Солнце в день морозный (Кустодиев) - Адель Алексеева

Солнце уже золотит яркие вывески: жостовские подносы, металлический крендель на лавке купца, надпись "Торговля чаем и фруктами".

Часы на главной площади - гордость городского головы - показывают восемь утра.

Площадь хоть и выложена булыжником, но заросла травой - лезет из всех камней.

Ну и, конечно, неизменная церковь, не собор католический, поражающий величием и холодной театральностью, а маленькая, белая, с голубым куполом, будто игрушечная.

Мелодия развивается, варьируется. Музыка звучит то забавно, задорно, то меланхолически-грустно. Не так ли идет и наша жизнь?

...А вон на площади появились купчихи. Их четверо. Одна стоит спиной: шаль с кистями, в розах, да и юбка - россыпь цветов. Напротив - женщина в возрасте, статная и степенная, в голубом платье. А дочь, самая юная здесь, лукаво поглядывает в сторону. Разговор матери интересует ее мало, больше проходящие приказчики, а может быть, и офицеры (вот бы познакомиться с таким, чтобы усики у него были петербургские!). Губы ее тонко сдвинулись в усмешке. Деланное безразличие. Одна бровь выше другой. Сама вся затянута желтым атласом.

Кустодиев и не заметил, как под музыку ожила перед ним его последняя картина, та самая, что сделана по заказу Нотгафта "на русскую тему". Ее можно было бы назвать "Воспоминание о России", а он назвал ее "Купчихи". В сущности же, это воспоминание о России, чуть неподвижной, но яркой и самобытной. Быть может, эти купчихи всего лишь сплетничающие кумушки? Возможно. Быть может, они злы и сварливы дома. И не знают их руки, что такое труд. Но здесь, за границей, в зыбком чужом мире, они давали пищу его воображению. Их здоровье - силу. Может, потому, что сам болен? Он писал их монументальными, как статуи. И думал о них уже без досады на себя. Да, видно, он неисправим, жить ему в Париже воспоминаниями о них.

В Древней Греции был миф о Деметре, богине плодородия. Когда она покинула Олимп в поисках своей дочери, в запустение пришла земля, опустели пастбища, не родился виноград. Пришлось Зевсу пойти на уступки, разрешил он Деметре видеть свою дочь в течение нескольких месяцев в году. И сразу зазеленела земля, запестрели цветы в долинах. Не таковы ли и для него эти купчихи - женщины, богини плодородия, матери всего живущего.

Ах, скорей бы назад! Через два дня он едет в Швейцарию и возвращается в Петербург. А там - на Волгу! Надо, непременно надо проехать на пароходе по Волге. Кустодиев так отдался воспоминаниям, что вздрогнул от неожиданно раздавшихся аплодисментов. Поспешил подняться и наступил на подол платья сидящей рядом француженки. Смущенно пробормотал :

– Пардон, мадам.

...Возвращался он пешком, узкими улицами, ища одиночества в этом великом неповторимом городе.

Размышления у группового портрета

Однажды к Кустодиеву приехал Игорь Эмма-нуилович Грабарь. Известны были эрудиция Грабаря, широкий взгляд на живопись, любовь к ней, а также деятельная работа в картинной галерее Третьякова.

– Борис Михайлович, я пришел к вам переговорить относительно очень важного заказа на групповой портрет, - сказал Грабарь и быстро провел ладонью по голове.

Речь шла о заказе для Третьяковской галереи группового портрета художников "Мир искусства". Предложение было настолько же соблазнительно, насколько и сложно. И не так просто на него ответить. Правда, портреты некоторых "мирискусников" Кустодиев писал уже раньше: Лансере, Бенуа, Бакста... И все равно одно дело - портреты, иное - картина. Борис Михайлович прошелся по комнате в глубокой задумчивости.

"Мир искусства"... Наиболее значительное объединение XX века. Когда-то так назывался журнал, дерзко возводивший в принцип отсутствие точных идейных принципов. Не что, а как! Искусство, мастерство было главным принципом объединения. Но в 1904 году союз распался и возродился лишь недавно на новых, более прочных идейных основах. Художники "Мира искусства" охотно обращались к прошлому, искали в нем красоту и духовность, потому что активно неприемлема была для них пошлость окружающего мира. Кустодиев был почти самым молодым в союзе. И вдруг ему писать Рериха, Грабаря, Бенуа, признать за собой моральное право на их оценку...

Грабарь принялся со свойственной ему жизнерадостной энергией уговаривать художника.

Кустодиев, осторожно подбирая слова, ответил:

– Поймите, Игорь Эммануилович, меня смущает ответственность... Справлюсь ли?

– Ну, вот это уж вы зря. Кому ж справиться, как не вам? Кто еще может такие портреты писать? Да никто после Серова. - Грабарь блеснул стеклами пенсне. - Соглашайтесь-ка да и беритесь сразу за эскиз.

Заказ был принят. И Кустодиев надолго потерял покой. Ходил ли, спал ли он, беседовал ли теперь с гостями, ехал ли куда - внутри шла работа. Это как в театре, когда интермедия идет на авансцене, а закрытый занавес скрывает главное.

Как расположить всех? Двенадцать человек учре дителей общества. Двенадцать человек - двенадцать апостолов. Но они не будут сидеть, как на "Тайной вечере". Здесь не годится эпическое спокойствие "Славянских композиторов" Репина. Надо передать уже в композиции характерный для "Мира искусства" дух дискуссии.

Работа эта затянулась не на один год. Кустодиев писал эскизы один за другим. На одном - все сидят вокруг стола, головы на одном уровне. Горизонтальная линия скучна! Не годится. Надо расположить с небольшим возвышением! Поставил в центре одну фигуру, вторую, получилась плавная волна. Плавная волна для "мирискусников", где на заседаниях надо разнимать спорящих? Нет! Сильнее движение композиционной линии, угловатее, резче. Поставить одного, а второго дать резко выходящим?

Тут что ни фигура, то личность!

Вот Билибин, Иван Яковлевич, старый товарищ по Академии художеств. Когда-то казался меланхоличным и задумчивым. А познакомились поближе оказалось: балагур и весельчак, знаток частушек и старинных песен, умеющий, несмотря на заикание, про износить самые длинные и забавные тосты. Поэтому и стоит он тут, как тамада, с рюмкой, поднятой изящным движением руки. Византийская борода вскину-лась, брови с недоумением подняты вверх. Сейчас он произнесет такое, что все собравшиеся обернутся в его сторону.

О чем шел тогда разговор за столом? Кажется, к столу подали пряники. Бенуа обнаружил на них буквы "И. Б.".

– Ну-ка, признайтесь, Иван Яковлевич, - сказал он Билибину, - что это ваши инициалы. Вы сделали для пекарей рисунок, так сказать, зарабатывая капитал.

Билибин засмеялся.

– Га-а-аспада! - сказал он, растягивая слова. - Я д-действи-тельно кр-рупнейший специалист по пряникам. Фигурные пряники были на Руси еще в XII веке и играли роль ма-а-магического действия, лекарства. Кто хотел стать, тут Билибин заговорил быстро и гладко, - сильным и храбрым, съедал фигурный пряник с изображением барса или льва. Это шло от язычества... Ну-ка посмотрим, какой мне попадет пряник. - И он, закрыв глаза, протянул руку за пряником. - Солнце!..