Кёсем-султан. Величественный век - Ширин Мелек

Наверно, еще с минуту валиде осматривала «жирафу», словно книгу читала. Все это время никто в жарком зале не дышал.

– Ты ни в чем не виновата, девочка, – наконец произнесла старуха, и эти слова, прозвучав, стали овеществленным действием: из тех редких, всего несколько раз в жизни случающихся событий, которые определяют дальнейшую судьбу. – Виноват только мой внук… мой взрослый маленький внук… – Она немного помедлила. – Впрочем, он кровь Османа по прямой линии, а значит, вины на нем нет и не может быть. Вырастешь – поймешь.

– Да куда уж ей дальше расти… – с облегчением хихикнула Махпейкер, потому что эти последние слова Сафие-султан произнесла с легкой улыбкой, прежним голосом, а значит, и все остальное рассеялось, миновало, вернулось к прежнему.

Могущественная валиде теперь снова «бабушка Сафие», а подруга, только что отвергнутая капризной волей «маленького внука», этой мальчишеской прихотью не низвергнута, она остается гёзде, да и статус бас-гедиклис не утратила, поистине чудо. Быть ближней служанкой и воспитанницей валиде-султан – это, пожалуй, не меньше весит, чем положение фаворитки султана. Все просто замечательно складывается!

Тут же осеклась, пожалела о своем смешке, потому что «бабушка Сафие» смерила ее тем же взглядом, что давеча достался Башар: мимолетным, но запоминающим.

– Всегда есть куда расти, – скупо обронила старуха, вновь делаясь валиде-султан. – Ты это тоже поймешь. Вскоре.

Ничего не миновало. И прежней их жизнь теперь уже не будет.

– Идем, девочка. – Сафие-султан, опираясь на макушки двух служанок, повернулась к выходу и уже через плечо кивнула Хадидже: – Поможешь мне…

Когда Хадидже вскочила с мраморной плиты, одна из девчонок вознамерилась было подать ей банную обувь: сообразила, мышка серенькая, что бас-гедиклис, раз уж та сейчас у «бабушки Сафие» остается единственной, сделалась достаточно важной персоной, чтобы ей и самой прислуживать. Но Хадидже ничего этого не заметила. Так рванулась, что опередила услужливую девицу, чуть не оттоптав ей пальцы. Поскользнулась на мокром полу и не удержала бы равновесие (в этот миг ее как раз никто поддержать не догадался), но валиде-султан сама удержала девушку за плечо.

Все, кто видел это, дружно охнули. Хадидже после такой неловкости оставалось только умереть на месте или хотя бы сквозь землю провалиться, прямо сквозь мраморные плиты горячего зала. Однако старуха не позволила даже пасть к ее ногам: нетерпеливым жестом указала на корзинку – и вновь поманила за собой.

Так они и ушли из харарета – вчетвером: госпожа, две служанки в качестве ее живых подпорок… и ближняя служанка, воспитанница. Одна. Действительно жирафа: служаночьи сандалии куда ниже, чем деревянные колодки госпожи, но Хадидже, хотя и сутулилась от смущения, все равно возвышалась над Сафие-султан чуть ли не настолько же, как та – над своими подпорками.

М-да. Шахзаде Ахмеда можно понять: он в самом деле рядом с этой гёзде выглядел бы не господином и повелителем, а младшим братишкой. Что крови Османа, наверно, не подобает.

А вообще-то жирафа – существо не просто высокое, но и красивое. И элегантное в движениях. Если не прямо сейчас, то когда стряхнет с себя страх и смущение, когда всю цену себе узнает. Наверно, Ахмед тоже ощутил это. Сам еще не осознал, по малому своему росту и мальчишескому возрасту – но ощутил. Не верблюдицей же назвал, не коровой!

…Совсем уже на выходе одна из живых опор – та самая, которой Махпейкер продемонстрировала кулак, – ухитрилась незаметно для «бабушки Сафие» чуть-чуть развернуться в сторону центральной лежанки горячего зала. Девчонка встретилась с Махпейкер взглядом – и, торжествуя, показала ей язык.

Так. Фатима ее, кажется, зовут? Дура ты, Фатима. В чем и убедишься очень скоро.

Я тебе это обещаю.

– Когда моего троюродного брата женили, они с невестой тоже не знали, как себя вести… – Башар остановилась, словно зацепившись за тесьму, связывавшую ее с прошлой, навсегда ушедшей жизнью. – Он тогда мне таким взрослым казался, я даже удивлялась: чего, мол, так робеет? А теперь понимаю: он младше нас сегодняшних был. И невеста – еще на год младше.

– Там у вас тоже свадебные обряды какие-то особенные были? – От внезапного любопытства Махпейкер забыла, до чего же это запретная тема: такие воспоминания.

– Сва-а-адебные… – протянула подруга с особой интонацией. – То-о-оже…

Они обе одновременно потупились, но по-настоящему горевать не стали. Всякий знает: Хандан и Халиме, хоть и называют их женами султана, на самом-то деле… не вполне таковы. Не сочетался с ними султан таким браком, который Сулейман, его великий прадед, когда-то заключил с рыжей роксоланкой.

Ну и что? Все равно это самое большее, наипрекраснейшее, чего могут достигнуть женщины в этом мире и к чему вообще следует стремиться. Ведь так?

– Да им не пришлось самим какие-то обряды соблюдать, – продолжила Башар, будто и не было никакой заминки. – Там всем старшая родня распоряжалась. Раздели их обоих, бедняжек, догола, на глазах трехсот человек, как раз столько в главном зале умещалось, – родня ближняя, родня дальняя, почетные гости, старшие слуги… И вот на глазах у этих трехсот в постель уложили.

– Шутишь?! – Махпейкер сама не могла бы разобрать, чего в этом ее возгласе больше – изумления, любопытства или почему-то даже восторга.

– Да какое там… Вот прямо посреди этого зала и располагалось их брачное ложе. Хорошо еще, что оно под балдахином было, так что, когда занавеси задернули, они как будто в комнатке оказались. А то бы и не сладили с главным делом, под всеми-то этими взглядами…

– А вы вокруг стояли и ждали?

– Почему стояли? Кто на скамьях сидел, кто в креслах… кто еще и за праздничным столом, он там же был, в зале… Кто-то и под столом уже лежал, упившись… А я задремала: совсем маленькая тогда была. Там многие прибыли с наследниками и наследницами, невзирая на возраст, – положено же… Проснулась от крика невесты. То есть не от него самого, она-то тихонько пискнула, просто все разом начали дружно орать, лорд Пенброк даже из пистолета в потолок выстрелил, а дрýжки жениха и подружки невесты распахнули занавеси вокруг свадебного ложа, поднесли молодым, как велит обычай, вино со специями… Потом простыню с кровью всем показывали, потом еще что-то было, но я уж и не помню, у меня совсем глаза слипались. – Башар помолчала мгновенье-другое и закончила спокойным голосом, как ни в чем не бывало: – Их всех уже нет. В живых осталась я одна.

– Никого?! – потрясенно спросила Махпейкер.

– Может, из слуг кто и остался. – Башар тряхнула головой, отстранилась от потянувшейся было к ней подруги. – Ничего-ничего. Отплакано.