Упреждающий удар - Николай Иванович Чергинец

Автобуса не было сорок минут, и я всерьез собрался идти пешком. В двух километрах от Здания была кольцевая дорога. За ней, возле моста, располагалась конечная станция троллейбусных маршрутов.

Я сунул руки в карманы пальто и пошел по тротуару. Вдруг раздался визг тормозов. Я оглянулся — грязная, запыленная «волга» остановилась рядом со мной. Пассажир на переднем сиденье протянул руку, распахнул заднюю дверцу:

— Садись, подвезем! — прозвучал голос.

Года полтора назад, когда Здание было только-только построено, у нас, сотрудников Деда, уже купивших машины, завелась полезная традиция подвозить сослуживцев до троллейбуса или метро. Это сейчас до Здания пустили автобус.

Потому я и принял приглашение сесть в «волгу» за обычное дело. К тому же, голос показался мне знакомым.

Я залез на заднее сиденье «волги» и только тут сообразил, что не знаю, чья это машина. Во-первых, не иномарка (у нас народ начал богатеть в последние годы, когда в чести были только иномарки), а во-вторых, этот запах в салоне. Этот устойчивый тошнотворный запах сигарет я бы запомнил.

Ну, ладно, едем. Я молчу, водитель и пассажир вызывают у меня любопытство. Сначала водитель: стриженый затылок, приплюснутые, словно размазанные по черепу, розовые ушки и широкие плечи, затянутые в кожаную куртку. А вот пассажир по виду вполне мог работать у нас: очкарик, в длинном плаще, в полах которого путались его тощие колени, бейсболка сидит на его макушке козырьком назад. Очкарик двигал челюстью, что меня тоже вначале сбило с толку. Это ведь среди нас, сотрудников концерна, завелась повальная привычка бросать курить и вместо сигарет переходить на жевательную резинку.

— Тачка подвела? — участливо поинтересовался очкарик.

— Аккумулятор сел, — отвечаю я. — Пришлось оставить возле Здания.

— В Подольске брал? — спрашивает очкарик.

— Два года назад, — кивнул я. — На два года хватило, вот тебе и Подольск.

— Дерьмо брал! — смеется пассажир.

Водитель при этом сидит как истукан, ни на что не реагирует. Я тоже ухмыляюсь, киваю в ответ, но сам уже насторожен, потому что не помню, чтобы в светлых коридорах нашего Здания водились такие хамы.

— Простите, — сказал я через некоторое время, — вы на каком этаже работаете? На четырнадцатом, у Хомича?

— У Хомича, у Хомича! — радостно орет очкарик.

А я отлично помнил, что на четырнадцатом этаже у Хомича работают одни девушки, потому что у Хомича на четырнадцатом нотариальная контора, он всех наших обслуживает, а в работе с бумагами, как говорит старик Хомич, «только нежные женские руки нужны».

Мы проезжали троллейбусное кольцо, и я подумал, что это будет последний экзамен для моих попутчиков.

— Спасибо, — сказал я как можно спокойней, — высадите меня здесь.

— Сиди уж, — впервые открыл рот водитель. — Нам все равно надо в центр. Подкинем до метро, — и он не снизил скорость.

Вот тебе и экзамен.

С меня просто семь потов сошло за оставшиеся пятьсот метров до остановки. Но «волга» аккуратно замерла возле освещенного входа в метро, там, где я в прошлый раз высаживал, да не высадил студентку.

— Приехали, — сказал очкарик.

Я вылез и смотрю: они вслед за мной вылезают, и лица их не предвещают ничего хорошего. У водителя в руках монтировка оказалась, а очкастый, этот ничего, просто кулаки сжимает. Тут я не выдержал, сунул руку в карман.

— Сколько с меня? — спрашиваю.

Очкарик прищурился.

— Слушай, ты, — говорит, — мы не за этим. Если мы тебя еще раз увидим с девушкой по имени Надежда, все тебе будет. Понял, о’кей?

— Нет, это вы меня слушайте, — отвечаю я. И достаю из кармана револьвер, разумеется, газовый, но который в темноте почти не отличить от настоящего. — Если она еще раз на вас пожалуется, дяде или мне, кранты вам полные. Уразумели? — сказал я и повел револьвером для пущей убедительности.

Очкарик вздрогнул, да так и приклеился взглядом к оружию. А водитель вдруг заулыбался и говорит:

— Слышь, Феня, а мозгляк-то суров оказался!

«Мозгляк» — это я. А очкарика, выходит, зовут Феней. Несколько секунд они молчали, потом переглянулись и сели в машину. Вот так, оба, не cговариваясь. Захлопнулись дверцы, и все, «волга» отчалила от бровки.

Я остался стоять в недоумении. Что это за дела такие? У меня только руки начали чесаться, а они — в машину. Еще мерцали некоторое время красные огоньки вдали, пока не смешались с огоньками других машин, и я остался совсем один.

После этого я поехал на метро. Сидел в полупустом вагоне и думал: если дядя так обеспокоен действиями этих парней, какую опасность они представляют для Нади? Он спутал меня с ними, это же было ясно. Интересно, что у меня будет дальше с этими парнями?

И еще я думал: один раз заступившись за девушку, я тем самым взвалил на себя ответственность за нее. Что у меня дальше будет с Надей?

Глава 8

Неожиданная проблема

— Мне нужны деньги, мне нужны очень большие деньги, — сказала Надя и заплакала.

Она знала, что я не выношу слез. Женщины могут ругаться, бить посуду — это я допускал, потому что женщинам нужна разрядка, — но терпеть женские слезы было выше моих сил.

Но Надя плакала, и я, откровенно говоря, не знал, как ее остановить.

— Тебя больше не тронут, — неуверенно сказал я.

— Почему? — Она вскинула взгляд.

— Не тронут… Я знаю это.

Она освободилась из моих рук. Встала, сунула ноги в тапочки и прошлась по комнате. Резким движением, словно не желая, чтобы я это видел, подняла руки и вытерла слезы на щеках, проведя указательными пальцами от глаз к губам.

Я сделал вид, будто вовсе не наблюдаю за ней. Очень мне нужно наблюдать за ней! А Надя уже кричала, обернувшись ко мне:

— Ты не представляешь, какие деньги мне нужны!

Она злилась, а я… Что ж, мне было просто приятно на нее смотреть. По крайней мере, я видел, что моя Надя жива. Но что она кричала? Ей нужны большие деньги? Я приподнялся на локте:

— Ну, хорошо, сто долларов? Двести, триста?

Она промолчала.

— Тысяча, две, три?

Молчание. Надя смотрит на меня огромными глазами.

— Сколько? Ты