Метагалактика 1995 № 1 - Игорь Волознев

— Я понял, госпожа, — весь вид Гинго выражал решимость. — Превращай поскорее меня в собаку и я расправлюсь с колдуном.

— Помни, что Гомбарум не погибнет сразу, у него еще останется несколько минут, и он попытается отобрать у тебя камень. Но это будет уже не прежний могущественный Гомбарум, а слабеющий, теряющий рассудок старик. Возможно, у него еще хватит колдовской силы, чтобы лишить тебя подвижности… Тебе нужно будет продержаться эти страшные минуты, продержаться во что бы то ни стало, пока он не издохнет окончательно. Лучше всего, если ты проглотишь камень в тот же миг, как он попадет к тебе в пасть.

— Будь покойна, госпожа, я не растеряюсь.

— Главное — не отдавай ему камень! — почти выкрикнула Астиальда. — Без него колдовская сила императора будет слабеть с каждой секундой! И невидимая стена вокруг Башни будет таять и рассасываться. Мне, вероятно, в последний момент удастся проникнуть сквозь нее и придти тебе на помощь… Но все же полагаться тебе придется только на самого себя. Помни о награде, которая тебя ожидает.

Она протянула Гинго руку. Карлик сжал ее в своих горячих ладошках и покрыл жаркими поцелуями. На миг у него закружилась голова. Он готов был бессчетно перецеловать каждый бугорок, каждую впадинку на тыльной и внутренней стороне руки его богини, но она мягко отняла руку и велела ему опуститься на пол.

Гинго скорчился, поджал под себя ноги и руки, закрыл глаза и весь напрягся. По телу его прокатилась сильная дрожь, когда Астиальда положила ему на голову свою ледяную ладонь. Вдруг страшная боль пронзила затылок Гинго, словно туда воткнули раскаленную иглу.

И уже через минуту, хрипло дыша и высунув из ощерившегося рта язык, он опрометью несся по мраморным коридорам огромного императорского дворца, сбивая с ног лакеев и пугая до обморока придворных дам. На четырех коротких сильных лапах он взбегал по лестницам, всей тушей с разгону налетал на двери и высаживал их, врезался в толпы разряженных сановников, слыша их проклятия и вопли ужаса. Во дворце привыкли к бесчинствам императорских собак. Гинго мог безнаказанно вцепиться зубами в жирный зад какого-нибудь кавалера или дамы, которые еще сегодня утром потешались над бедным карликом и осыпали его тумаками. С каким наслаждением он прогрыз бы до крови несколько обтянутых в шелк лодыжек и унизанных перстнями рук, с каким диким восторгом впился бы клыками кое-кому в горло! Но времени у него не было, каждая секунда была на вес золота.

Промчавшись галереей и кубарем скатившись по двум необъятным лестничным маршам, он выскочил во внутренний двор и побежал вдоль стены. Кроме нескольких стражников в клювастых шлемах здесь никого не было; они лениво оглянулись на спятившего пса и продолжали свою бесконечную игру в кости.

Обогнув угол дворца, Гинго увидел черную приземистую башню. Возле нее не было ни души. Запретная Башня не нуждалась в охране. Все знали о невидимой стене, воздвигнутой императором для защиты своего сна, и боялись не то что приблизиться к ней, но даже взглянуть в ее сторону. О взгляде на Башню мог узнать всеведущий колдун, и неизвестно было, как он истолкует взгляд!

Тут Гинго помчался еще быстрее. Черная громада надвигалась стремительно; где-то здесь, в десятке метрах от Башни, проходила колдовская стена, но Гинго не замедлил бега, только зажмурился и наклонил голову, словно ожидая удара о непроницаемую воздушную преграду…

Стена пропустила его, и обрадованный Гинго зарычал от радости и нетерпения. Ворвавшись в распахнутые двери, он бросился вверх по лестнице. На ступеньках дремали или бродили охотничьи псы Гомбарума. При приближении Гинго они вскакивали и провожали его недовольным лаем. Иные из них бросались за ним, но вскоре прекращали погоню.

Одолев последний лестничный марш, Гинго оказался в просторном круглом зале без окон, стены и потолок которого образовывали одну громадную полусферу. Она была вся обита черным бархатом и увешана крупными рубинами, которые излучали неяркий багровый свет. В зале царил полумрак. Однако Гинго еще с лестницы рассмотрел посреди зала просторное ложе с лежащим на нем мощным широкоплечим Гомбарумом. Император спал в той же позе, какую четверть часа назад показывало дно волшебного подноса. Он сопел, красные, измазанные жиром губы его вздрагивали во сне, правая рука свешивалась до пола. Только Зуб Саламандры не просвечивал сквозь кожу на запястье, но Гинго этого и не требовалось: он знал, что чудесный камень — там.

Возле кровати развалились любимые охотничьи псы Гомбарума. Они оскалили зубы на Гинго, но, видимо, приняли его за своего, потому что ни одна из этих тварей не стронулась с места. Собаки глодали кости, дремали или гонялись друг за другом.

Гинго в несколько прыжков подскочил к свешивающейся руке и клыки его с размаху впились в запястье, обвитое ниткой жемчуга и украшенное золотым браслетом с бриллиантами. Жемчужины хрустнули под его клыками, золото смялось и один зуб Гинго с треском обломился, но все же собачья пасть прогрызла руку. Раздались пронзительные вопли и проклятия проснувшегося Гомбарума, но дело к этому моменту уже было сделано: кровавый клок императорского запястья вместе с кожей, сухожилиями, обломками костей и осколками жемчуга попали Гинго в пасть. Там же находился и заветный камень!

Стремительно отскочив от взревевшего чародея, Гинго, запрокинув морду, отправил все проглоченное в желудок. В таком виде его и застигло онемение. Сделать собаку неподвижной — это все, на что был способен Гомбарум, лишившийся вместе с камнем почти всей своей волшебной силы. Правая ладонь его помертвела, она болталась на одном сухожилии. Из обрубка густо сочилась кровь. Гомбарум некоторое время ревел и корчился, сжимая здоровой рукой изуродованную конечность. От адской боли его большое зверообразное лицо побагровело, топорщилась грива черных волос, судорожно открывался рот. Наконец Гомбарум опомнился, налитыми кровью глазами посмотрел на Гинго, который неподвижно стоял с запрокинутой пастью в двух метрах от кровати.

Собаки, почуяв кровь, подбежали к Гомбаруму и принялись лизать красные пятна на полу. Стеная, император спустил ноги на пол и, пинками отгоняя назойливых псов, приблизился к Гинго. Сила Гомбарума иссякала с каждым мгновением. Колдун понимал, что если в ближайшие две-три минуты он не вернет себе волшебный камень, то он станет простым смертным, а это означало гибель. Здоровой рукой он взял Гинго-собаку за загривок и швырнул на кровать.

— Отдай камень, проклятый оборотень, — прошипел сквозь зубы император, наклоняясь над ним, — или я убью тебя… Разожми зубы и выплюни его, и тогда я сохраню тебе жизнь…