноопределяющийся — с двумя случилось несчастье. Они забыли затягиваться, трубки у них потухли, и пришлось их закопать в лед. Но школу в конце концов все-таки выстроили. Построена она была из ледяных кирпичей с железобетоном. (Получается очень прочно!) Тогда эскимосы развели вокруг всей школы костры из обломков затертых льдами торговых судов и осуществили свой адский план. Лед, на котором стояла школа, растаял, и вся школа провалилась в море вместе с директором и представителем правительства, который на следующий день должен был присутствовать при торжественном освящении школы. В этот ужасный момент было слышно только, как представитель правительства, находясь уже по горло в воде, крикнул: «Gott, strafe England»[48]. Теперь туда пошлют войска, чтобы они навели там у эскимосов порядок. Само собою, воевать с ними будет трудно. Больше всего нашему войску будут вредить ихние обученные белые медведи.

— Этого еще не хватало, — глубокомысленно заметил капрал. — И без того военных изобретений хоть пруд пруди. Возьмем, например, маски для отравления газом. Натянешь ее себе на голову и моментальна отравлен, как нас в учебной команде учили.

— Это только так пугают, — отозвался Швейк. — Солдат ничего не должен бояться. Если, к примеру, в бою упал в сортирную яму, оближись и крой себе дальше. А ядовитые газы для нашего брата дело привычное еще о казарм после солдатского хлеба да гороха. Но вот, говорят, русские изобрели какую-то штуку специально против унтер-офицеров.

— Какие-то там электрические токи, — дополнил вольноопределяющийся: — Путем соединения с целлюлоидовыми звездочками на воротнике унтер-офицера происходит взрыв. Что ни день, то новые ужасы!

Капрал до военной службы был… ослом и то наконец понял, что над ним смеются. Он отошел от арестованных и пошел впереди конвоя.

Они приближались к вокзалу, куда стеклись толпы будейовичан, пришедших проститься со своим полком.

Несмотря на то, что прощание не носило характера официальной демонстрации, вся площадь перед вокзалом была полна народу, ожидавшего прихода войска.

Все внимание Швейка сосредоточилось на стоявшей шпалерами толпе зрителей. Как всегда бывает, примерные солдатики шли далеко позади, а окруженные конвоем злодеи впереди. Примерными солдатиками набьют телячьи вагоны, а Швейка и вольноопределяющегося посадят в арестантский вагон, прицепленный в воинских поездах позади штабных вагонов. Ме́ста в арестантском вагоне всегда хоть отбавляй.

Швейк не мог удержаться, чтобы, замахав фуражкой, не крикнуть в толпу:

— На здар![49]

Это подействовало на толпу настолько сильно, что приветствие было громко подхвачено всей толпой.

— На здар! — прокатилось но всей площади и забушевало перед вокзалом.

Далеко впереди по рядам пробежало:

— Идут!

Начальник конвоя, злой и растерянный, закричал на Швейка, чтобы тот держал язык за зубами. Гул приветствий рос, как лавина. Жандармы напирали на толпу и пробивали дорогу конвою. Толпа ревела: «На здар!» и махала шапками и шляпами.

Это была настоящая манифестация. Из окон гостиницы против вокзала какие-то дамы махали платочками и кричали:

— Heil![50]

К крикам «На здар!» примешивалось «Heil». Какому-то энтузиасту из толпы, который воспользовался этим обстоятельством и крикнул:

— Nieder mit den Serben![51]

подставили ножку и слегка прошлись по нему ногами в импровизированной давке.

«Идут!» все дальше и дальше как электрический ток передавалось в толпе.

Шествие приближалось. Швейк махал толпе рукой из-под штыков конвойных. Вольноопределяющийся с серьезным лицом отдавал честь.

Они вступили на вокзал и прошли к поданному уже воинскому поезду. Оркестр стрелкового полка чуть было не грянул им навстречу: «Храни нам, боже, государя!», так как капельмейстер был сбит с толку неожиданной манифестацией. К счастью, во-время подоспел в своем черном котелке обер-фельдкурат из 7-й кавалерийской дивизии, патер Лацина, и стал наводить порядок.

Патер Лацина, гроза всех офицерских столовок, ненасытный обжора и пьяница, приехал накануне в Будейовицы и как бы случайно попал на банкет офицеров отъезжающего полка. Напившись и наевшись за десятерых, он в более или менее нетрезвом виде пошел в офицерскую кухню клянчить у поваров остатки. Там он поглотил целые блюда соусов и кнедликов и обглодал все кости. Дорвавшись наконец в кладовой до рому, он налакался до рвоты, а затем вернулся на прощальный вечерок, где всех перепил.

В этом отношении он обладал богатым опытом, и офицерам 7-й кавалерийской дивизии приходилось всегда за него доплачивать.

На следующее утро ему вздумалось следить за порядком при отправке первых эшелонов полка. С этой целью он носился взад и вперед вдоль шпалер и проявил на вокзале такую кипучую деятельность, что офицеры, руководившие отправкой эшелонов, заперлись от него в канцелярии начальника станции.

Итак, он во-время появился перед самым вокзалом и вырвал дирижерскую палочку из рук капельмейстера, который уже замахнулся грянуть гимн: «Храни нам, боже, государя!»

— Стой! — крикнул обер-фельдкурат, — еще рано. Я вам дам тогда знак. А пока «смирно!» Я сейчас приду.

После этого он вошел внутрь вокзала, догнал конвой и остановил его криком: «Стой!»

— Куда? — строго спросил он у капрала, который совсем уже не знал, что ему делать.

Вместо него ответил Швейк:

— Нас повезут в Брук, господин обер-фельдкурат. Если хотите, можете ехать с нами.

— И поеду! — заявил натер Лацина и, обернувшись к конвойным, крикнул. — Кто говорит, что я не могу ехать? Шагом марш!

Очутившись в арестантском вагоне, обер-фельдкурат лег на лавку, а добряк Швейк снял свою шинель и подложил ее патеру Лацине под голову.

Вольноопределяющийся, обращаясь к растерянному капралу, вполголоса заметил:

— Не оставьте фельдкуратов в милосердии своем.

Патер Лацина, удобно расположившись на лавке, начал читать лекцию:

— Рагу с грибами, господа, выходит тем вкуснее, чем больше положено туда грибов. Но перед этим грибы нужно обязательно поджарить с луком и только после этого положить туда лаврового листа и лука.

— Вы ведь уже изволили положить лук раньше, — заметил вольноопределяющийся.

Капрал при этих словах бросил на него полный отчаяния взгляд, так как для него патер Лацина был хоть, правда, и пьяным, но все же начальством.

Положение капрала было действительно отчаянным.

— Пан обер-фельдкурат безусловно прав, — поддержал Швейк обер-фельдкурата — Чем больше луку, тем лучше. Один пивовар в Пакомержицах всегда клал в пиво лук, потому что, говорят, лук вызывает жажду. Вообще лук очень полезная вещь. Жареный лук прикладывают также на чирии.

Патер Ладина продолжал бормотать, как сквозь сон:

— Все зависит от кореньев, от того, каких кореньев и в каком количестве положить. Но чтобы не переперчить, не… — Он говорил все тише и тише — …не переперчить, не перегвоздичить, не перелимонить, перекоренить, перемуска…

Он не договорил и захрапел с присвистом.

Капрал с остолбенелым видом уставился на него.

Конвойные смеялись втихомолку.