Петербуржский ковчег - Сергей Зайцев

Аполлону представлялось, что постепенно и он проявляется и развивается и как бы выходит на совсем иной уровень мировосприятия, как бы поднимается ближе к Богу. Это волновало. Аполлону казалось, что он стал больше видеть, больше понимать. Иной раз он даже казался себе почти всемогущим (однако, пребывая в ином состоянии духа, Аполлон не мог не иронизировать над собой и над тем, что представлялось ему фантазиями)...

Впечатленный увиденным в анатомическом театре, он, например, написал:

«Человек — как жидкость в сосуде. Он может изливаться и переливаться (в пространстве). Главное — не расплескаться и суметь принять прежние формы — суметь организоваться. Для этих превращений необходимы невероятные усилия воли.

Воля — особая субстанция. Воля — движение, воля — бессмертие, воля — общение, воля — безграничная власть над плотью. Воля — это твое присутствие в других, подобных тебе...

Главное — организоваться. Для этого необходимы колоссальные силы. Однако силы эти исходят не извне, а изнутри...»

... Перечитывая запись спустя пару дней, Аполлон думал, что мысли эти можно было бы вполне принять за сумасшествие, если бы в них не угадывался некий глубинный смысл. Записаны они были на едином движении души. И когда писались, были понятны, ясны — были откровением свыше, были будто вспышкой света... А через несколько дней... свет погас. Металл остыл и стал темен.

Часто за работой Аполлон думал о Милодоре.

Все в кабинете напоминало о ней: и конторка, и письменный прибор, и книги, которыми она пользовалась чаще других, и даже окно, в которое она с задумчивостью смотрела. Вспоминать о Милодоре было тревожно и одновременно приятно. Аполлон помнил разговор с Федотовым и Холстицким...

Но Милодора с каждым днем как бы отдалялась, порой даже теряла черты реальности, она становилась как сон — прекрасный несбыточный сон, и Аполлон ничего с этим не мог поделать, он не мог бесконечно удерживать ее образ. И ему от сознания собственного бессилия становилось плохо.

Однажды Аполлон, припомнив слова Насти о ее странных снах, спустился к ней в надежде услышать что-нибудь о Милодоре. В подвале, в жилье сапожника Захара стоял неистребимый дух кислого молока и жареного лука. Самого Захара не было; а девочку тот имел обыкновение запирать на ключ.

Аполлон взял ключ у Антипа и отпер дверь. Он едва разглядел Настю в бледном луче света. Настя играла на кровати с тряпичной куклой.

— Это вы? А я думала — папаша... — на лице Насти сияла почти счастливая улыбка.

Аполлон увел девочку на воздух, погулять. Прокатил ее на извозчике, потом на карусели. В мелочной лавке попили чай с пряниками возле большого самовара. Настя не могла скрыть, как все это нравится ей: и извозчик, и карусель, и пузатый самовар. Она пребывала в состоянии почти болезненного возбуждения, глазки ее блестели, туда-сюда постреливали и то и дело останавливались на лице Аполлона.

Между первой и второй чашками душистого китайского чая Аполлон спросил девочку, не приходят ли к ней все еще те самые сны.

Признаюсь, они поразили меня...

Настя уверенно покачала головой:

Те сны приходят только когда я болею... Но если вы говорите о госпоже Милодоре, то есть обо мне, то я — ваша невеста... — слова эти Настя сказала запросто, шмыгнув носом, прихлебывая чай, откусывая от пряника, качая ногой под столом; она и не задумывалась над тем, какой эффект ее слова могут произвести на Аполлона, который как раз и ждал от нее каких-то подобных слов.

Аполлон с улыбкой предложил:

Мы с тобой пока будем дружить. Ладно? Мы ведь хорошо понимаем друг друга.

Только вы. Другие ничего не видят во мне; или видят лишь девочку, играющую в куклы...

Ая?

Вы видите во мне невесту.

А в госпоже Милодоре?..

Настя аккуратно подобрала со скатерти крошки глазури, насыпавшейся с пряника, и отправила их в рот.

Сегодня просторно, завтра — темно, а потом может быть тесно...

Ты о чем? — не понял Аполлон.

Вы спросили, я сказала... Говорю, потому что говорится... Сама не знаю... — Настя с каким-то нервным выражением лица глянула за окно. — А вы... знаете?

Он улыбнулся растерянно:

Этого никто не знает. Но ты говори... если чувствуешь, что слова от сердца. Твое сердце мудрое, я заметил.

Настя опять, с наслаждением жмурясь, прихлебывала чай; быть может, она и не пила прежде такого вкусного чая. Девочка сказала:

Она тоже знает, что я ваша невеста. Мы разговариваем иногда. Она сказала, что пишет про меня, и я как бы живу у нее в голове... Она о вас знала, когда вы еще были далеко и только увидели ее издали... Я ей сказала...

Издали... — у Аполлона так и вытянулось лицо. — На балу?

Кажется, на улице... Но это не важно...

А что важно?

Есть еще одна женщина. Все присматривается к вам, ходит вокруг.

Устиша? — засмеялся Аполлон. — Бог мой! Она только милая девушка. И не имеет никакого отношения...

Настя грустно покачала головой:

Нет, Устиша — мне как сестра. Она добрая. А та женщина... Не приведи Господь с ней встретиться. Но с ней все встречаются однажды.

Аполлон кивнул:

Я, кажется, понял, о ком ты. Но не думаешь же ты, что она постучит ко мне в дверь?

Взгляд у Насти стал отстраненный:

К вам... Или к госпоже Милодоре... Или ко мне... А может, еще к кому-то, но постучит непременно. И скоро... Иначе зачем же она тут ходит?

Аполлон подвинул ближе к девочке корзинку с пряниками, стоящую на столе:

Кто-то другой принял бы наш разговор за птичий щебет. Не находишь?

Только не госпожа Милодора, — Настя взяла еще пряник; она, кажется, была голодна.

Глава 13

Однажды поздно утром, когда Аполлон отсыпался после ночных бдений у свечи, к нему в дверь постучала Устиша и сказала, что приехала госпожа и просит, как только он сможет, зайти к ней...

Сна у Аполлона как ни бывало. И уже минут через двадцать он готов был идти... бежать... лететь... Но ради приличия Аполлон решил выждать хоть час. Этот час показался ему чуть не самым долгим в жизни... Аполлон сидел за столом и смотрел на циферблат, нетерпеливым взглядом едва не подталкивая стрелки.

Наконец вот она... дверь кабинета, столь знакомая уже.

В груди гулким колоколом било сердце.

...Милодора показалась ему еще прекраснее, чем прежде. Хотя он не видел ее недели две, представилось, будто прошла целая вечность.

Милодора поднялась ему навстречу. Тихо зашелестело ее платье, а может, это был ее неожиданный вздох... Они сошлись на середине кабинета близко-близко. И Аполлон заглянул Милодоре в лицо. Ему и раньше раза два посчастливилось быть так близко от Милодоры. Но это было случайно и мимолетно... А сейчас они стояли совсем рядом и смотрели друг другу в глаза (о, наконец- то!) и чувствовали дыхание друг друга.

В Милодоре произошли явные перемены — именно в глазах ее. Глаза ее и раньше были теплые, уютные... Но сегодня... — у Аполлона от этой дерзкой мысли сердце чуть не остановилось... — в глазах Милодоры появилась любовь. Нет, это не был легкомысленный кокетливый флюид, призванный очаровать, привлечь, привязать, одурманить и затем исчезнуть без следа. Это было чувство — осознанное, взлелеянное. И чувство сейчас правило Милодорой... Глаза ее были глубоки, огромны; глаза, устремленные к Аполлону, спешили видеть его. Они были так чисты!..

Душа его вздохнула легко:

Вот и вы, слава Богу!..

Аполлон взял дрожащую руку Милодоры и, не склоняясь, глядя в эти прекрасные глаза, молча поцеловал — один пальчик, другой- Глаза Милодоры заблестели — Аполлону показалось, что на них навернулись слезы.

Милодора прошептала:

Вы скучали...

Без вас как можно не скучать!.. — Аполлон ощутил, что от этой женщины сейчас так и веяло теплом, а рука ее... нежная кожа была мраморно- белая и бархатистая — последнее он ощущал губами.

Простите... Я была вынуждена так внезапно уехать... Я бранила себя, что не могла с вами попрощаться... Но уезжала слишком рано...

Не говорите ничего, — покачал головой Аполлон. — Зачем слова?

Но она тихо продолжала:

Я была вынуждена... Наверное, вам не надо бы это знать, но, с другой стороны... я не могу держать вас в неведении теперь... раз уж все так складывается. Дело в том, что наш кружок не чисто литературный... И в глазах определенной — не самой лучшей — части общества кружок наш представляет опасность для...

О чем вы? — Аполлон почти не слышал ее.

Разве вы не знаете?.. — Милодора взялась за висок, будто что-то кольнуло в нем. — Впрочем, я ведь сама хотела, чтобы вы не знали. Но приходится сказать — иначе мне не объясниться... В стенах этого кабинета, Аполлон Данилович... нет, дальше — там, в гостиной... происходят тайные диспуты... обсуждается персона государя — и в весьма нелестном для него свете...

В свете... — не вникая в смысл ее слов, будто завороженный, повторил Аполлон.