Операция «Б» - Юрий Виноградов

Нечепоренко освободил ручку и ножные педали от креплений и перевел их в рабочее положение. Ему, штурману, в случае выхода из строя летчика, надлежало брать управление самолетом на себя.

Если полковник Преображенский и идущие следом за ним экипажи свободно, без помех дошли до Берлина и сбросили бомбы на запланированные цели, то последним советским дальним бомбардировщикам приходилось испытывать на себе всю мощь ударов опомнившейся столичной противовоздушной обороны. Десятки, сотни прожекторных лучей полосовали ночную высь, отыскивая в небе неизвестные вражеские самолеты; зенитная артиллерия, захлебываясь, вела беспрестанный огонь в надежде поразить хотя бы один бомбардировщик или просто сбить прицельное бомбометание. Справа и слева от ДБ-3, внизу под фюзеляжем Нечепоренко видел в свете луны белесые шапки разрывов зенитных снарядов. Но они пока появлялись еще далеко, не угрожая «букашке». Однако с подходом к границе Берлина шапки разрывов все плотнее и плотнее окружали бомбардировщик. Невольно закрадывалось сомнение: дойдем ли? Зенитный огонь очень интенсивен, а до цели еще несколько томительных минут полета. Есин в противозенитном маневре бросил ДБ-3 в сторону, стараясь уйти от огня, но снаряды рвались повсюду. Лучше идти напрямую, машина перегружена, маневр затруднен, можно самому напороться на шальной зенитный снаряд.

Одно желание — дойти скорее до цели, освободиться от груза бомб, а там безразлично, что будет.

Нечепоренко больше не обращал внимания на устрашающие шапки разрывов снарядов, сейчас надо сосредоточиться на боевом курсе: Берлин под крыльями.

— Подходим к цели, — предупредил он Есина.

Как можно точнее в эти последние минуты следует подобрать боевой угол разворота прицела. Ведь от этого зависит точность бомбометания. Кажется, родная «букашка» наконец легла в заданном направлении. Теперь открыть бомболюки, снять предохранитель с электросбрасывателя.

— Боевой!

Полминуты боевого курса — выхода самолета на расчетный угол сбрасывания бомб, самый ответственный момент для всего экипажа, особенно для летчика, который обязан строго выдержать направление, скорость и высоту полета.

— Так держать!

Наступает долгожданный миг, ради которого с огромным риском появились над столицей фашистской Германии-Берлином! Нечепоренко с силой надавил пальцем на кнопку электросбрасывателя. Десять ФАБ-100 посыпались из бомболюков на встревоженный город. Облегченный самолет точно попытался подпрыгнуть, его моторы заработали ровнее, без надрывной натуги.

С высоты семи километров бомбы упадут на землю лишь через сорок секунд. Штурман обязан убедиться, с какой точностью они легли на цель. Затаив дыхание, Нечепоренко через прицел всматривался в темную землю. Вот они красноватые точки — взрывы фугасных авиационных бомб! Одна, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая… Все десять легли по огненной цепочке!

— Есть цель! — передал он капитану Есину. — На курс отхода!

Есин тотчас развернул ДБ-3 на обратный курс. Дело сделано и неплохо, если судить по радостному, возбужденному голосу штурмана. Теперь осталось преодолеть наиболее опасный маршрут полета до Балтийского моря, а там станет легче. Всего лишь полчаса!

Нечепоренко начал уточнять курс возвращения, склонившись над штурманской картой, как кабину осветило ярким, режущим глаза светом. Обернулся на источник света: прямо на него надвигались два луча фар-прожекторов немецкого ночного истребителя. Кажется, лучи насквозь прожгут бомбардировщик, но в следующее мгновение они взметнулись ввысь: Есин резко развернул самолет с уходом вниз и ловко вышел из освещенной полосы. Но не надолго. Цепкие лучи немецкого истребителя снова захватили советский бомбардировщик, на него понеслась огненная трасса снарядов и пуль. Они прошили темноту в полсотне метров над кабиной штурмана; за трассой промелькнула и черная тень самого ночного истребителя.

— Стрелок, Нянкин, ты чего спишь? — закричал по самолетному переговорному устройству на стрелка-радиста рассерженный Есин. — Врежь ему, наглецу! Сбей спесь!

— Не видел я ночника, товарищ капитан! — оправдывался Нянкин. — Сразу как-то он… Гляжу, одни лучи. Ослепил…

Можно было понять растерянность стрелка-радиста, впервые встретившего в воздухе немецкого ночного истребителя с мощными фарами-прожекторами. К тому же для скрытности воздушный стрелок не имел права самостоятельно, без команды летчика открывать огонь по самолетам противника.

— Ладно, увернулись… Впредь, Нянкин, не зевать! — предупредил Есин.

— Есть, товарищ капитан! Понял! Проучу фашистского ночника…

Дважды освещенного ночным истребителем советского бомбардировщика заметили с земли, и тотчас несколько прожекторов попытались захватить его в перекрестия лучей. Однако расстояние оказалось слишком большим, свет рассеивался, очень сильно ослабевал, и увидеть с земли точку-цель было невозможно. Отчаявшись, немецкие зенитчики открыли огонь из орудий среднего калибра. Десятки шапок-разрывов окружили ДБ-3, постепенно сжимая кольцо. Особенно их много вырастало впереди, по курсу; немецкие зенитчики отрезали путь отхода советского самолета к спасительному Балтийскому морю. Бомбардировщик от близких ударов взрывных волн сильно трясло, отбрасывая в стороны. Есин то и дело менял курс: уклонялся вправо или влево, бросал послушную «букашку» вверх и вниз. Перегрузки иногда достигали предела, и в такие критические моменты невольно закрадывалось сомнение: не развалился бы корпус самолета.

Из всего экипажа штурман Нечепоренко был наиболее спокоен и, главное, уверен в благополучном завершении первого налета на Берлин. И не потому, что пилот капитан Есин, мастер своего дела, выведет «букашку» из любых передряг. Просто ему, лейтенанту Нечепоренко, больше не суждено падать с воздуха на землю. За последние неполных полтора года он уже дважды попадал в катастрофы и оба раза чудом оставался в живых. «Вы, Тихон Иванович, свой лимит по падениям уже выбрали полностью, — сказал командир полка полковник Преображенский. Теперь всю войну провоюете и останетесь целым и невредимым»…

…В первую катастрофу лейтенант Нечепоренко попал 26 февраля 1940 года. Тогда после очередной бомбардировки линии Маннергейма самолет был подбит зенитным снарядом, однако летчик на одном моторе все же дотянул изрешеченную машину до своего аэродрома. Бомбардировщику предстоял длительный ремонт, и лейтенанта временно определили штурманом на самолет Р-6, используемый в качестве воздушного танкера по перевозке горюче-смазочных материалов.

С неудовольствием воспринял Нечепоренко новое назначение, пусть и временное. Успешно провоевал почти всю зимнюю войну с Финляндией, а теперь его в извозчики, доставлять горючее на аэродром острова Лавенсари.

Первый рейс на Лавенсари был совершен успешно, хотя погода и не благоприятствовала полету. Перед вторым рейсом техник самолета дополнительно загрузил хвостовую часть фюзеляжа ящиками с запчастями. При взлете центровка Р-6 была нарушена, и с высоты ста метров он свалился в штопор и врезался в землю. Штурман получил тяжелое ранение, а летчик и техник самолета отделались сравнительно легкими ушибами.

Очнулся Нечепоренко в полевом госпитале уже после операции. Глаза ничего не видели, лицо сплошь забинтовано, нельзя пошевелить ни рукой, ни ногой. Казалось, конец всему, налетался, быть теперь вечным калекой. Уж тогда бы разбиться насмерть…

Настроение больного несколько улучшилось после снятия повязок, Он боязливо открыл глаза и, к неожиданной радости, увидел свет. «Я же не слепой, я зрячий! Значит, надо жить!»

Лечение затянулось более чем на полгода, Нечепоренко уже дважды съездил в санаторий на Черноморское побережье Крыма, чувствовал себя вполне нормально. Однако военно-врачебная комиссия к полетам его категорически не допускала. Он понял, что в морской авиации ему больше не служить и попросил командование перевести его на должность командира торпедного катера. Четыре года срочной он прослужил на торпедных катерах, был главным старшиной мотористов, потом захотел стать морским летчиком и поступил в Ейское военно-морское авиационное училище.

В переводе на торпедные катера Нечепоренко категорически отказали. И вскоре он был, наконец, назначен штурманом звена в экипаж лейтенанта Селиверстова…

Вторая катастрофа произошла 11 июля 1941 года. После нанесения бомбового удара в составе звена по скоплению танков и механизированных частей немцев под городом Порховом ДБ-3 лейтенанта Селиверстова на обратном курсе был обстрелян зенитной артиллерией. Один из снарядов угодил в левую плоскость, пробил баки с бензином и маслом, поджег мотор, ранил летчика. Ценой невероятных усилий лейтенант Селиверстов дотянул подбитый бомбардировщик до линии фронта, пересек ее на высоте всего лишь около ста метров. И тут от перегрева рассыпался правый мотор, самолет быстро терял скорость и готов был завалиться в штопор. Последним усилием летчик направил бомбардировщик на вершины соснового леса, это было единственно правильное решение, ибо ветви деревьев смягчили удар. Нечепоренко потерял сознание, а когда очнулся — с трудом вылез из смятой штурманской кабины. Его глазам предстала страшная картина: сплющенный самолет придавлен вывороченными с корнями соснами, от места правого мотора поднимался пар, к нему по плоскости текли струйки бензина из пробитого бака. Вот-вот вспыхнет пожар, и бак с бензином взорвется.