Следующий раз - Марк Леви

Пусть любой мазок кисти значил для него не меньше, чем целая разборчивая подпись, отсутствие простой закорючки на холсте непременно вызовет в среде знатоков немало вопросов. Первым делом надо было определить, почему Владимир не подписал эту работу. Не потому ли, что изменил в ней двум своим железным правилам: никогда не пользоваться красным пигментом и никогда не изображать женщин? Если таковы были причины этой странной анонимности, значит, художник, сам того не зная, сыграл худшую из шуток с экспертом, который спустя сто тридцать с лишним лет попытается донести до сознания мира величие его творчества, – а значит, он сыграл шутку и с самим собой.

«Почему ты так поступил, Владимир?» – напряжённо думал Джонатан.

– Я тоже не перестаю ломать над этим голову, – сказала Клара.

Светильник на столике, за который их усадили в таверне, мягко озарял её лицо. Джонатан поднял голову и не смог оторвать от неё взгляд.

– Вы читаете мои мысли?

– Я их разделяю! Хотя я ни при чём: ваши губы, не спрашивая разрешения, повторяют ваши мысли.

– Картина без подписи вызовет противоречивые отклики. Нам нужны веские доказательства авторства Рацкина.

– С чего вы намерены начать?

– С состава краски. Надо будет определить происхождение пигментов «Молодой женщины в красном платье» и сравнить их с теми, которые он использовал для других картин. Это станет доказательствами первого уровня.

Их руки были так близко, что оставалось преодолеть несколько сантиметров, победить не то страх, не то стыд – и они крепко соединились бы. Кто знает, не дало бы это соединение рук ответы на вопросы, которыми оба, не сознаваясь друг другу, не переставали мучаться?

Джонатан занял в доме гостевую комнату. Поставив сумку на кресло, он пощупал кровать под балдахином из сурового полотна. Потом подошёл к одному из двух окон, выходивших в парк, и втянул запах большого тополя, шевелившего в темноте листвой. Поёжившись, он опустил шторы и отправился в ванную. Клара, проходя по коридору, задержалась перед дверью гостевой комнаты, а потом пошла дальше, к себе.

Он встал ни свет ни заря, собрался и спустился в кухню. Там приятно пахло догоревшими дровами. Клара не преувеличивала: ранним утром в доме стоял ХОЛОД. На столе, рядом с корзинкой, стояли две большие вазы. Джонатан опустил в одну из них записку, развёл в очаге огонь и, выйдя через заднюю дверь, бесшумно её затворил. Парк спал, омытый розовым заревом рассвета. Джонатан глубоко вдохнул холодный воздух. Он любил эти короткие минуты, когда ненадолго сходятся два таких разных мира. Ветви деревьев и стебли роз на стенах застыли в неподвижности. Под ногами у Джонатана похрустывал гравий. Он сел в свою машину, запустил двигатель и выехал за ворота. Удаляясь от дома по узкой дороге, стиснутой высокими деревьями, он смотрел на него в зеркало заднего вида. Когда он выезжал на асфальт, Клара распахнула створки окна на втором этаже.

Аэропорт Хитроу умывался мелким дождиком. Джонатан сдал машину и сел в автобус-челнок, доставивший его к стойкам регистрации авиакомпании «Ал-Италия». До рейса во Флоренцию оставалось ещё два часа, но он забыл у Клары свой зонтик, поэтому вместо прогулки на свежем воздухе отправился по магазинам беспошлинной торговли.

Клара спустилась в кухню, подошла к камину, в котором потрескивал огонь, и улыбнулась. Теперь, в полусне, к плите, поставить на огонь чайник, сесть за стол… Экономка, каждый день прибиравшая в доме, уже принесла газету и свежий хлеб, Клара слышала у себя над головой её ободряющие шаги. Увидев письмо Джонатана, она отложила газету и открыла конверт.

«Клара, я уехал рано утром. Мне хотелось постучаться к вам в дверь и сказать вам „доброе утро“, но вы ещё спали. Когда вы читаете эти строки, я уже лечу во Флоренцию, по следам нашего художника. Странно, мне пришлось столько ждать, прежде чем сделать величайшее в моей жизни открытие. Я хотел поделиться с вами мыслью, с которой я этим утром проснулся. Это открытие подобно путешествию, мне кажется, что началось оно в момент нашей с вами встречи. Но когда мы в действительности отправились в путь, вы это знаете?

Сегодня вечером я вам позвоню. Желаю вам хорошего дня, я бы предпочёл провести его рядом с вами, я уже знаю, что буду по вам скучать.

Всего хорошего,

Клара сложила письмо и медленно опустила его в карман халата. Глубокий вдох, спокойный взгляд на люстру, воздетые к потолку руки – и громкий крик радости.

В двери появилось удивлённое лицо экономки Дороти Блекстон.

– Вы меня звали, мэм? Клара смущённо кашлянула.

– Нет, Дороти, это, наверное, свисток кипящего чайника.

– Вероятно. – Экономка покосилась на чайник на плите: Клара забыла зажечь под ним огонь.

Клара вскочила и на радостях, не отдавая себе отчёта, сделала пируэт. Мисс Блекстон было поручено прибраться в доме и поставить в гостевой комнате цветы. Сама она едет в Лондон, но скоро вернётся.

– Конечно, мэм, – сказала экономка и пошла к лестнице. В коридоре она скорчила насмешливо-непонимающую гримасу.

Шасси самолёта, уносившего Джонатана, оторвались от взлётной полосы. В тот же самый миг Клара выехала в «моргане» из ворот имения. Через два часа она подъехала к галерее.

В нескольких тысячах километров от галереи Джонатан подкатил в такси к отелю «Савой» на пьяцца делла Република. Войдя в номер, он первым делом позвонил своему старому другу, с которым давно не виделся. Лоренцо сразу схватил трубку и безошибочно опознал голос.

– Что тебя привело к нам? – спросил Лоренцо с тосканским акцентом.

– Как насчёт обеда? – ответил Джонатан вопросом на вопрос.

– С тобой – всегда! Где ты остановился?

– В «Савое».

– Хорошо, встретимся через полчаса в кафе «Джилли».

Терраса была переполнена, но Лоренцо знали во всех модных местах города. Официант обнял его, пожал руку Джонатану и без промедления их усадил, разгневав этим туристов, стоявших в очереди перед дверями. Джонатан вежливо отказался от меню, протянутого метрдотелем.

– Мне то же самое, что ему!

Друзья радовались встрече и болтали без умолку.

– Итак, ты считаешь, что раскопал эту свою драгоценную картину?

Я твёрдо в этом уверен, но мне необходима твоя помощь, чтобы моё мнение разделил весь остальной мир.

– Почему твой проклятый художник не подписал эту картину?

– Ещё не знаю. Для этого ты мне и понадобился.

– Ты все тот же! Всегда был свихнутым! Ещё в Париже, на скамье Школы изящных искусств, ты мне все уши прожужжал своим Владимиром Рацкиным!

– Ты тоже не изменился, Лоренцо.

– Прошло целых двадцать лет, за это время мудрено не измениться.

– Как Лючиана?

– По-прежнему – моя супруга и мать моих детей. Сам знаешь, здесь, в Италии, семья – это свято. А ты женился?

– Почти!

– Вот я и говорю: ты ни капельки не изменился!

Официант принёс счёт и две чашечки крепкого кофе. Джонатан полез за кредитной карточкой, но Лоренцо его опередил.

– Позволь мне! Доллары в Европе больше ничего не стоят, разве ты не знал? Я отвезу тебя к Цеччи, их мастерские здесь, под боком. Возможно, там мы больше узнаем про пигменты, которыми пользовался твой русский. Они не меняют свои составы на протяжении столетий. Этот магазин – настоящая память нашей живописи.

– Я знаю, что такое «Цеччи», Лоренцо!

– Зато ты не знаешь никого из тех, кто там работает, а я знаю их всех.

Они покинули пьяцца делла Република. Такси высадило их у дома 19 на виа делла Студио. Аоренцо назвал себя, пленительная брюнетка по имени Грациэлла встретила его с распростёртыми объятиями. Лоренцо шепнул ей на ухо пару слов, она пропела на это «si». Подмигнув Лоренцо, она повела обоих друзей в глубь магазина. Там их ждала ведущая вверх древняя лестница, застонавшая под их шагами. Грациэлла извлекла внушительный ключ, с лязгом отперла дверь и пригласила гостей на огромный чердак, куда не проникало ни лучика света. В стропила упирались бесконечные этажи полок с пыльными гроссбухами. Повернувшись к Джонатану, Грациэлла спросила почти без акцента:

– В каком году здесь побывал ваш художник?

– Между 1862 и 1865 годами.

– Тогда идите за мной, конторские книги того периода хранятся чуть дальше.

Найдя нужную этажерку, она медленно провела по ней пальцем и остановилась перед пятью потрескавшимися корешками.

Она положила тяжёлые тома на стол. Здесь фигурировали все заказы, выполнявшиеся фирмой «Цеччи» в течение четырех веков.

– Раньше чистые пигменты и масляные краски готовили прямо здесь, – начала объяснять Грациэлла. – На этих полках рылись величайшие живописцы. Теперь это – архив флорентийского музея. Между прочим, чтобы здесь находиться, вам полагается получить разрешение директора музея. Если отец меня увидит, мне несдобровать. Но вы – друг Лоренцо, так что чувствуйте себя как дома. Я помогу вам в ваших поисках.