Командировка в лето - Дмитрий Лекух

По крайней мере, кругленький хозяин-армянин встретил их просто как любимых родственников, с распростертыми объятиями.

Быстренько заказали по порции домашнего сыра, солянке и шашлыку и приготовились ждать, потягивая холодное пивко.

Ничего особенного, а ведь приятно, черт его подери…

В ресторанчике тем временем стало немного оживленнее. Заскочили две толстые неопрятные тетки, судя по разговорам – челночницы с только что прибывшего из Турции парома.

Самый дальний столик в углу заняла троица угрюмых, совершенно бандитского вида кавказцев в золотых перстнях на давно не мытых пальцах – эту породу Глеб ненавидел даже не с Чечни.

С Карабаха.

Там на эту мразь насмотрелся достаточно.

Так, что до сих пор тошнит…

В противоположном углу о чем-то ворковала влюбленная парочка: молодой розовощекий и широкоплечий старлей, природный русак с десантными курицами на петлицах, и очаровательная худенькая девушка-армянка с золотыми волосами и огромными карими глазами, вместившими, казалось, всю мудрость и боль древнего, много чего повидавшего народа. Девушка время от времени опускала взгляд на безымянный палец правой руки, украшенный тонким золотым ободком, и ее лицо начинало светиться такой тихой глубинной радостью, что становилось понятно – розовощекий старлей составляет смысл ее существования.

Глеб присмотрелся: безымянный палец правой руки десантуры украшал точно такой же ободок.

Как всегда, при виде чужого счастья Ларина охватил приступ щемящей тоски – ему ли не знать удивительную непрочность радости человеческой?

Куда будет твоя следующая командировка, старлей?

В Чечню?

В Среднюю Азию?

На границу со сваливающейся в беспросветный бандитский беспредел Грузией или с по-прежнему не замирившейся Абхазией?

Или ближе к Крымскому перешейку, где, кажется, опять начинается никому не нужная истерика, как с нашей, так и с украинской стороны.

Если УНСОвцы договорятся с татарскими радикалами, а к этому все, похоже, идет, там заварится такая каша…

Потому что тогда эти твари начнут резать этнических русских.

А у нас тоже достаточно горячих голов.

И что тогда?

Плохо тогда будет.

Очень плохо.

Так плохо, что перманентно тлеющая Чечня покажется детскими играми в песочнице.

Мы это все, увы, уже проходили…

Будь ты проклято, первое десятилетие двадцать первого века от Рождества Христова…

И будь ты счастлив, старлей.

И ты будь счастлива, девочка.

Слишком хорошо я помню свою случайную пулю, полученную в рядовой перестрелке в Карабахе, куда меня в очередной раз занесла лихая журналистская судьба.

Дикую пульсирующую боль, толчками вытекающую из меня кровь, отсутствие обезболивающих в местной больнице и удивительно красивую сорокалетнюю армянку-хирурга, державшую меня за холодную потную руку и шептавшую мне: «Цавет танем».

«Возьму твою боль».

Я не хочу брать твою боль, девочка…

Устал.

Я не хочу, чтоб тебе было когда-нибудь больно…

Глеб очнулся.

Горячего пока так и не принесли, Сашка в виде компенсации уже успел заказать бутылку водки и теперь деловито разливал ее по стаканам.

Поехали.

Глеб выпил и отправился в туалет – пиво подпирало.

А там его ждал очень неприятный сюрприз.

Из тех, что подкрадываются незаметно.

Пока он мыл руки, кто-то не очень сильно, но достаточно резко ударил его рукояткой пистолета по затылку.

Настолько не сильно, что он даже почти не потерял сознания.

Но только – почти.

Когда Ларин пришел в себя, он стоял, припечатанный лицом к холодной кафельной стене, а руки его были заломлены за спину.

Кавказцы, понял Глеб.

Больше некому.

– А теперь, журналист, слушай сюда, – прошептал-прошипел за его спиной низкий гортанный голос. – Ты сейчас соберешь свои манатки и уедешь в свою Москву. Навсегда. А не уедешь сейчас – мы тебя там потом найдем.

И снова резкий, на этот раз куда более ощутимый удар.

Ослепительная вспышка в мозгу.

И темнота…

Мучительным усилием воли он не позволил себе отключиться, но ноги все-таки не выдержали, подвели, суки, подкосились… Глеб упал на заплеванный и местами залитый мочой пол, и подняться получилось у него, увы, не скоро.

По крайней мере, твари ушли.

Спокойно эдак и неторопливо.

Безнаказанно.

Ничего, сочтемся…

Ларин непослушными пальцами отвернул-таки вентиль и сунул раскалывающийся затылок под тонкую струйку холодной воды.

Через некоторое время полегчало.

Да, в серьезные, похоже, игры играем, господа…

Не детские.

И на большие деньги. На очень большие.

Просто так журналистов, к тому же нашего уровня, по голове не бьют.

Если уж звезды зажигают…

Он вынул из кармана куртки мобильный телефон и непослушными пальцами набрал номер:

– Сашка? Сиди тихо, это я… Меня в сортире крепко отмудохали, судя по всему – по работе… Да тихо ты, тихо! Жив. А ты пока скажи Рустаму, чтоб расплачивался, он умный, поймет, а сам аккуратненько шуруй на улицу и подгоняй тачку ко входу, потом зайдешь сюда, заберешь меня по-тихому, а то ноги что-то подгибаются. Да, и свяжись с Князем, если он в отключке – с Корном. Пусть встречают. Врача не надо, я свою башку лучше любого доктора знаю, ей сейчас нужно полтораста коньяка и покой до вечера. И больше ничего… Понял? Исполняй…

И присел в уголок, на кафельную приступочку.

Дожидаться.

От приступочки, кстати, крепко пованивало свежевытертой мочой.

Да и хрен с ним.

Ноги все равно не держали…

Комиссия по встрече в «Федерации» была – серьезней некуда.

Злой, не выспавшийся и небритый Князь.

Нервный, немного растерянный, но тем не менее безукоризненно одетый Корн.

Человек десять громил с неожиданно осмысленными взглядами держались чуть в стороне, но, чувствуется, в любой момент могли, что называется, «выстрелить».

Так-так-так…

А ведь Дима, похоже, тоже не ждал нападения.

Оттого и нервничал.

Любопытно…

Князь подскочил к Ларину и осторожно, но довольно крепко приобнял его за плечи:

– Как? Жив?

– Угу. – Глебу очень хотелось кивнуть, но он не решался.

Башка болела зверски.

– Художник сказал, что врач не нужен. Точно?

Глеб поморщился.

– На фиг… найдут какое-нибудь сотрясение двадцатой степени… Что, думаешь, меня по голове никогда не били?

– Понятно. – Князь усмехнулся левым уголком рта.

А может, скривился.

Потом то ли спросил, то ли констатировал:

– Но полежать, видимо, все-таки стоит…

Тут Глеб все-таки нашел силы на кивок.

Аккуратный такой.

Медленный.

Почти что даже и не кивок, а так – наклон головы.

– Обязательно. А еще нужен спирт. Наружно. Ссадина там, должно быть, имеется, Сашка поможет промыть. А то подхвачу еще заражение какое – кто на тебя работать-то будет? И коньяк. Внутренне. Плюс анальгин – пару таблеток, не больше. И полиэтиленовый пакетик со льдом. Все. К вечеру буду жив.

Князь согласно мотнул головой.

– Понятно. У одного доктора, видать, мы с тобой, Ларин, лечились… Все будет. А я пока попытаюсь пробить, какая же это за сука нам войну объявила. Чего они от тебя хотели-то, кстати?

– Ничего особенного, – Глеб слабо усмехнулся. – Чтоб убирался отсюда впереди собственного визга… Дай сигарету, кстати, у меня вся пачка в сортирной моче промокла на фиг… Выкинул.

– Держи, – Князь протянул ему сигарету, чиркнул огоньком тускло блеснувшей золотой зажигалки.

Потом подумал и сунул ему в руки всю пачку.

И зажигалку тоже.

Так сказать, присовокупил.

– Чего-то я торможу… Слушай, Глеб, может, тебе и впрямь того – в Москву? По крайней мере, на время…

Глеб жадно затянулся легким сиреневым дымом:

– А вот хренушки… Я, знаешь ли, очень не люблю, когда меня по башке фигачат… Пока не узнаю, за что, – хрен куда уеду. И не надейся.

Князь неожиданно расхохотался.

Даже нервный, мрачно молчаливый Корн усмехнулся.

Нехорошо так.

Одними губами.

– Лады. – Князь тоже закурил, закашлялся.

Потом отдышался и продолжил:

– Попытаюсь устроить, чтоб ты их сам об этом спросил. С чувством, с толком, с расстановкой… При случае. Но пока без охраны из санатория – ни шагу. – И развернулся всем корпусом в сторону тихо стоящих в стороне громил: – Сергей!

Один из парней, видимо, старший, с серо-стальными, ничего не выражающими глазами, какие бывают только у людей, прошедших не одну «точку», неторопливо, с достоинством приблизился.

– Все слышал?

Парень кивнул.

– Отвечаешь.

Тот в ответ только плечами пожал недоуменно.

Мол, за кого держишь, шеф? Работа есть работа…

Ларину сразу стало спокойнее на душе.

Таких ребят он знал.

И доверял им полностью.

До конца.

Но теперь был явно не такой случай…

– Дим, ты же сам все понимаешь: мне нельзя сейчас с охраной по городишке лазить. Если только очень и очень издали…