Откровения Екатерины Медичи - К. У. Гортнер

Все мысли о еретиках тотчас вылетели из головы. Генрих метнул обвиняющий взгляд в мою сторону и стремительно зашагал прочь; я чувствовала себя так, будто на меня рухнул потолок. Герцогиня поцокала языком. Я перехватила ее взгляд, и она пожала плечами, как бы извиняясь. Придворные начали шептаться; по залу волнами раскатились скабрезные смешки, все взгляды устремились на меня. При первой же возможности я испросила разрешения удалиться.

Той ночью, впервые после свадебной, Генрих пришел в мои покои. Сколько сил было мной истрачено, чтобы этого добиться, но когда мой супруг появился в спальне — в белой просторной сорочке, оттенявшей бледность его лица, с черными волосами, жесткой волной ниспадавшими на воротник, — я не сумела произнести ни слова.

— Это ты ему рассказала? — Генрих в упор взглянул на меня.

— Нет. — Я помотала головой. — Его величество…

— Его величество может отправляться ко всем чертям. Ложись. Пора покончить с этим унизительным делом.

Я отошла к кровати и легла. Мне было страшно. Наконец-то Генрих пришел ко мне, чтобы исполнить супружеский долг. Я столько ждала этого, столько работала над собой, но едва подавила желание отвести взгляд, когда он расстегнул сорочку, выставив на обозрение напряженный мужской орган.

— Подними ее, — велел Генрих, ткнув пальцем в мою ночную сорочку.

Я повиновалась, холодея от страха. Он опустился на колени между моих ног и грубо раздвинул их. Потом вошел в меня, не говоря ни слова.

Я стиснула губы, едва не закричав от жгучей боли, и пошире расставила ноги. При этом я старалась вспомнить виденное у озера, где любовники наслаждались друг другом, отыскать хотя бы подобие удовольствия в этом вынужденном, бездушном совокуплении, в размеренных движениях его органа, безжалостно молотившего мою плоть.

Боль была почти нестерпима. Мне не верилось, что кто-то в здравом уме добровольно станет подвергаться таким пыткам… Но тут Генрих задвигался резче и чаще, а затем шумно выдохнул и замер. Я еще лежала, оглушенная, распятая на кровати, чувствуя, как что-то теплое и липкое вытекает между ног, а он уже застегнул сорочку и вышел. С грохотом захлопнулась дверь.

Я села на кровати и вынудила себя взглянуть на простыни. Белое семя Генриха перемешалось на них с моей кровью. Отвращение охватило меня; я почувствовала себя изнасилованной. Ни за что на свете я не хотела пережить подобное еще раз.

И все же, с трудом поднявшись на ноги и бредя к умывальному тазу, я отчетливо понимала, что выбора у меня нет. Семя Генриха должно попасть внутрь меня, так сказала Лукреция. Это единственный способ понести дитя.

Несмотря на страдания и боль, я все же сумела отдать законному супругу свою девственность.

Но не более.

Глава 8

С наступлением осени мы отправились в Сен-Жерменский дворец, располагавшийся в предместье Парижа. Выстроенный из красного кирпича, украшенный по фасаду каменными панелями с эмблемой короля — саламандрой среди пламени, — дворец этот был гораздо меньше Фонтенбло и куда суровее с виду, так что я понимала, почему Франциск предпочитает изящный замок в долине Луары. Я с нетерпением ждала, когда наконец окажусь в Париже. Мне многое доводилось слышать о чудесах этого города, знаменитого предметами роскоши, которые купцы доставляли туда со всего света. Надеясь отыскать там клинок толедской стали, чтобы подарить его Франциску на Рождество, я поделилась с принцессами идеей выбраться на парижский рынок.

— Папочка запретил нам покидать дворец. — Мадлен только вздохнула. — Он говорит, в городе небезопасно.

— Подумаешь! — фыркнула Маргарита. — Папочка просто злится, потому что ему приходится целыми днями просиживать в Совете, вместо того чтобы выезжать на охоту или заниматься строительством. Я считаю, что это прекрасная мысль. Переоденемся, чтобы нас не узнали, и никто даже не заметит нашего отсутствия.

— Лучше попросить купцов, чтобы сами явились во дворец, — возразила Мадлен. — Они доставят сюда наилучшие товары, а нам не придется толкаться в пыли и грязи, словно простолюдинкам.

— Да здесь все будет втрое дороже! — Маргарита выразительно закатила глаза. — А к тому же весь двор узнает, что Екатерина купила для папочки меч, еще прежде, чем она заплатит за покупку.

— Не знаю, право, — пробормотала Мадлен, поежившись. — Мало ли что может случиться.

— Ну так оставайся, но только не вздумай нас выдать!

Вдвоем с Маргаритой мы составили план и решили ускользнуть после занятий, в тот час, когда обычно играли на музыкальных инструментах либо развлекались настольными играми. Утром я никак не могла заставить себя слушать наставника, и Маргарита, следившая за мной поверх книги, едва сдерживала смех. Плащи, уличные башмаки и кошелек мы запрятали в банкетке. Наше приключение было подготовлено на славу.

Вдруг дверь распахнулась, и в классную комнату вошла герцогиня д'Этамп. Наставник поперхнулся на полуслове. Принцессы и я встали.

— Его величество приказал всем удалиться в свои комнаты, — заявила герцогиня. — Дворец окружен стражей. Никто не может ни войти, ни выйти до последующих распоряжений.

Говорила она вполне спокойно, однако я никогда прежде не видела ее такой бледной. Мы собрали учебные принадлежности и двинулись к выходу, но у самой двери герцогиня остановила меня:

— Нет, Екатерина, подожди. Король желает видеть тебя сию минуту.

Мадлен и Маргарита опасливо глянули на меня, и в этот миг мне стало по-настоящему страшно. Что же произошло, если король окружил дворец стражей и потребовал меня немедленно к себе?

По пути к королевским покоям мы миновали придворных, которые, жарко перешептываясь, теснились в нишах коридоров. Все старательно избегали моего взгляда, и страх, охвативший меня, нарастал с каждым шагом.

— Мадам, — пролепетала я, — что я натворила?

Неужели дело в моем браке? А вдруг Франциску надоело, что Генрих пренебрегает мной, и он решил отослать меня прочь? Такого исхода я страшилась уже несколько месяцев и теперь затаила дыхание, когда герцогиня запустила руку в складки платья и извлекла измятый, пахнущий дешевыми чернилами листок.

«Кощунства папской мессы, — прочла я, — сотворенные во искажение святой Тайной вечери Христовой: Римская церковь и священники ее суть идолопоклонники, отрицающие вероучение Спасителя. Сожигайте же своих языческих идолов, а не почитающих истину Господа нашего Иисуса Христа».

Я подняла взгляд на герцогиню.

— Это гугенотский памфлет, — поморщившись, пояснила та. — Прошлой ночью, пока все спали, эти еретики дерзнули разбросать свои листовки по всему дворцу. Должно быть, они подкупили тех слуг, которые разделяют их ложную веру; эти памфлеты Франциск обнаружил даже в своей спальне. Он в ярости. На прошлой неделе он вынужден был отдать приказ об аресте двадцати четырех гугенотов, которых застигли за печатанием «Установлений» Жана Кальвина. Вот почему нам пришлось перебраться в это чумное гнездо под названием Париж: Франциск должен наглядным примером показать, что во Франции не потерпят ереси.