Француженки не терпят конкурентов - Лора Флоранд

Он требовательно протянул к ней раскрытую ладонь.

Она рассеянно взглянула на нее. Неужели он надеется, что она подаст ему руку? Но ее собственная рука от такой мысли загорелась приятным теплом, и Магали затрепетала, вспомнив жаркое прикосновение его жестких мозолистых ладоней к своему телу. За окнами морозил январь. Отчего же у него такие теплые руки?

Может быть, у него закружилась голова? И ему нужно опереться на что-то, чтобы безопасно сойти с лестницы?

Ее невнятную рефлексию прервало его лаконичное распоряжение:

– Подай мне шляпы, Магали.

Ага. Ах, вот как? Вот он уже и распоряжается! На ее территории?! Да еще перешел на фамильярное «ты»! Хорош, ничего не скажешь! Они еще не стали близкими друзьями, и вообще он не имеет никакого права обращаться к ней подобным образом!

– Прошу прощения, не поняла, – ледяным тоном отозвалась она.

Он бросил на Магали такой взгляд, словно готов был спрыгнуть с лестницы прямо ей на голову.

С другой стороны, ей не следовало испытывать его терпение. Она молча подала ему шляпы. Почему она так покорна? Проявила ли она слабость характера?

Он расставил шляпы по полкам на прежние их места: как будто знал точно, где они стояли, хотя кое-где повернул их чуть под другим углом или немного изменил положение ленточных драпировок, но в целом, когда он закончил, коллекция смотрелась куда лучше, чем раньше. Более причудливо и опасно, таинственно и романтично. Он проделал все за пару секунд, машинально, не осознавая, что делает. И неосознанно придавал последние штрихи всем тем прекрасным изделиям, что готовил в своей кондитерской.

Магали оценила его работу и искоса взглянула на него, когда он спрыгнул с лестницы и встал рядом с ней. Он выглядел волнующе изумительным. Почему же ей не выпала судьба родиться принцессой?

О нет, какая отвратительная мысль. Как она могла подумать об этом? Словно ей хотелось, чтобы он мог счесть ее достойной своей благосклонности. К тому же принцессы столь… столь беспомощны! Им вечно необходимо, чтобы их жизнь приводили в порядок ведьмочки Женевьевы, или шоколад Магали, или чаи Эши.

Но Магали более чем самодостаточна. И не спасует ни перед чем и ни перед кем.

– Не забирайтесь больше на лестницу в такой обуви, – с вызывающей повелительностью произнес он. – На своих сумасшедшей высоты каблучках. Неужели у вас нет и капли здравого смысла?

Отчего же. В своей квартирке под крышей, предоставленная самой себе, она здраво и с удовольствием разгуливает босиком или – когда становится холодно – в шерстяных носках, и тогда ее пальцы обретают блаженную свободу.

– Ах! – воскликнула она. – Так вы вдобавок считаете себя экспертом в сфере женской моды? Как же несказанно мне повезло!

Филипп ожег ее таким взглядом, словно предпочел бы сейчас шарахнуться лбом в непробиваемую стену.

Отлично. Она изобразила приторно-змеиную улыбочку.

Его взгляд тотчас изменился, и желание причинить боль себе переключилось на окружающий мир. Плотоядное желание. Словно, решив не причинять себе боль, он захотел слопать ее.

Магали подалась к нему, но ее каблуки крепко стояли на плитах пола, не сдвинувшись с места. Сердце бешено заколотилось.

– Так вы нуждались в какой-то помощи?

Он вскинул голову, воздев глаза к тщательно очищенным от пыли полкам со шляпами.

– Не стоит благодарности, – сдержанно отвечал он.

Она подавила вздох возмущения.

– Я не нуждалась в вашей помощи.

Интересно, о чем мог подумать Филипп Лионне после такого ее заявления? Только, скользнув по ней пристальным взглядом, он вдруг резко зажмурился. Ее окатила волна обжигающего желания.

Не открывая глаз, он повернул голову в сторону. Она невольно отметила про себя красивую четкую линию его подбородка.

– Я принес чайник.

Взгляд ее переместился с его лица к тяжелому чугунному чайничку, именно он, должно быть, и грохнул об стол – за мгновение до того как Филипп подхватил ее с лестницы. В глубине ее существа зазвучал тихий внутренний голос: «Ты же понимаешь, он подумал, что ты можешь упасть. Ты понимаешь, он подумал, что спасет тебя».

«Мне наплевать, – безжалостно возразил ей другой, более громкий голос. – К тому же он полагает, что одно его злосчастное пирожное стоит всей моей жизни».

– Так вы отведали чаю? – как ни в чем не бывало спросила она, и враждебность в ее тоне сменилась подлинным интересом. Почти симпатией. У них появилось нечто общее; оба они недавно подвергались риску воздействия чая Эши.

Наконец он открыл глаза, потемневшие до пронзительной синевы… Почему от одного его туманного взгляда она чувствует себя полностью беззащитной – на грани мольбы, чтобы он сделал с ней все, что ему будет угодно, – немедленно, прямо сейчас?..

– Этот подарок заставил меня… задуматься, – неопределенно ответил Филипп. – Пожалуйста, передайте вашей тетушке, что ее чай… заслуживает… самых высших похвал…

Он не смог его выпить! Скорее всего. Она попыталась определить это по его лицу. Не мог же он проявить смелости – или вежливости – больше, чем проявила она? Или все-таки мог?

– В знак благодарности я тоже пришел к вам с подарком, – непринужденно добавил он, и она заметила на столе рядом с чайничком коробку, украшенную фирменным клеймом «Лионне».

Магали сглотнула появившиеся вдруг во рту слюнки.

Ее картина мира сузилась до этой коробки – и красивой мужской руки, которая, взяв коробку, элегантно протянула ее ей. На одном пальце Филиппа темнел свежий ожог, по краям ногтя пламенели красные дорожки.

Она облизнула губы.

У нее возникло ощущение, будто он пригвоздил ее взглядом. И наверняка заметил тот промельк ее языка, когда она облизнулась.

– Небольшой экспромт, попытка найти новые сочетания вкусов, – сопроводил подношение Лионне.

Она мысленно обругала себя, что ей пришлось прокашляться, прежде чем удалось внятно отреагировать:

– Я… передам тетушке ваш подарок.

«Только не открывай коробку!» – в отчаянии мысленно молила она дарителя.

Большая уверенная рука безжалостно сняла крышку.

«Ох!»

Ее глазам предстало pвtisserie размером с ее ладошку, обсыпанное зеленой фисташковой крупкой – изящное, нежное, невыразимо изысканное… Середину пирожного украшала корона из половинок клубники мякотью вверх, бочок к бочку, и клубничины напоминали не только самоцветы в короне, но и… раскрытые, обнаженные сердца. Ее охватил странный зуд. Она едва сдержала себя, чтобы не протянуть руку, схватить пирожное – и откусить… Почувствовать на губах фисташковую крупку. Сочность клубники, ее свежий вкус… А под ней… что могло скрываться под фисташковым покрывалом? Сливки или бисквит, слоеная или песочная основа, или таинственная многослойность?

Магали ощутила резкую слабость – столь велико оказалось для нее искушение. Ее рука независимо от нее ухватилась за кожаный рукав, покрывающий крепкий бицепс. Но, опомнившись, она резко отдернула руку.

И подняла глаза.

Филипп как-то умудрился стать еще более величественным. Его синие глаза полыхнули жаждой победы. Казалось, его воля полностью подавила ее, вынуждая тянуться к соблазну.

Ей стало душно, она порывисто втянула в себя воздух. Как удержать себя?

– Раз вы… пришли с дарами… для тетушки Эши… то меньшее, что я могу сделать, – это… предложить вам чашечку горячего шоколада.

Вот так. Кажется, у нее получилось почти гладко, не слишком много вымученных пауз.

Она не сводила с него глаз.

Его губы разочарованно сжались, хотя он уже готов был торжествовать.

– Быть может… как-нибудь в другой раз. – Он продолжал стоять, протягивая ей отвергнутый ею десерт с короной. – Сегодня я перепробовал слишком много сладостей. Профессиональный риск.

Иными словами, ее шоколад недостаточно хорош в сравнении с его десертами, однако при этом он полагал, что она все же не устоит и попробует его подношение – так его следует понимать?

– Ладно. – Собрав всю свою волю в кулак, она равнодушно пожала плечами и отвернулась. – Я уверена, тетушка Эша будет вам очень признательна.

Его руки сжались, и на мгновение Магали показалось, что в нее собираются насильно впихнуть это упоительной красоты лакомство, но тут распахнулась дверь, и в кафе вошли Эша и Женевьева. Струя холодного воздуха винтовой спиралью вплелась в шоколадные ароматы кондитерской, дразня обоняние наслоением морозной свежести на расслабляющий аромат тепла.

Женевьева метнула огненный взгляд на Филиппа, какой могла бы послать восставшая царственная Боудикка[52] на римских захватчиков, а Эша одарила его холодным вниманием Кали, божественной супруги Шивы[53], и обе они, объединив чисто духовные личностные ресурсы, вырвали Магали из-под его влияния и увлекли на кухню.

– Что, собственно, понадобилось этому человеку в нашем заведении? – вопросила Женевьева выразительным тихим шепотом, который в моменты ее возмущения звучал таким громким басом, что, вероятно, его слышали во всех домах на острове Сен-Луи, на улицах он слегка терял силу, но на излете еще тревожил неподготовленные уши туристов, гулявших по набережной. – Человеку, не соизволившему удостоить нас своим вниманием? Пренебрегшему угощением из нашей кондитерской? Неужели он явился молить о прощении?