Справный Дом - Дарья Усвятова

Мебель сгрузили и поставили пока во дворе, так что я могла рассмотреть ее поближе. Я подошла к резному комоду на круглых точеных ножках; так и есть — XIX век, 1880-90-е годы, не позже. Красное дерево пропитано чем-то очень темным (так делали, чтобы подчеркнуть фактуру). То, что идеально сохранившаяся полировка — старинная, было видно на глаз и чувствовалось на ощупь. Остальные вещи принадлежали тем же годам, тому же стилю. Сомнений не осталось — это гарнитур. Скорее всего, Калитвиным посчастливилось приобрести обстановку какой-нибудь чудом сохранившейся донской дворянской усадьбы. Поверить в это, зная историю Дона ХХ века, было почти невозможно, но никакого другого объяснения я не находила. В полном недоумении я пошла на хутор, крепко задумавшись над тем, как мало я знаю об этой совершенно необычной семье.

— Ну, Дарья, понравилась тебе Федина новая мебель? — с улыбкой встретила меня знахарка.

— Понравилась — не то слово. Только, Домна Федоровна, не такая уж она и новая, — заметила я.

Домна Федоровна удивленно подняла брови. В глазах ее читался вопрос.

— Ну, — засмущалась я, — вещи-то, конечно, в отличнейшем состоянии, но ведь это антиквариат, а антикварная мебель новой не бывает.

Знахарка еще выше вздернула брови и неожиданно для меня громко расхохоталась.

— Ай да Дарья! Ты что ж, решила, что это старинная мебель? — смеялась хозяйка. — Небось еще подумала — музейная, чи с какой не разоренной до сих пор дворянской усадьбы!

Краска бросилась мне в лицо: знахарка, как всегда, прочитала все мои мысли.

— Нет, донечка, — сказала она, успокоившись, — это не антиквариат. Да и не принято у нас в новый дом старую мебель вносить. От своих еще можно, а от чужих людей ни в жисть не станем старье таскать.

— Но… откуда же? Сейчас такого не делают, — непонимающе протянула я.

— Не делают. На фабриках да в фирмах — не делают. А мастера есть, хоть и безвестные. Мебель ту изготовил по Федоровым рисункам Алексея Петровича троюродный брат, он на Верхнем Дону живет, аж под Воронежем.

— И сколько же ему времени понадобилось, чтобы сделать все это? — я не могла оправиться от второго за это утро потрясения.

— Ну вот считай сколько: в марте к нему Федя ездил. Пять месяцев с лишком. Да он не один же там мастер, их целая семья — ты ж видела.

— Так это ваши родственники привезли мебель?

— Ну…

Мне стало неудобно: а я ведь и не поздоровалась с мужчинами, грузившими мебель… Впрочем, им все равно было не до меня.

— Федор и сам вещички для дома делал в кузне у себя. Ты к нему не заходила, потому и не видела. Вот сегодня туда все перенесут, расставят, а завтра мы с тобой отправимся дом убирать. Времени у нас — два дня всего, ты ж помнишь: через субботу на следующую уже свадьба.

Пообедав, брат Алексея Петровича и два его сына уехали домой: поспеть надо к ночи, а гостевать некогда — работы дома невпроворот, да и все равно через неделю, на свадьбе, повидаются все родственники.

Едва рассвело, хозяйка подняла меня: "доспишь другой раз, доня, надо идти, дел — до самой ночи не управиться".

Во дворе своего дома Федор уже сгружал из «Газели» деревянные короба, расписной сундук, плетеные корзины, свернутый ковер. Быстро перетаскав их в дом, сын знахарки сказал "Бог в помощь!", поцеловал мать и уехал.

Мы остались с нею вдвоем и тут же стали разбирать короба. Там находились покрывала, скатерти, вязаные салфетки, тканые коврики, шторы, занавески. Хозяйка тут же разложила гладильную доску, включила утюг: перед тем как вешать и накрывать, все надо было хорошенько выгладить. Я с изумлением рассматривала вынутые из сундуков вещицы и не знала, чему больше удивляться: добротности ли тканей, богатству ли вышивки или необычайной яркости красок…

— Все это, конечно, должна невеста в дом привозить, — как бы оправдываясь, сказала знахарка. — Но девушка она у нас городская, порядкам не обучена, а ты ж сама понимаешь, в какую семью она замуж идет… Показать ей надобедь, как оно быть должно.

— Я знаю, в какую семью. Такую свекровь, как вы, и такого свекра, как Алексей Петрович, Бог дает только за какие-то особые заслуги, — совершенно серьезно произнесла я. — Думаю, что и Федор будет чудесным мужем… Завидую я вашей невестке белой завистью.

— Завидовать, доня, не надо никакой завистью — ни белой, ни черной, ни какого другого цвета. У каждого свое на роду написано. Тебе — одно счастье, Иринке (невесте Федоткиной) — другое. Думаешь, легко ей будет с нами? Знаешь ведь: у нас не тот закон, что в миру. По Спасу ей придется жить, а выйдет у нее — по Спасу?

Я качнула головой, молча соглашаясь с хозяйкой.

— Ну, не будем крушиться раньше времени. Свадьба — дело хорошее! На-ка вот, неси в детскую.

Знахарка подала мне выглаженные легкие шелковые занавески в алых и зеленых тонах с тонким черным рисунком.

— Это батик? — ахнула я.

— Да, батик. У нас вообще не вешают таких, это Федор в Азербайджан ездил пару лет назад, ковал там ограду, балкон и крыльцо одному местному «шейху», увидал у того в дому батик, загорелся. Нашел мастеров где-то, заказал себе — для светлой.

Мы повесили занавеску на восточное окно; Домна Федоровна задернула их, чтобы я смогла рассмотреть рисунок. Шелк, подсвеченный утренним солнышком, доходил почти до самого пола. Я замерла перед ним в восхищении. Над изумрудной, омытой росами, степью, вставал рассвет. Солнца не было видно, лишь вдалеке алел горизонт. Вверху, в сапфировой мгле, таяли последние звезды. Внизу колыхалась осока, вился степной вьюнок, просыпались тюльпаны. В алом свете зари стремительно кружились ласточки…

— Разве это занавеска? Это — искусство… — вырвалось у меня со вздохом.

— Зеленый — цвет востока, — объясняла знахарка. — Алый — цвет зари, начала жизни. Цветики, травки — знак роста, расцвета. Справный рисунок, и краски справные. В самый раз под эту комнату.

Рассветный шелк задал тон всей обстановке. В цвет ей мы раскатали ковер — розовый квадрат в салатной рамке. В углу у входа голубой полукруг камина перекликался с сапфировым небом в самом верху занавесок. Напротив окна встал шкаф, слева находилось угловое бюро и деревянный стул, обитый по спине и сиденью кожаными подушками (будущая жена Федора — учитель, и пока они не обзаведутся ребенком, здесь, в детской, будет ее рабочий кабинет). Направление угла, в котором стояло бюро — северо-восток, — сторона, благоприятная для ученых занятий, познания и умственного развития. Больше мебели в комнате не было.

— А больше и не надо пока, — пояснила Домна Федоровна. — Вот дите появится, тогда и обставят, как полагается.

Следующей на очереди была спальня. Здесь уже находился комод (восточный угол), трельяжный столик (западный угол), по западной же стене встал массивный шкаф на вычурных ножках, у камина стоял небольшой столик — дубовый овал на кованом основании и два невысоких кресла. Весь центр комнаты занимала широкая кровать; на ней лежал внушительных размеров матрац. Несмотря на его габариты, кровать казалась невесомой; такое впечатление создавалось за счет изящных спинок из кованого кружева.

Осмотревшись в спальне, мы с хозяйкой в первую очередь занялись окном. На это, северное окошко, мы повесили сначала легкую занавеску из сиренево-розовой органзы, поверх нее — шторы из фактурного небеленого льна с жемчужным отливом. С обеих сторон свешивались шелковые лиловые кисти; этими кистями я подвязала шторы, и в спальню заструился бледно-розовый свет; на него сразу же откликнулось розоватое дерево стен. Из такого же фактурного льна было изготовлено и покрывало кровати; края его украшал вышитый гладью растительный рисунок: лиловым — виноград, черным — листья, ветви и усы. Дуэт окна и кровати сразу же определил облик спальни. Жемчужно-лилово-розовые тона царили здесь: то были цвета, с одной стороны, холодные и успокаивающие, а с другой — чувственные и романтичные. Две тканые дорожки (розовое, черное, серое, фиолетовое) придали комнате законченный вид. Домна Федоровна включила весь свет — проверить светильники (а их в комнате было четыре: по обеим сторонам от камина, над комодом и трельяжем). От восторга я захлопала в ладоши: в их мягком аметистовом свете лен покрывала и штор засиял драгоценным жемчужным блеском.

— Как вам удалось подобрать все эти замечательные вещицы в единый ансамбль? — спросила я.

— Придумала да сделала, — спокойно ответила Домна Федоровна, расправляя на креслах тканые, в тон половикам, накидки.

— Как… сделала?

— Руками, как еще.

— Постойте… это что, все вы… шили, вышивали?

— Ну, я.

— А коврики?

— И коврики я наткала. А что ты рот раскрыла?

— Но это же… Сколько ж времени надо было потратить?

— Долго ли умеючи? — знахарка пожала плечами. — Разрезать да сшить, да гладью вышить — два вечера. Половики так вообще — забава, отдых. Стан у меня в сарае стоит…