Крах тирана - Шапи Казиев

Пока Чупалав выяснял, как обстоят дела, Муса-Гаджи с тоской вглядывался вдаль, туда, где теперь выжидали чего-то каджары и где остался аул, в котором еще недавно жила его любимая Фируза.

Глава 12

После первых успехов, когда Ибрагим-хан обрушился на не ждавших такого большого войска повстанцев, он решил приостановить военные действия. Слишком упорно сопротивлялись горцы, и не успели еще подойти отряды, выступившие в помощь Ибрагим-хану из Персии.

Но повстанцы не теряли времени даром. Их небольшие отряды совершали дерзкие ночные вылазки, не давая кызылбашам покоя. Они захватывали обозы, освобождали пленных, угоняли скот, коней и портили дороги. А чтобы сбить со следа каджаров, подковы у коней были прибиты наоборот.

В очередной поход с этими удальцами вызвался пойти и Муса-Гаджи. В лагере он не находил себе покоя, хотя кузнецы-оружейники были теперь очень нужны. К тому же, разглядывая доспехи взятых в плен сарбазов, он понял, что, кроме обычных кинжалов и сабель, горцам нужно бы иметь узкий клинок, которым можно поражать каджаров через щели между их железными латами. А наконечники для стрел лучше делать побольше и поострее, чтобы пробивать щиты, да ковать их такими, чтобы эти наконечники невозможно было вытащить.

Чупалав сначала помогал строить укрепления, но, когда заметил, что многие ополченцы недостаточно хорошо владеют оружием, взялся сделать из них настоящих воинов.

Муса-Гаджи трудился не покладая рук, но мысли о Фирузе и мучительное желание хоть что-нибудь узнать о ее судьбе не давали ему покоя. Наконец, он отложил инструменты и объявил, что сначала сходит в разведку с отрядом, собиравшимся напасть на каджаров, а затем снова примется за работу.

Чупалав не стал его удерживать, он хорошо понимал Мусу-Гаджи. Семья Чупалава была пока в безопасности, но тревога за жену и детей все равно скребла его сердце.

Отряд, с которым отправился Муса-Гаджи, возвратился через день, пригнав отару овец. Это были овцы джарцев, которых прежде успели захватить нахлынувшие рекой каджары. Но среди вернувшихся горцев не было Мусы-Гаджи. Встревоженный Чупалав спрашивал джигитов, что случилось с его другом, и те говорили странные вещи. Сначала они рассказали, как кружили по местам, которые опустошили каджары, как Муса-Гаджи старался узнать у уцелевших людей, что стало с его невестой. Узнать ничего не удалось, и Муса-Гаджи начал приходить в отчаяние. Затем им удалось проникнуть в одно из расположений каджаров и снять караульных. Причем Муса-Гаджи просто задушил одного здоровенного сарбаза, чтобы не поднимать шума, а другого оглушил и взял в плен. Оттуда они угнали отару овец, вернее, то, что от нее осталось. Возвращаясь, заночевали в небольшой горной пещере, которых было много вокруг, в поросших лесом холмах. А ночью случилось и вовсе невероятное. То ли привлеченный добычей, то ли потому, что пещера была его логовом, туда явился леопард. Кони испуганно заржали, но никто ничего не видел, потому что горцы не разводили костер, чтобы не быть замеченными. Потом им показалось, что к пещере подступают выследившие их каджары, и изготовились к бою. Но вдруг раздался страшный звериный рык – и все вдруг стихло. Когда зажгли факел, они увидели Мусу-Гаджи, лежавшего под большим пятнистым зверем. Решили, что Муса-Гаджи погиб, но все обошлось. Муса-Гаджи свалил с себя тяжелого леопарда и поднялся. В руке у него был тот самый узкий клинок, которым он советовал всем обзавестись. Клинок был в крови. Муса-Гаджи успел нанести леопарду удар в сердце и боролся с ним, пока зверь не издох. Убедившись, что Муса-Гаджи отделался царапинами от когтей, все понемногу успокоились. А наутро Мусы-Гаджи в пещере не оказалось, не было и его коня. Вместе с Мусой-Гаджи исчезла и шкура леопарда, которую он успел снять.

Чупалав был в растерянности. Выходило, что Муса-Гаджи ушел сам. Только – куда? И зачем ему понадобилась шкура убитого зверя? Но, сколько бы предположений ни строил Чупалав, мысли его каждый раз возвращались к одному: Муса-Гаджи ушел искать свою Фирузу. Это было равносильно самоубийству, но слишком горяч и смел был Муса-Гаджи, который все еще надеялся, что Фируза где-то рядом. Как бы то ни было, друга нужно было спасать. Чупалав скрепя сердце заставил себя подождать до следующего дня: вдруг Муса-Гаджи сам вернется. А если нет – он отправится его искать.

Глава 13

Через покрытые лесом горы и заросшие орешником овраги Муса-Гаджи пробирался к селу, где жила семья Фирузы. Но, когда он добрался до своей цели, сердце его сжало ледяными тисками. На месте большого села остались лишь почерневшие руины. Все было пусто и мертво, лишь стервятники кружили над пепелищем, высматривая добычу.

– Здесь был их дом, – говорил себе Муса-Гаджи. – А там – кузня Мухаммада-Гази.

Муса-Гаджи разбирал обгоревшие бревна, надеясь найти хотя бы знакомую ему тяжелую наковальню, но оказалось, что хищные каджары утащили и ее. Муса-Гаджи нашел только обгоревший остов ткацкого станка, на котором Фируза и ее мать ткали ковры. Не пожалели враги и водяную мельницу – ее древние каменные жернова были разбиты. Сгорела и мечеть, о которой напоминал лишь минарет, напрасно ожидавший, когда на него поднимется муэдзин, чтобы призвать правоверных к молитве.

Муса-Гаджи решил взобраться наверх, чтобы оглядеться вокруг, но даже деревянные ступеньки между каменным стержнем минарета и его стенами были сожжены.

– Да покарает вас Аллах, – прошептал Муса-Гаджи, глядя на это кощунство.

Он еще раз обошел то, что осталось от села, заглянул в чудом уцелевшие постройки, но не нашел ни единой души.

Муса-Гаджи помолился среди останков мечети и двинулся дальше.

Прежде, чем отправиться на поиски Фирузы, Муса-Гаджи успел кое-что выяснить у пленного сарбаза. Тот был так напуган, что готов был сказать все, что Муса-Гаджи ни пожелает. Про Фирузу он ничего не слышал, а о плененных девушках знал лишь то, что их отправляют а базары и продают.

Разве что какая-нибудь приглянется начальникам или самому Ибрагим-хану, который был известен не столько своими воинскими подвигами, сколько особым пристрастием к вину и красивым женщинам.

Добравшись до места, откуда была видна ставка Ибрагим-хана, Муса-Гаджи затаился в кизиловой роще, внимательно наблюдая за тем, что происходило вокруг.

Ставка располагалась за рекой Курой, на ровном месте, была огорожена земляными насыпями, вдоль которых стояли караульные с большими ружьями, по углам и у главных ворот стояли пушки.

Внутри лагеря высился большой черный шатер. Над ним, на высоком древке, реял желтый флаг с красной каймой. Еще один большой, но уже красный шатер стоял позади главного, за тростниковой оградой. Вокруг располагались шатры поменьше. За пределами лагеря в правильном порядке стояли бесчисленные войска. По коням и вооружению было видно, что это полки из разных провинций Персии и наемники – афганцы, туркмены, узбеки. Были тут и другие отряды из попавших под власть Надир-шаха племен. Над каждым полком – фауджем, примерно из тысячи человек, реял отличительный шелковый флаг своего цвета, а палатки воинов окружали шатры их командиров. Отдельно стоял артиллерийский полк, блестя на солнце большими и малыми орудиями. Неподалеку, ниже по реке, паслось множество лошадей, верблюдов, мулов, волов и несколько отар овец.

И далеко, до самого горизонта, клубилась пыль, поднимаемая двигавшимися к лагерю обозами.

Все это представляло собой впечатляющее зрелище, какого Мусе-Гаджи еще не приходилось видеть. Но его интересовало совсем иное. Сопоставляя одно с другим, Муса-Гаджи сообразил, что сильно охраняемый шатер посреди лагеря – это и есть местопребывание самого Ибрагим-хана. А красный шатер, должно быть, принадлежал его гарему. Оттуда иногда появлялись женщины, укрытые чадрами, и пара евнухов, черный и белый, чтобы принять носилки, на которых слуги приносили еду из походной кухни.

Затем он увидел, как от ставки к лесу направились повозки в сопровождении конных стражников. В лесу рабы собирали хворост для походных печей, которыми обогревались шатры.

Муса-Гаджи решил навестить гарем Ибрагим-хана. Ему не хотелось верить, что там может оказаться его прекрасная Фируза, но он должен был убедиться, так ли это на самом деле. Муса-Гаджи лихорадочно размышлял, как ему осуществить свой замысел. Один несбыточный план уступал место другому, еще более безрассудному.

– Подкараулить какого-нибудь курьера, завладеть его одеждой и обмануть бдительную охрану? – прикидывал Муса-Гаджи, но тут же сам себя опровергал: – Такой план мог придумать и бедняга Дервиш-Али, который не в ладах со здравым смыслом… Пробраться в лагерь под видом купца? Только Шах-мана поблизости нет, да и вряд ли ханы станут что-то покупать. То, что им нужно, они привыкли попросту забирать или отнимать силой.

Так и не придумав, как проникнуть в гарем незамеченным, миновав несколько рядов стражи, Муса-Гаджи решил вернуться к тому, что берег на крайний случай, – к шкуре леопарда.