Русский Нострадамус. Легендарные пророчества и предсказания - Елена Шишкина

Стрельцы часто задавали ему вопрос: почему такой здоровый мужик «бабьим делом занимается, а не на стенах вместе с ними стоит»? Тит отвечал, что, «коли он кровь человеческую прольет, ждать ему лютой смерти». Видимо, когда-то он дал клятву жрице Велеса, что не обратит ее науку против людей и «не лишит жизни ни одну живую душу». И еще он говорил, что у каждого свое оружие для борьбы: «у вас палаши да пищали, а у меня травы да мази». Вот такой путь «стояния» против новой веры выбрал Тит.

Пригодился и его дар предвидения. «Он почуял, что настал конец обороне, и велел чернецу (спутнику Тита) вывести людей (детей и простолюдинов) из стен обители и спрятать. Сам же остался в монастыре». Как монах смог вывести людей из стен крепости, мы уже предполагали — через подземные ходы. Но куда он их повел и где сумел «спрятать»? «Там, за Яиком, вековые сосны и ели укроют вас от царева сыска», — сказал Тит своему приятелю-иноку. Яиком раньше называли реку Урал, значит, по сути дела, он посоветовал монаху отвести людей в Сибирь. Вся ли группа беженцев добралась до «надежного укрытия» или нет, в рукописи ничего не сказано. Наверное, кто-то ушел к поморам, кто-то осел по дороге в глухих деревушках, но какая-то часть все-таки добралась до «спасительных сосен».

Оставшиеся в стенах монастыря защитники старой веры приготовились к последнему отпору. Уже всем было понятно, что крепость придется сдать, но никто не надеялся на милость царя. Можно представить себе картину, как люди готовились к мученической смерти. Наверное, они исповедались, причастились и «стали ждать конца». В рукописи написано, что «Тит вымыл лицо и тело, отстоял молебен, остриг бороду и, бросив торбу с зельями, взял копье и вышел на стены». Как же так? За все время пребывания в обители знахарь не только не участвовал ни в одном сражении, но и в руки не брал оружие, ведь за пролитую кровь его ждала «лютая смерть»? Почему же он решился нарушить обет в последние дни обороны? Его биограф пишет вот что: «Мог Тит уйти с чернецом. Мог и не обагрить рук своих человеческой кровью. Но сказал, что как братьям будет (то есть какое наказание они понесут), того и он алкает». То есть он сознательно обрек себя на пытки и мученическую смерть, видимо, чтобы «своим примером (поведением) не дать посыпаться проклятьям (из уст казнимых)». И это понятно: он, как никто, знал, какое значение имеет произнесенное вслух слово! И, любя свою Родину и «радея о ее славе», не мог позволить, чтобы «черный дым гнева застил небеса русские».

Последний штурм Соловков был коротким и яростным. Один за другим падали защитники обители «под градом стрел» и «от пищального огня». Наконец царские войска проломили в нескольких местах некогда неприступные крепостные стены и ворвались в монастырь. Они нарочно старались оставить в живых как можно больше людей — царю были нужны показательные казни для устрашения остальных подданных. Участь, ожидавшая защитников крепости, была ужасна: закованных в цепи их босыми погнали к месту казни. Но самое страшное было впереди.

Казнь Тита и других старообрядцев

Соловчане были «выданы жестокому приставу». Их бросили в подземелья и «нещадно пытали», заставляя отречься от старой веры: «Пальцы складывали в троеперстие, привязывали и заливали кипящим маслом, чтобы срослись». Каждое утро начиналось для страдальцев с оскорблений и унижений. Особо лютовал один дьяк из свиты греческого митрополита Паисия Лигарида: «Выливал он на головы мучеников помои и нечистоты. На глазах страждущих выливал воду наземь, да нарочно медленно, чтобы ссохшиеся губы попросили пощады». Надо сказать, изощреннейшая пытка: показывать воду страдающим от жажды людям и тонкой струйкой выливать ее на пол подвала, смердящего от скопившихся там нечистот. Дьяку было мало мучить заключенных, ему нужно было окончательно унизить их: «Смеялся тот дьяк и говорил, что воду они должны лакать, как поганые псы, с полу».

Но самым ужасным было то, что каждый день арестантам рассказывали о казнях и надругательствах над священниками, «упорствующими противу царского указа». Был схвачен и «отдан на мучения» известный противник Никона, протопоп Логин Муромский. «Били его немилостиво, приковали на цепь за шею, как собаку, и таким (в таком виде) отправили в ссылку. По дороге же нарочито так гнали лошадей вскачь, чтобы уморить старца до смерти». Однако из протоколов допросов «тайного приказа» того времени видно, что протопоп «подавал пример благочестия всем православным»: он призывал смело бороться за старую веру, которую «Никон так позорит и проклинает».

Тяжелая участь постигла протопопа Даниила Костромского. Его схватили прямо на улице, остригли ему голову, «нещадно истязали на хлебне Чудова монастыря» и замучили побоями насмерть. Бросили в темницу и «погубили безвестно» известного своим милосердием священника Михаила Московского. Но самой горестной новостью для обреченных людей было известие о том, что томившийся более 15 лет в тюрьмах апологет старой веры протопоп Аввакум был сожжен. Казалось бы, это должно было сломить узников, однако «молились они за каждого замученного и только тверже держались старого укладу». Неужели у этих искалеченных, оскорбляемых и униженных людей не возникло желания избавиться от нестерпимых мук и принять новую веру? Ведь рассказы стражей об истреблении старообрядческого духовенства должны были лишить их последней надежды на возвращение «древнего укладу». Древлеправославная церковь потеряла огромное количество духовных лидеров, и простые люди уже не могли ожидать, что за них кто-нибудь заступится. Что же питало их веру в правоту своего «стояния»?

Оказывается, Тит, «томящийся в застенке с соловчанами, видел кончины радетелей за древлеправославие, и ведал, как все было, и люд праведный укреплялся духом и смиренно переносил муки, как и великие пастыри». Вот пример некоторых его видений: «Ведут старца Аввакума и еще людей на сруб, чтобы спалить их тулова и пепел по ветру развеять. Идут они гуськом, босые, в рубищах, и у каждого в руке по свечечке. Люди и плачут и стонут, ибо страшную смерть им уготовили. Протопоп, видя их слабость, подал пример храбрости, сказал, чтобы за ним шли „царские венцы ловить". Воспряли казнимые, взялись за руки и поднялись вслед за Аввакумом на сруб. Не ждет старец, пока запалят кострище, и сам, своею свечой возжигает пламя. Вспыхнуло полымя, и видны из него только руки с двуеперстным сложением. Горит-трещит страшный костер, словно одна громадная свеча, а язычище огненный высоко к небу рвется и расползается меж туч серой дымкой. И заплакало небо. Все вокруг пожара засумрачилось, потемнело, словно ночь настала посреди белого дня, и хлынул ливень как из ведра, залив лобное место (место казни) и окатив палачей ледяной водой». Из официальных хроник известно, что на самом деле казнь протопопа Аввакума проходила так, как «увидел» Тит. Старец действительно сам «воспалил костер», и все вокруг поснимали шапки и «пали ниц» под крик протопопа, протягивающего из костра руку со сложенным двуеперстием: «Православные! Вот так креститесь или вовек погибнете и города ваши песком занесет и свету конец настанет». И действительно неожиданно хлынул ливень среди ясного неба.