Война и мир Ивана Грозного - Александр Тюрин

Гедиминовичи Бельские, не менее Шуйских, гордились своим происхождением – от большого разбойника князя Гедимина. Женитьба князя Федора Бельского на княжне рязанской, племяннице Ивана III, усиливало притязания этого клана на власть. Иван Бельский освобождает из заточения семейство умершего в неволе удельного князя Андрея Старицкого, в том числе его сына Владимира, и привлекает молодого князя на свою сторону.

Однако в последовавшей схватке Шуйские оказались сильнее Бельских. Ивана Бельского, также как и Владимира Старицкого, отправляют в заключение, их окружение разсылают по дальним деревням.

Затем настала очередь дьяка Федора Михайловича Мишурина, который был одним из самых приближенных людей к покойному великому князю – ему Василий «повеле… писати духовную свою грамоту и завет о управления царствиа». А Иван Грозный характеризовал Мишурина как «отца нашего да и нашего дьяка ближняго». Очевидно «завет» великого князя оказался негоден Шуйским, и дьяк, олицетворявший государство, был, по их приказу, обезглавлен. (Что не помешало некоторым псевдорикам написать, что Иван, тогда еще восьмилетний мальчик, якобы приказал казнить Мишурина).

Летописец псковский сообщает нам подробности боярского правления при первом возвышении Шуйских. О псковских наместниках князе Андрее Михайловиче Шуйском и князе Василии Ивановиче Репнине-Оболенском летописец говорит следующее. «Были эти наместники свирепы, как львы, а люди их, как звери, дикие до христиан…Князь Шуйский был злодей, дела его злы на пригородах, на волостях… во Пскове мастеровые люди все делали на него даром, большие же люди давали ему подарки…»

Летописи сообщают, что князь Андрей Шуйский разорял мелких землевладельцев, заставляя их за бесценок продавать ему свои вотчины; разорял крестьян и горожан. «Потом напали (бояре) на города и села, мучили различными способами жителей, без милости грабили их имения. А как перечесть обиды, которые они причинили своим соседям? Всех подданных считали своими рабами, своих же рабов сделали вельможами».

В результате такого правления в Новгороде и Пскове резко подскочили цены на хлеб. По словам Соловьева, «были опустошены и внутренние области государства».

В 1539 князь П. И. Шуйский присвоил себе 2000 десятин земли, его родственник князь А. Б. Горбатый – 1500. Земли, предназначавшиеся для поместной раздачи воинам, уходили крупным феодалам. Это было типично для периода боярского правления. Как писал Иван Грозный, бояре «государские его земли разоимали». Наместничьи суды превратились в средства вымогательства. Рос антагонизм между служилым классом и феодальной знатью. Прекратилась выдача уставных грамот, повышающих права сельских общин.

В 1539 происходит симптоматичный эпизод. Смута, начавшаяся в боярское правление, вынудила вернуться на родину известного архитектора, итальянца Петра Фрязина, который давно жил на Руси и даже принял православие. Во время строительства укреплений в новой порубежной крепости Себеж, архитектор бежит в Ливонию. В Дерпте, на аудиенции и у местного епископа, Петр объясняет причины своего бегства следующим образом: «Великого князя и великой княгини не стало, государь нынешний мал остался, а бояре живут по своей воле, и от них великое насилие, управы в земле никому нет, между боярами самими вражда, и уехал я от великого мятежа и безгосударства».

Боярская власть, проявляющая столь завидную энергетику в борьбе за власть и «имения», выглядит весьма вялой в обороне русских рубежей.

Воины казанского хана Сафа-Гирея, находящегося в союзе с Крымом и Польшей, принялись еще активнее опустошать пограничные московские области. В начале 1540-х годов казанцами разорены земли Нижнего Новгорода, Мурома, Мещеры, Гороховца, Балахны, Заволжья, Галича с весями, Вологды, Тотьмы, Устюга, Перми, Вятки, Владимира, Шуи, Юрьевца Вольского, Костромы, Кинешмы, Унжи, Касимова, Темникова.

Казанский Летописец отмечает и самовластие князей и бояр, закабаляющих и холопящих людей – «неправды умножишася, обиды, тадбы и разбои, и убиства, по всеи земли рыданія и вопль великъ», и то, что знать не бережет от супостата Русскую землю. «Везде погани христьянъ воеваху и губяху».[12]

Курбский упоминает о страшных разорения, причиненных казанцами и крымцами в начале 1540-х: «В годы его (Ивана) юности, с помощью многочисленных нашествий варваров – то крымского хана, то ногайских, то есть заволжских, татар, и в особенности и страшнее всего казанского царя, сильного и мощного мучителя христиан… всеми ими устроил господь несказанное кровопролитие и нашествие, так что на восемнадцать миль от Москвы все стало пусто. Вся Рязанская земля до самой Оки опустошена была крымским ханом и ногаями».

Однако силен лукавством и брехливостью князь Андрей Михайлович Курбский, не побрезговал выставить ребенка 10–11 лет причиной господнего гнева и даже не постеснялся написать, что «угождатели с молодым царем безжалостно опустошали и подвергали отечество бедствиям войны». Это какие «угождатели с молодым царем», не Шуйские ли?

Среди прочих обвинений в адрес малолетнего «тирана», вышедших из-под пера Курбского, мы читаем, что начал уже Иван «и людей бросать» (с высоты), что скакал по московским улицам, избивая и грабя встречных и поперечных. Доверия этим словам мало, учитывая общий обвинительный настрой «гражданина прокурора». Куда бы тащил злодей-тинейджер награбленное на улицах (бабьи платки, горшки, пряники)? В Кремль, что ли? Складывал бы горшки и ухваты в Грановитой Палате? «Если признать верность показаний Курбского», – дает «отмазку» С. М. Соловьев. А другие историки, вроде писателя-сентименталиста Карамзина, обходятся и без этого. Курбский пишет, что в это время злокозненному юнцу было «лет пятнадцать и больше». Н. М. Карамзин и прочие сентименталисты даже не замечают этого очевидного вранья. Однако Курбский, после описания детско-юношеских жестокостей Ивана, приступает к рассказу о заговоре против Бельских. А это было самое начало 1543 г., когда, на самом деле, великому князю не исполнилось и двенадцати. Впрочем, обо всем по порядку…

После смерти Василия Васильевича Шуйского за дело берется его брат Иван Васильевич. Он свергает митрополита Даниила, связанного с Бельскими, и ставит на его место Иоасафа Скрыпицына. Однако и Иоасаф вскоре переходит на сторону Бельских и через посредство юного великого князя добивается освобождения Ивана Бельского и Владимира Старицкого.

Шуйские начинают готовить новый заговор против Бельских, но в это время резко ухудшается ситуация на казанской границе.

Иван Шуйский направляется с войском на «казанскую украйну», в город Владимир, который был фактически порубежной крепостью. Туда же идут касимовский хан Шиг-Алей и костромские воеводы.

Еще не отражены казанцы, а снова закручивается механизм заговора против князей Бельских и митрополита Иоасафа. Помимо Шуйских в заговоре участвуют князья Михайло и Иван Кубенские, Иван Большой Шереметев, князь Димитрий Палецкий, казначей Иван Третьяков, большое количество княжат, дворян и детей боярских, а также Новгород.

Как считает Соловьев, новгородцы участвовали в заговоре «всем городом», оттого что один из Шуйских был последним воеводой самостоятельного Новгорода, и впредь они «останутся навсегда преданы этой фамилии». Схожего мнения придерживается и исследователь боярства Е. А. Белов. Новгороду князья Шуйские запомнились тем, что в конце XV века защищали местное боярство от Москвы. И надо полагать, что у новгородской торгово-боярской знати сохранялся интерес к обособлению от России; это определялось их многовековой компрадорской ролью в ганзейской торговой империи – в результате возвышения Шуйских они могли добиться большей самостоятельности.

Возвышающиеся Шуйские вряд ли имели целью только разгром клана Бельских. Те, по своему происхождению от Гедиминовичей, не могли претендовать на русский престол. А вот генеалогия князей Шуйских давала им законное право на оспаривание прав потомства Калиты на престол. Шуйские происходили от старшей ветви потомства Александра Невского, династия Калиты, к которой принадлежал Иван IV – от младшей. Как пишет Е. А. Белов: «Все княжата и все бояре XVI века, сплотившиеся около Шуйских в борьбе с Грозным, могли считать себя по чистой совести легитимистами; между Шуйскими и домом Калиты в XVI веке существовали до некоторой степени такие же отношения, какие во Франции в XIX веке существовали между Бурбонами и Орлеанами… С той же точки зрения на Шуйских, как на старейших князей русской земли, смотрели и новгородцы, которые сверх того имели традиционные связи с потомством великого князя Андрея Александровича». Речь идет о князе Андрее Городецком, славном предке Шуйских, который вместе с Федором Черным, предком Курбских, навел в 1293 г. татарскую грозу на Русь.