Последняя кровь первой революции. Мятеж на Балтике и Тихом океане - Владимир Виленович Шигин

очень богатой московской семье Гавронских: ее дед был хорошо известный в еврейских кругах Вульф Высоцкий, основатель знаменитой чайной фирмы “В. Высоцкий и Ко”. Продолжателями этого дела были его сын и три зятя (мужья трех его дочерей) — Давид Высоцкий, Осип Цетлин (его сын, Михаил, он же поэт “Амари”, был моим другом), Рафаил Гоц (отец Михаила Рафаиловича и Абрама) и Ошер (или Иосиф) Гавронский. Его дочерью и была Амалия». Но вот Амалия попадает в тюрьму. Ей там тяжело, но она не унывает, у нее есть любящие родственники, которые ее поддерживают: «Мать — мы все, со слов Амалии, ее тоже называли “мамаша”, — обожавшая ее больше всех своих других многочисленных детей, узнав об ее аресте, едва не сошла с ума от горя. Она билась головой о стены и кричала: “Е зо айн файнес, эдлес кинд ин финштерем гефенгнис!” (Такой чистый, благородный ребенок в темной мрачной тюрьме). И, действительно, Амалия в тюрьме походила на нежный цветок, затерявшийся в грязном огороде среди крапивы. И характерно для того времени: матери Амалии удалось добиться того, — она, конечно, для этого денег не жалела, да она и вообще не знала им цены, — что одиночку Амалии, конечно, совершенно такую же, как и у всех других заключенных Таганской тюрьмы, оклеили… обоями. Дело до того неслыханное! Амалия была вегетарианка, и “мамаша” добилась того, что тюремный повар приготовлял для нее специальные блюда. Амалия получала огромные передачи, среди которых было много конфет и цветов — то и другое она рассылала по всей тюрьме.

В камере ее пахло духами — духами, как мне потом передавали, сидевшие с ней одновременно в Таганской тюрьме, пахло даже в коридоре, куда выходила ее одиночка. И принципиальные марксисты, наблюдая всё это и нюхая в коридоре — вероятно, не без тайного удовольствия — воздух, неодобрительно крутили головами». После освобождения из тюрьмы Илья и Амалия снова бросаются в водоворот революционного движения. Эсер Зензилов пишет об этом так: «Мы спешно мобилизовали все средства, все возможности. Фундаминский часть полученного им за Амалией приданого отдал партии — если не ошибаюсь, несколько десятков тысяч рублей. На все эти деньги были куплены маузеры. И никто тогда не нашел это странным. Социалист-революционер и не мог поступить иначе — это, помню, тогда ему даже в особую заслугу не ставилось. Амалия тоже нисколько об этих деньгах не жалела, хотя сама непосредственного участия ни в делах партии, ни в революции не принимала».

Как мы помним, приданое было более чем серьезным. В 1903 году Фундаминский женился на подруге детства Амалии Гавронской, внучке знаменитого богатейшего чаеторговца Высоцкого, получив за женой огромное приданое, в частности собственную немалую долю в чайных плантациях на Цейлоне. Вот такой, понимаешь, вожак русских матросов.

Если члены ЦК партии эсеров Азеф и Чернов «курировали» подготовку мятежа в Свеаборге, а в Кронштадте мутили воду эсеровские авторитеты Онипко и Михалевич, то их коллега эсер-боевик Фундаминский должен был стать в главе мятежа на «Памяти Азова» и привести его в Свеаборг.

Пикантность ситуации заключалась в том, что, в отличие от всех своих остальных подельников, Фундаминский был к этому времени депутатом Государственной думы — главного законодательного органа империи! Согласитесь, неплохое прикрытие для организатора мятежа, боевика и террориста! Опыт кровавых дел у депутата уже был, в декабре 1905 года он активно участвовал в вооруженном мятеже в Москве и вовремя сумел оттуда удрать.

Из хроники восстания: «Арестованными оказались представитель Ревельского комитета РСДРП М. Костырев — матрос, служивший ранее на крейсере “Память Азова”, некто В. Иванов (в действительности это был посланец большевистской военной организации Кронштадта П. Леушев) и эсер П. Фундаминский».

Из показаний корабельного писаря Евстафьева: «…Косырев (спутник Фундаминского. — В.Ш.) …объяснил… что он товарищ всем матросам, другой (сам Фундаминский. — В.Ш.) сказал: я — представитель Кронштадта».

На этот раз депутату-боевику снова не повезло. Он не успел прибыть вовремя на борт мятежного крейсера и возглавить мятеж. Опоздал-то всего на пару часов! Впрочем, вскоре Фундаминский, возможно, был этому даже рад. Вместе с Фундаминским-Бунаковым в шлюпке были взяты еще два видных эсера — Косырев и Леушев. После допроса все трое были отправлены под конвоем на берег и посажены в башню «Маргарита» Вышегородского замка, и содержались там до суда.

* * *

Из воспоминаний Н. Крыжановского: «Уже было темно, когда с берега прибыл какой-то капитан 1-го или 2-го ранга, служивший в Ревельском порту (это был капитан 1-го ранга князь Ливен. — В.Ш.), и сказал, что командир порта прислал его для временного командования крейсером. Новоприбывший капитан сказал мне, чтобы я продолжал налаживать все, как делал до него, а он посидит внизу. Ему я дал охрану из учеников и больше его не беспокоил.

Поздно вечером, часов, полагаю, около 11-ти, с моря показался идущий большим ходом эскадренный миноносец. Входя с моря на рейд, он позывных не делал. Я сейчас же приказал делать клотиком наши позывные. Ответа не последовало. Тогда я стал спрашивать: “Покажите ваши позывные”. Ответа опять нет. Мне это сразу показалось подозрительным. Или этот миноносец идет нас взрывать, не зная, что мятеж ликвидирован, или это “революционер” идет взрывать нас за ликвидацию бунта.

Я проворно распорядился убрать команду с юта и кормовых помещений, так как миноносец держал нам под корму. Сам я встал на ют на фальшборт, под кормовым якорным огнем, чтобы меня в форме не было видно. В ночной тишине было четко слышно, как зазвенел машинный телеграф на мостике миноносца, который уменьшал ход, держа нам под корму. Теперь можно было различить, что минные аппараты стоят по траверзу, т. е. приготовлены для выстрела минами. На мостике и на палубе чернеет много народу. Много офицеров и корабельных гардемарин, с револьверными шнурами…

Ближе… ближе… Телеграф снова звонит… Задний ход. Миноносец остановился.

— Кто вы такой? — спрашивает голос с мостика.

— Мичман Крыжановский.

— А командир у вас есть?

— Командира нет, но есть временно замещающий. Бунт ликвидирован. У нас все в порядке.

— Есть у вас еще офицеры?

— Есть, мичман Сакович.

— Хорошо. Пришлите его ко мне.

Сакович на баркасе отвалил на миноносец. Я послал разбудить портового офицера. Он выскочил заспанный.

Баркас вернулся с миноносца. На нем прибыл капитан 1-го ранга Бострем, начальник гардемаринского отряда, с ним офицеры и корабельные гардемарины. Удостоверившись в том, что все на крейсере приведено в порядок, Бострем отбыл обратно на миноносец и ушел в море. Оказалось, что Бострем шел взрывать бунтующий “Азов”, и только подходя к Ревельскому рейду, получил радио о том, что