Трудный переход - Мулдаш Уналбаевич Ерназаров

его Караман, когда тот закончил свою исповедь. — Ты сам не понимаешь, как помог нам, таким же беднякам, как и ты. Мы тебе не враги. Твой первый враг — Алдажар. Мы хотим мирной, честной и свободной жизни. А баям это как нож в сердце. И они на все пойдут, чтобы помешать нам.

…В аул Суранши возвращался окрыленный. Никогда еще степь не казалась ему такой красивой и раздольной, как сегодня, а небо никогда не было таким голубым и чистым.

Кош Карамана и скот благополучно переправились через Сырдарью и раскинул юрты аула в нужном месте. Теперь главным для Карамана было связаться с Молдабаем Ермековым и сообщить ему о замыслах бая.

X

Ермеков только что вернулся из трудной командировки в Тенгиз. Заканчивалось знойное лето, ветер был сух и горяч. Неспокойно было в степи: конфискация скота у баев и раздача его беднякам вызвала яростное сопротивление степных феодалов.

Аулы Алдажара и присоединившихся к нему людей, двигаясь в одном направлении, подходили все ближе и ближе к Сырдарье. Появилась угроза соединения казахского байства с басмачеством, действовавшим тогда на территории Узбекистана и Туркмении, что значительно осложнило бы ликвидацию байства.

Десять лет прошло после революции. В стране началась коллективизация, приступили к ликвидации байства и кулачества… Здесь, в глуши, где народ привык жить в покорности и страхе, не так легко было совершить все это, преодолеть привычные, сложившиеся веками традиции и устои. Феодалы, используя религиозные и родовые чувства, запугивали народ и всячески настраивали его против советской власти.

Обо всем этом и задумался Молдабай, устало сидя за столом в своем кабинете. Прыжки босоногого мальчишки за окном отвлекли его от раздумий над текущими делами и вернули в детство…

Молдабаю было шесть лет, когда его отец Оралбай отдал сына учиться в мечеть ишана Кожаназара. Мулла не мог нахвалиться его успехами в изучении Корана. Вскоре мальчик бойко читал и мог наизусть пересказывать духовные тексты. Но содержание и смысл священных книг оставались для него загадкой.

Ермекову вспомнилась такая картина… Под старыми прокопченными сводами ожре мечети монотонно гудят два десятка мальчишеских голосов. Воспитанники, поджав под себя ноги, сидят тремя группами: старшие изучают суфалдияр и мухтасар, ученики помладше заучивают суры из Корана. Их выбритые до синевы головы неподвижно склонились над священными книгами, их лица сосредоточенны. Ребята твердят и твердят непонятные арабские фразы, боясь сбиться или заснуть от усыпляющего жужжания. Провинившегося тут же ждет хлесткий удар длинной тальниковой палкой наставника — муллы Балмахана, горой возвышающегося среди учеников.

Его оплывшая фигура в засаленном халате застыла, словно изваяние, маленькие колючие глазки на плоском лоснящемся лице прикрыты припухлыми веками и от этого кажется, что грузный священнослужитель дремлет. Но коротенькие пухленькие ручки муллы, перебирающие отполированные четки, убеждают в обратном. Изредка он приподнимает веки, обжигая учеников сверлящим взглядом, от которого у ребят невольно еще ниже к книгам опускаются головы, чешется и оглаживает реденькую бородку…

Отец Ермекова Оралбай искренне радовался, что сын ею становится образованным человеком и будет муллой.

Сам Оралбай не мог выбиться в люди. Семеро детей и скудное хозяйство помешали ему занять место среди «уважаемых» людей. Да и слишком честен он был, а семью нужно было кормить, одевать. И Оралбай, чтобы как-то сводить концы с концами, сапожничал, дубил овчину, понемногу пахал, сеял, собирал урожай. Заветной мечтой его было дать образование хоть одному сыну. Он копил каждый грош и часто говорил Молдабаю: «Научись, сынок, читать и писать, имей мой ум, и этого для тебя достаточно!»

Отгремели где-то далеко революционные бури. В аулах стали работать первые красные юрты и школы по ликвидации неграмотности. С трудом все это вживалось в степь. В городах для степняков открывались семилетние и начальные школы. Степняков обескураживало то, что обучение было бесплатным, доступным для всех. Советским школам кочевники дали название «тоте-оку», что означало «прямое обучение».

А Молдабай все сидел под присмотром своего учителя муллы Балмахана и зубрил суры Корана. И все меньше приносила радости мысль, что когда-нибудь он станет муллой.

Однажды к его отцу приехал близкий друг, мулла Абубакир, когда-то учивший маленького Молдабая азам священного писания. Оралбай обратился к нему:

— Абеке, мой сынок начал учиться у вас, а теперь учиться у муллы Балмахана не хочет! Выдумал какое-то «тоте-оку», но там, как я слышал, учат не верить в аллаха. Боюсь, мой сын станет кафыром. Может быть, возьмете его снова под свою руку? Он неглупый мальчик, Балмахан постоянно его хвалит, но постоянно наказывает за неуместные вопросы!

Абубакир самодовольно ответил:

— «Тоте-оку» — путь к неверию, вы правы! Чему еще может научить вашего сына мулла Балмахан? Молдабай бегло читает Коран, Его выразительное чтение удивляло многих. Я охотно продолжу его обучение, возьму его к себе — из него выйдет хороший мулла, достойный преемник мне, бездетному.

Договор состоялся, и Молдабая начали готовить в дорогу с почтенным муллой. Впервые в жизни ему сшили штаны из самотканки, рубашку из ситцами сапоги из яловой кожи. Мальчик радовался обновкам, но мысль о том, что его снова посадят за зубрежку бесконечных молитв, приводила его в отчаяние. Перед глазами все время стояло ожре в мечети, где происходило обучение, вспоминался монотонный гул голосов, грозный мулла С пучком тонкой лозы для наказания провинившихся.

Накануне отъезда Молдабай, узнав, что в город едут джигиты для продажи скота, решил бежать с ними к дяде Карибаю, живущему на станции. Собрав свой нехитрый скарб, ночью он незаметно выскользнул из родной юрты, решив примкнуть к отправляющимся на станцию. Спрятавшись на кладбище подле дороги, Молдабай до самого утра прождал спутников. У мальчика, напуганного легендами о предках, о их магической силе после отбытия в иной мир, силе и кровожадности, сердце дрожало от страха.

Под утро послышался неясный шум. «Пришел мне конец, — подумал беглец, — это кара предков и возмездие за мое непослушание». Но в серой, предрассветной мгле Молдабай увидел смутные силуэты, приближающиеся к кладбищу. Они весело переговаривались, голоса их не были похожи на возгласы шайтанов, а топот копыт совсем успокоил мальчика. Он, держась на некотором отдалении, пошел за путниками, ехавшими на лошадях и верблюдах. Всходило солнце. Трава серебрилась от капелек росы, звонко пели жаворонки. Высоко в небе, высматривая поживу, кружили ястребы. Степь была удивительно красива в это раннее утро. К полудню прошли уже половину пути и достигли Каракольского озера. Усталый мальчик, чтобы сократить расстояние, пошел через озеро вброд: «Лучше погибнуть, чем вернуться домой». — решил он.

По Казалинску он ходил, как завороженный: дома, базар,