Бог, человек, животное, машина. Поиски смысла в расколдованном мире - Меган О’Гиблин

но поскольку оно не было выделено ни кавычками, ни заглавными буквами, казалось, что это послание следует читать иначе: как благословение из будущего, как весточку от пророка, который, возможно, не доживет до явления обетованной земли.

Сеть

5

Никто не мог с уверенностью сказать, когда именно появились роботы. Казалось, что их тайком пронесли на территорию кампуса в нерабочее время, без какого-либо официального объявления, без объяснения и без предупреждения. Всего их было несколько десятков: небольшие белые коробки на колесиках с прикрепленными сверху желтыми флажками – чтобы было лучше видно в темноте. Они самостоятельно передвигались по тротуарам с помощью камер, радаров и ультразвуковых датчиков. Эти роботы были на службе у студентов – развозили туда-сюда продукты, заказанные через университетскую службу доставки, но у каждого моего знакомого с кампуса была своя красочная история о первой встрече с ними. Рассказывались эти истории – по крайней мере поначалу – со смехом или театральным возмущением. Некоторые жаловались, что роботы свободно пользуются велодорожками, но при этом игнорируют правила приличия: отказываются уступать дорогу пешеходам, едут слишком медленно, создавая помехи движению. Однажды утром мой друг, опаздывавший на занятия, подтолкнул одного из роботов передним колесом, намереваясь сбить его с дороги, но тот просто продолжал ехать вперед, не обращая внимания. Другая знакомая, возвращаясь с обеденного перерыва, обнаружила робота, беспомощно застрявшего в стойке для парковки велосипедов. Робот был тяжелым, и чтобы высвободить его, пришлось позвать на помощь прохожего. «Хорошо, что это была всего лишь велопарковка, – сказала она. – Интересно, что будет, когда они на ходу начнут вреза́ться в велосипеды и машины».

У студентов проблем с роботами не было – если не считать излишнего умиления. Роботы часто задерживались с доставкой, потому что студенты делали с ними селфи или болтали. Хотя речевые способности у роботов были самые рудиментарные – они умели здороваться, передавать инструкции и говорить «Спасибо, хорошего дня!», отъезжая со стоянки, – этого оказалось достаточно, чтобы студенты привязались к ним как к друзьям и собеседникам. Роботы часто возвращались на свои станции, обклеенные записками: «Привет, робот!», «Мы тебя любим!» Они вдохновили множество мемов на страницах университета в социальных сетях. Один студент одел робота в шапку и шарф, сфотографировал и создал для него профиль в приложении для знакомств. В графе «имя» было указано: «Одиннольнольодинодинодин». В графе «возраст» – 18 лет. Род занятий: курьер. Ориентация: асексуальный робот.

Примерно в это время автономные машины стали появляться по всей стране. В продуктовых магазинах они патрулировали проходы, выискивая мусор или лужи. Сеть гипермаркетов Walmart начала использовать роботов, чтобы отслеживать, какие товары отсутствуют на складах. В New York Times писали, что многие роботы получили от своих сотрудников-людей прозвища – и именные бейджи. Одному из них даже устроили вечеринку по случаю дня рождения, и среди прочих подарков он обзавелся банкой смазки «WD-40». Журналисты описывали эти случаи с иронией как безобидные примеры нашей склонности к антропоморфизму, но подобные настроения уже проникали в государственную политику. Годом ранее Европейский парламент предложил ввести для роботов статус «электронной личности» – утверждалось, что некоторые формы искусственного интеллекта стали достаточно сложными, чтобы считаться ответственными субъектами. Хотя это было чисто юридическое решение, которое должно было уточнить понятие легальной ответственности в отношении автономных машин, в формулировке слышалось эхо древней анимистической космологии, где любые неодушевленные предметы – деревья и камни, водопроводные трубы и чайники – воспринимались как нечеловеческие «личности».

Мне она напомнила о стихотворении Ричарда Бротигана «И все под присмотром автоматов благодати и любви», написанном в 1967 году:

Мне хочется думать (и

чем скорее, тем лучше!)

о киберлугах,

где люди, звери, компьютеры

живут вместе

в программо-гармонии,

как чистая вода

и ясное небо[35].

Ричард Бротиган написал эти строки в разгар «Лета любви», из самого сердца контркультуры хиппи – Сан-Франциско, где он читал лекции как приглашенный преподаватель в Калифорнийском технологическом институте. В последующих строфах стихотворения подробно описывается этот зачарованный пейзаж «кибернетических лесов» и компьютеров, похожих на цветы; мир, в котором цифровые технологии воссоединяют нас с «нашими млекопитающими братьями и сестрами», где человек, робот и зверь достигают подлинного онтологического равенства. Это произведение вызывает в памяти особый род утопизма, характерный именно для Западного побережья: достаточно вспомнить движение «Назад к земле»[36] и «Каталог всей Земли»[37] Стюарта Брэнда, где описывается, как мощности современного промышленного комплекса можно было бы использовать для создания более справедливого и экологичного общества. В отличие от трансгуманизма с его фантазиями о богоподобной власти над природой, достижимой при помощи технологий, стихотворение Бротигана явно обращено в прошлое. Он представляет, как технологии возвращают нас в более примитивную эпоху – досовременную, а может быть, и дохристианскую, когда человек жил в гармонии с природой и даже неодушевленные предметы были полны жизни.

Отголоски этой мечты до сих пор можно услышать в обсуждении технологий. Они различимы в утверждениях, что интернет вещей скоро «околдует» повседневные предметы, наделив дверные ручки, кондиционеры, холодильники и автомобили отзывчивостью и интеллектом, – этой точки зрения придерживается, например, Дэвид Роуз из Массачусетского технологического института. Слышны они и в работах таких теоретиков постгуманизма, как Джейн Беннетт: она пишет о том, как цифровые технологии вынуждают пересмотреть наши представления о «мертвой материи» и возрождают более древнюю онтологию, где материя «жива, упруга, непредсказуема и непокорна, и сами эти ее свойства вызывают у нас удивление и восхищение».

«Мне хочется думать» – так начинается каждая строфа в стихотворении Бротигана, и этот рефрен звучит не столько как поэтический прием, сколько как мистическое заклинание, воззвание к неведомым силам. Может быть, такое ви́дение будущего – не более чем очередная попытка выдать желаемое за действительное, но оно соблазнительно хотя бы в силу своего изящества: кажется справедливым, что именно технология, когда-то разрушившая заколдованный мир, вновь откроет нам дорогу к нему. Возможно, те самые силы, которые способствовали нашему изгнанию из Эдема, однажды возродят наш сад, вдохнув в него новую, цифровую, жизнь.

Возможно, утрата обернется путем к спасению.

* * *

На самом деле стихотворение Бротигана крутилось у меня в голове еще до появления роботов. В начале того года меня пригласили принять участие в дискуссии под названием «Письмо о нечеловеческом», которая была посвящена взаимосвязям между людьми, природой и технологиями в эпоху антропоцена[38]. В дискуссии участвовали еще две женщины. Одна из них написала книгу о сознании деревьев, другая разводит пчел и опубликовала мемуары об отношениях между людьми и медоносными пчелами. Меня, как