Необязательные отношения - Ирина Кисельгоф

Не доехав до города, они занялись любовью в машине. Лаврова терзала ногтями, зубами тело черного человека, лица которого она не видела. И получала то же взамен. Око за око, зуб за зуб.

Никита показал Лавровой свои рисунки, сделанные на компьютере. Темы некоторых из них были навеяны ее рассказами, и Лаврова почувствовала гордость. Рисунки оказались цветными и неожиданно очень яркими.

— Почему ты рисуешь на бумаге черным, а в компьютере используешь цвет?

— Фломастером не катит, а красок у меня нет.

— Папа не знает, что ты рисуешь? — поразилась Лаврова.

— Знает, — ответил ничуть не огорченный ребенок. — На компе лучше. Париться не надо.

Лаврова решила отвести Никиту в изостудию. Она нашла в городе лучшую, где мастер-классы с детьми проводили известные художники и скульпторы.

— Если примут, мы папе скажем. Если нет, то нет. Ладно? — Она не была уверена в реакции Минотавра.

— О'кей, — согласился ребенок.

— Ты не расстраивайся, если не примут.

— А, пусть, — махнул рукой маленький пофигист. — Не надо будет туда таскаться. У меня школа уже вот здесь сидит.

Никита растопырил ладонь выше макушки.

— Зачем тогда идешь?

— Просто так.

Никиту приняли без слов. Лаврова позвонила Минотавру, решив быть максимально гибкой, если он окажется против.

— У меня есть новость, — осторожно начала она.

— Хорошая или плохая?

— Не знаю. Хорошая. Никиту приняли в изостудию. Мне сказали, у него ясный и точный рисунок. Из него выйдет толк.

— Как он там очутился? Ты его привела?

— Да.

— Какого черта?! — неожиданно разозлился всегда апатичный Минотавр.

— Он станет великим художником!

— Кем? — Минотавр рассмеялся. — Он должен твердо стоять на ногах. Для этого у него должна быть нормальная профессия.

— Он может стать архитектором, в конце концов, — не сдавалась Лаврова. — Строить общественно-полезные здания. К примеру.

— Какие общественно-полезные? — продолжал смеяться Минотавр.

— Тюрьмы и концлагеря! — разозлилась Лаврова.

— Хватит! Мне надоело, что ты вбиваешь ему в голову всякую чушь! Какие-то хрустальные небеса, ватные облака, — Минотавр орал в трубку. — Бредятина! Мне нужен нормальный ребенок, а не нюня сопливая!

— Злобный гоблин тебе нужен!

— Советую помнить, он мой сын, а не твой. И не лезь не в свое дело, — произнес Минотавр, выделяя каждое слово. — Мне решать, а не тебе. Поняла?

— Да. — Сердце Лавровой сжалось. — Он твой сын.

— Вот и молодец. Продолжай в том же духе.

Минотавр бросил трубку. Лаврова все провалила, во рту был горький привкус поражения. Но теперь она точно знала, что у маленького сына бесчувственного чудовища есть способности. Ей сказали об этом в изостудии, посмотрев его рисунки. Его в изостудии ждали.

Через пару дней Лавровой позвонил Никита.

— Ты куда подевалась? Нам же в изостудию.

— Твой папа против.

— Ничего не против. Я сказал, что это прикольно, и он согласился.

С точки зрения Лавровой, Минотавр любил своего детеныша неправильной любовью. Он потакал его желаниям, но отдавал мало тепла. Лаврова не видела, чтобы он когда-нибудь обнимал, целовал сына, рассказывал ему сказки. Самым большим проявлением отцовских чувств было похлопывание по плечу, или он мог потрепать волосы Никиты. При таком отношении ребенок должен бы вырасти с однобокой душой, но этому мешало воображение. Для того чтобы рисовать, надо уметь мечтать. Может, мечтать лучше получается в одиночестве?

Лаврова приехала к Никите с букетом воздушных шаров и детским шампанским.

— Давай отметим твой успех, — сказала она. — Не всех принимают в изостудию.

— Здорово! — загорелся ребенок. — У меня есть карнавальные шапки. Самое то.

Лаврова лежала на траве, голова Никиты на животе Лавровой. Они глазели в синее небо.

— В какие незнаемые края ты хотела бы поехать? — спросил Никита.

— На берег Карибского моря. В Картахену.

— Почему?

— Жара, древние жестокие тайны и самые красивые католические храмы с высокими белыми звонницами. Местные жители смешались кровью с потомками испанских конкистадоров. Они смелые и отчаянные, а их женщины прекрасны, как цветы. Мужчины всегда носят стилеты, их ножны обтянуты галюшой, выделанной из шипованной шкуры акул.

— Зачем им стилеты? Чтобы драться? — Никита вонзил воображаемый клинок в крошечную кочку травы. — Вжик!

— Нет. Чтобы защищать себя и беречь своих женщин.

— Это одно и то же.

— Нет. Оружие — это проверка. Оборона или нападение. Либо ты оправдываешь его неприменение, либо наоборот.

— Как это?

— Защищать своих близких — честно. Нападать на людей исподтишка и даже в открытую — подло. — Лаврова не стала морочить ребенку голову.

— Ну, теперь понятно. А что за жестокие тайны?

— Жрецы вуду и живые мертвецы. — Лаврова клацнула зубами и протянула руки к шее Никиты.

— Знаю, — он, смеясь, отбивался от ее рук. — Это на Ямайке.

— Нет, на Гаити. — Лаврова боролась со смелым и отчаянным потомком мифического зверя. — А на Ямайке ром, рэгги, — она неудачно увернулась от маленьких ладошек и попала в клинч, — и тонны награбленных пиратами сокровищ на дне Карибского моря.

— Как думаешь, они там до сих пор?

На Лаврову смотрели солнечно-голубые глаза победившего в неравном бою чужого ребенка.

— Конечно. — У нее отчего-то сжалось сердце. Она скрыла это улыбкой.

— Их стерегут как зеницу ока самые злобные акулы в мире, до зубов вооруженные абордажными саблями и мушкетами. В этих акул вселились души кровожадных пиратов, самых отпетых головорезов. Когда на море полный штиль, сокровища затонувших испанских галеонов сияют ярче солнца.

— Тогда акулам приходится надевать черные очки, — засмеялся Никита.

— И сидеть в очереди к окулисту с бутылкой рома в плавнике!

— Я представляю! — расхохотался он. — Толпу одноглазых акул, берущих на абордаж кабинет окулиста!

— Под бульканье турецкого марша…

— Под бульканье! — зашелся от смеха Никита. — Какого марша?

— Сейчас узнаешь. Все время подпевай мне «пупа-пупа», — велела Лаврова и торжественно провозгласила: — Выступает хор боевых акул Карибского военного округа!

Когда Лаврова закончила петь, ребенок уже не подпевал, он катался по траве, выкидывая коленца.

— Бесилово! — визжал он от смеха. — Пупа ква!

— Что бы ты сделала с сокровищами? — отсмеявшись, спросил Никита.

— М-м. Купила бы тропический остров. А ты?

— А я бы парусник, — мечтательно произнес он. — Трехмачтовый, с пушечной палубой.

— Тогда я на своем острове построю причал, чтобы ты всегда мог пришвартоваться.

— Пусть твой остров и мой парусник будут общими. Нашими. Согласна?

— Согласна. — Она пожала ему руку. — Давай пошлем шапки в Картахену. На разведку.

— Только свяжем наши шары вместе, тогда шапкам будет не скучно лететь.

Они прицепили шары к своим шапкам и отпустили. В синее небо летели сверкающие шапки в сопровождении почетного бело-розового эскорта дирижаблей. Шапки держали курс на юг. К самой Картахене. Лаврова и Никита салютовали им по-армейски.

— С тобой веселее, чем в школе, — сказал Никита.

— Да, — согласилась Лаврова и взяла его за руку.

Они зашагали к дому под звуки воинственного акульего марша, положенного на музыку великого Моцарта.

— Как провели время? — спросил вечером Минотавр.

— Здорово! — крикнул ребенок. — Ерундили весь день!

— В смысле? — Минотавр поднял брови.

— Дрались подушками и провожали шапки на юг!

— Не понял.

— Папа ква! — засмеялся Никита.

Минотавр отвернулся.

Глава 14

На балконе у Лавровой Линка делилась своей всепоглощающей любовью к Стасу.

— Почему мы от них так зависим? — спросила она.

— Про дзинь и дзянь слышала? — поинтересовалась Аська и побренчала вилкой по стакану.

Линка кивнула.

— Ну вот. Сними фиговый лист и зри в корень.

— Жалеем впрок, — задумалась Линка. — Они природой назначены быть пушечным мясом.

— У-сю-сю, — скривилась Аська. — Святой Наиль!

Линка раздраженно нахмурилась.

— Кстати, я посмотрела «2046» note 2. Листала каналы и случайно наткнулась, — объявила Аська. — Не впечатляет.

— Важен контекст, — не согласилась Лаврова.

Под контекстом подразумевался Линкин одноклассник Наиль. С первого класса и по сей день его мучила любовь к Линке. Линка плакалась ему в жилетку, целовала мимоходом в щеку, забывала поздравить в день рождения, заявлялась среди ночи с ворохом друзей, просила ключ от квартиры для встреч с другими мужчинами и снова целовала мимоходом. Наиль мучился и страдал. Насколько сильно, не знал никто, но он подарил Линке «2046» со словами: «Похоже на нас». «Спасибо», — сказала Линка и в знак дружеского расположения, не раздеваясь, полежала с ним на его кровати на расстоянии вытянутой руки. Недолго. Потом легко поднялась и ушла восвояси.