Эхо - Дун Си
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом на стене было наклеено пять крупных постеров, рекламирующих акции студии, среди них особенно креативными Жань Дундун показались два. Один представлял рекламу путешествия, на нем с верхнего ракурса изображался в виде циферблата огромный карстовый провал. В центре циферблата находился канатоходец. Зажатый в его руке балансир, а также стальная проволока впереди и позади него имитировали часовую, минутную и секундную стрелки. Другой плакат рекламировал сахарные мандарины: на нем изображалось ветвистое, без единого листочка дерево, увешанное яркими плодами, каждый из которых напоминал аппетитную женскую грудь. Жань Дундун тут же вспомнился испанский художник-сюрреалист Сальвадор Дали, о котором ей как-то рассказывал Му Дафу. Дали напоминал шаловливого мальчишку, которому нравилось выкидывать нечто эдакое; единственное, чего он желал, – эпатировать публику. Неужели подобная склонность наблюдается и у хозяина студии, У Вэньчао? Надо бы потом это проверить.
Ее взгляд скользнул по наивному лицу У Вэньчао, после чего она повернулась к окну. До входа в микрорайон Баньшань было метров сто пятьдесят. При желании отсюда можно наблюдать за любым из соседей.
– Вечером семнадцатого числа прошлого месяца вы находились на работе? – спросила Жань Дундун.
– Да, – ответил он.
– Вы видели, как Ся Бинцин покинула микрорайон?
– Нет, она всегда старалась сделать это тайно. Иной раз, заметив, что она ждет машину, я ей махал, но она нарочно отворачивалась. Похоже, ей не хотелось, чтобы я видел, как она ждет машину, потому что иногда за ней приезжал тот самый мужчина. Она заходила на чашечку кофе только по вечерам, когда была одна, и чаще она уже была пьяна.
– Вы были знакомы с тем мужчиной?
– Не представилось случая.
– Как, по-вашему, Ся Бинцин действительно его ненавидела? Или со временем в ее отношении к нему наметились перемены?
– Меня тоже удивляла такая нестыковка, я даже специально спрашивал, почему после свиданий она едва не лопается от обиды, но в следующий раз снова бежит к нему, не чуя под собой ног? Помнится, когда я спросил, она вся застыла, словно ее огрели по голове. Потом крепко закусила губы, словно сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заплакать, но буквально через полминуты все же залилась слезами. «Знаешь кротов? – спросила она. – Всю жизнь проводят под землей, полностью слепые. От любого света у них тут же наступает сбой в нервной системе, из-за этого отказывают все органы, и они помирают». По ее словам, она напоминала крота, выражаясь иначе, у нее была «смертельная светобоязнь», кроме этого типа она не могла встречаться ни с кем другим. Родители, одногруппники и друзья считали, что она уехала работать в Пекин, поэтому она виделась с ними лишь по праздникам, когда якобы возвращалась домой. О своих отношениях с этим мужчиной она также никому не рассказывала, все их свидания напоминали встречи разведчиков, потому как они боялись, что их застукают прямо на месте преступления. Она ненавидела его и в то же время встречалась только с ним. Встречаясь, устраивала скандалы, а расставаясь – скучала. Иногда он казался ей дьяволом, а иногда – Богом. Противостоя ему, она считала его врагом, но противостоя всему миру, они превращались в напарников. Она не могла войти в эти отношения целиком, как и не могла из них выйти, а потому напоминала маленького зверька, упавшего в яму, зверька, который никак не мог выползти наружу, даром что старался изо всех сил.
Когда Ся Бинцин говорила, я старался лишь слушать и, по сути, превращался в огромное ухо, поэтому не перебивал и не лез с советами. Я боялся спугнуть ее, боялся, что она перестанет делиться самым сокровенным и замкнется в себе.
Услышав от У Вэньчао такие слова, Жань Дундун волей-неволей повнимательнее присмотрелась к молодому человеку, она и подумать не могла, что этот сопляк способен так сильно кому-то сопереживать. Далее он признался, что, глядя на отчаянные слезы Ся Бинцин, он проникся к ней такой жалостью, что нарушил свое правило не перебивать и не давать советы. Он принялся говорить о том, что терпеть такую ситуацию один-два года еще можно, но чтобы положить на это всю жизнь – надо иметь стальные нервы.
«И что же мне делать?» – спросила она. «Раз и навсегда разорвать отношения или же как следует их отполировать», – ответил я. Она сказала, что уже и сама думала начать жизнь с чистого листа. «Но я слишком изранена, я словно наполовину раздавленный муравей, которому под силу лишь копошиться на одном месте. Я так настойчиво добивалась возможности стать его женой, то угрожая, то совращая, но все без толку. Иной раз он проявлял чуточку душевного тепла, а потом становился холодным, словно камень». – «Он нуждается в тебе лишь частично, целиком ты ему не нужна, – убеждал я, – если тебе не хватит мужества разбить чан с водой, ты просто-напросто захлебнешься». – «Ты же дизайнер? Придумай для меня дизайн наших с ним отношений, я заплачу тебе, сколько скажешь». Я объяснил, что умею создавать дизайн только каких-то изделий, но никак не отношений. «Почему, – спросила она, – почему с малых лет меня постоянно учат, как уважать пожилых, как заботиться о детях, как любить свое дело, как помогать людям, как разбогатеть, делая добро, как служить своему народу, но при этом никто не учит, как строить отношения?» У нее еще никогда не случалось романов – в школе ее мучили экзаменами, устроившись на работу, она вкалывала сверхурочно, поэтому ее успехи в любви были равны нулю. Я со своей стороны пошутил, что мои успехи не дотягивают и до нуля, я даже ушел в минус. Успокоившись, она вдруг спросила, возможен ли в ее отношениях третий вариант: чтобы не выходить за него замуж и в то же время всю жизнь поддерживать отношения? Я ответил, что это зависит от того, насколько сильное у нее сердце. Тогда она задала другой вопрос: «А можно ли поддерживать отношения с ним и при этом самой выйти замуж за другого?» Я называл это апгрейдом и добавил, что в таком случае сердце у нее должно быть как минимум стальным. «Ты веришь в вечную любовь?» – спросила она. Я сказал, что пока не готов рассуждать на эту тему. «Сейчас каких только отношений не бывает, – продолжала она – мужик с мужиком, женщина с женщиной, даже трансгендер с трансгендером, человек с андроидом, андроид с андроидом – словно в огромном супермаркете, ассортимент на любой вкус». Ей казалось, что общественный прогресс должен затрагивать и отношения людей, эти отношения изменяются, становясь, подобно вещам, все более разнообразными. За ее речами я уловил еле слышный намек на то, что она предпочтет найти тысячу причин успокоить себя, чтобы только не расстаться с тем типом.
«Не это ли называется стокгольмским синдромом, когда жертва попадает в зависимость от агрессора?» – подумала Жань Дундун.
– В тот вечер, – продолжал У Вэньчао, – мы, два профана, прикинулись знатоками и три часа подряд с чувством, с толком, с расстановкой говорили о любви. Все равно как если бы дилетанты обсуждали судебное разбирательство или тонкости бизнеса, или как какие-нибудь блогеры, которые бойко отвечали на любой вопрос, оставаясь неуязвимыми. Я даже сказал, что прочел несколько любовных романов, которые, вполне возможно, могли бы оказаться полезны и ей. Она тут же заинтересовалась и записала несколько названий прямо у себя на ладони.
Прошло достаточно много времени прежде, чем она снова пришла ко мне – причем еще засветло и совершенно трезвая. Она сказала, что прочла три рекомендованных мною романа и пришла к выводу, что все мужики – сволочи. Будь то Жюльен, Вронский, Родольф или Леон Дюпюи, все они относились к женщинам как к игрушкам и в конце концов их бросили. «Я поняла, – сказала она, – что женщине ни в коем случае нельзя отдаваться страсти целиком, иначе
