Рандеву с йети - Никита Велиханов

— Мы, конечно, из ФСБ. Но не из местного, а из московского. И отдел, который мы представляем, называется ГРАС — группа по расследованию аномальных ситуаций. Так что если мы начнем задавать вам вопросы по поводу снежных людей, вы можете не сомневаться в том, что нас действительно интересуют именно снежные люди, а не ваши потенциальные связи с западными или с японскими уфологами.

Он еще раз достал удостоверение и дал его Кашину в руки. Кашин ознакомился. А потом — в первый раз за все время — открыл рот. Голос у него был не слишком приятного скрипучего тембра, высокий и немного режущий; впрочем, кто сказал, что кобольды обязаны говорить как Левитан.

— Вы только что продемонстрировали мне наличие в моей квартире ряда прослушивающих устройств. За что вам, конечно, большое спасибо. Потому что я до сих пор знал только про одно — про то, которое в этой комнате за шкафом. Обнаружил по чистой случайности и решил не трогать — все равно поставят новое. Вопрос не в этом. Если вы, обнаружив их и продемонстрировав их мне, начинаете разговор, ничего с ними предварительно не сделав, должен ли я это понимать так, что запись, которую, вероятно, ведут прослушивающие нас люди, никак не вступает в противоречие с вашими интересами?

Ничего себе, манера выражаться у инженеров с кафедры общей физики, подумала Ирина. Насколько она понимала, инженер на кафедре — это нечто вроде домашнего гуся. Птицей не назовешь, но зато, конечно, гораздо крупнее курицы. В смысле лаборанта. Если там у инженеров этакие замашки, как, интересно, изъясняются тамошние профессора?

— Именно так вы это и должны понимать, — в тон Кашину ответил Виталий. — Поскольку, если кто нас сейчас и прослушивает, то ничего кроме волнообразных шумов он не слышит. Благодаря вот этому нехитрому прибору.

И он показал Кашину ахмеровскую глушилку. Кашин оглядел глушилку с интересом.

— А почему я должен вам верить?

— Вас, собственно, никто не обязывает нам верить. Весь этот маленький спектакль я проделал вовсе не для того, чтобы произвести на вас впечатление и заставить полюбить нас без памяти пусть не с первого, так хотя бы со второго взгляда. Просто нам с коллегой тоже не нравится, когда нас слушают. А в этом городе я понемногу начинаю ощущать себя Монсеррат Кабалье. Коллега, не смотрите на меня так удивленно. Я не в плане смены пола. Просто меня все время хотят слушать — вне зависимости от моего желания.

Ирина церемонно кивнула в ответ. Ларькин с каждым днем нравился ей все больше и больше.

— Так вот, повторюсь — при всей моей органической неприязни к тавтологиям. Вас никто не обязывает верить нам. Но дело в том, что у нас есть неплохая аппаратура. В чем, кстати, вы уже имели случай убедиться. Аппаратура самого разного плана. И у нас, смею вас уверить, есть некоторый опыт работы с аномальной активностью самого разного рода. Коллега подтвердит.

Коллега закусила губку, но кивнуть кивнула.

— И вот с этой аппаратурой и опираясь на наш опыт, мы намерены обследовать ряд районов на левом берегу Волги на предмет обнаружения некоего человекообразного существа, покрытого шерстью и откликающегося при ближайшем знакомстве на имя Йети.

— Ладно, ладно, — поднял правую ладонь Кашин. — Не продолжайте. Я вам верю. Наконец-то и в вашей конторе решили заняться настоящим делом. Причем, поскольку в случае обнаружения снежного человека вы вряд ли сможете сотворить из него какую-либо пакость, я, как мне кажется, имею право помочь вам, не идя при этом на сделки с совестью.

— Боже упаси! — Ларькин поднял вверх обе ладони.

— Так вот. Несколько районов обследовать нет никакой нужды. Обследовать нужно один-единственный район — именно там они и живут. Или, по крайней мере, живут там постоянно или в большем количестве, нежели во всех остальных зарегистрированных пунктах аномалии.

— Где это, если не секрет?

— А вы уверены, что ваша аппаратура надежно защищает нас от прослушивания?

— Наша аппаратура не в состоянии защитить нас разве что от прямого попадания баллистической ракеты. На все остальные стрессогенные факторы мы можем смело плевать. С самой высокой пальмы.

— Хорошо. Хорошо, если так.

Кашин встал, подошел к шкафу и вынул из-за него свернутую рулоном карту.

— Вот Саратовская область. То есть теперь губерния. Вот Марксовский район. Бывший Катериненштадтский район Республики Немцев Поволжья. А вот тот пункт, который нас с вами интересует, — сельцо Сеславино. И его окрестности. На запад — огромный, нежилой и практически неисхоженный — за ненадобностью — массив. Протоки, озера, острова, пойменный лес и камыши, камыши, камыши. От села — две, так сказать, торные протоки, по которым можно довольно-таки быстро добраться до Волги. Не до коренной. Тоже до проток, но уже до глубоких и связанных непосредственно с основным руслом. Местные пользуются фактически только этими двумя протоками — да еще рыбачат на нескольких ближайших озерах. И гоняют скот на ближайшие же заливные луга. Все остальное — бросовые земли. Там никого нет. И никогда не было. Там можно спрятать целую небольшую армию, и никто ее не заметит даже с воздуха. И не станет искать.

Ирина заметила, что как только Кашин заговорил о деле, манера его речи кардинальным образом изменилась. Манерность, нарочитая — канцелярская — книжность выражений исчезла сама собой и на смену ей пришла уверенная деловая скороговорка человека, который знает, как говорить, что говорить и когда говорить. Но одновременно она не могла не заметить и других изменений, происшедших с Сергеем Вадимовичем. Он стал иначе двигаться. И лицо стало — другое. Вялая скованность движений в сочетании с такой же вялой настороженностью практически без перехода обернулись мелким крошевом каких-то лишних, ломаных жестов, периодическими конвульсиями, заставлявшими все его тщедушное тело подскакивать на месте и менять позу, выворачивая суставы в самых невообразимых направлениях. В глазах зажегся тусклый сумасшедший огонек, и Ирина поняла, чего она боялась, когда шла в ГРАС. Что там все окажутся именно такие. Типичные чудики-энтузиасты, массовый продукт советской эпохи. Гибрид двух других, дореволюционных и общекультурных типов — чудаковатого профессора и деревенского дурачка. Где всеобъемлющая и беспорядочная эрудиция первого, наложенная на одержимость методом, вступает во взрывоопасную реакцию с вошедшей в поговорку реакцией второго на всякую новую торбу. И чем причудливей торба — тем лучше.

— Ладно, — сказал Кашин, бросаясь к шкафу и выгребая оттуда кучу каких-то ветхих бумаг, — давайте по порядку.

— Давайте, — серьезно сказал Ларькин и облокотился на стол.

— Начнем с того, что боярин Туров и князь Засекин, которые в самом конце XVI века прошли — говоря по-нашему — с военной экспедицией вниз по Волге, разведывая удобные места для создания крепостей и прочих поселений на землях, которые русская корона решила понемногу начать прибирать к рукам, уже упоминали о чем-то похожем, причем именно в этих самых местах. В 1590 году они основали Саратов — почти на месте нынешнего, только не в долине, не в луговой части, а на холме, что с точки зрения военной было, конечно, гораздо логичней. Так вот, среди курьезов этого своего путешествия они упоминают и о диком человеке, которого один черемис водил с собой вместо медведя и потешал народ в приволжских татарских и мордовских деревнях.

Сами они этого дикого человека не видели, но местные люди тогда только об этом событии и говорили, и оно для них было отчего-то очень важным.

В начале XVIII века, когда эти места были уже в достаточной степени освоены — и старообрядцами, и купцами, и просто местными ярыгами, среди здешней мордвы бытовало поверье о неком «Позднике» или «Познике» — диком, поросшем шерстью колдуне, который живет в камышах и, если его рассердить, наводит порчу на человека, такую, что человек после этого сходит с ума. И этот Поздник может по своему желанию менять облик, то есть оборачиваться то мужчиной, то женщиной, то зверем или рыбой — но на самом деле он огромный, весь покрытый волосом и страшный как черт. Ничего не напоминает? Многие особенности этого поверья позволяют сопоставить его с казахскими легендами об албасты — существах, живущих, кстати, тоже непременно у воды, похожих на человека, но обладающих рядом отличительных черт. Скажем, у албасты нет спины.

— Как это нет спины? — передернувшись, спросила Ирина.

— А вот так, нет и все. И если зайти к албасты за спину, то можно увидеть все ее внутренности. Да, забыл сказать, албасты — почти исключительно женщины. И, кстати, одна из самых обычных пакостей албасты — это влюбить в себя порядочного казаха. Из чего впоследствии, естественно, ничего хорошего получиться не может. А уж какие они страшные — светловолосые, голубоглазые — просто жуть. И спины нет. Но ведь любой фольклорный или мифологический мотив можно и нужно толковать не только и даже не столько в прямом смысле. Скажем, устойчивый мотив отсутствия у албасты спины может означать просто-напросто невозможность зайти к нему за спину. А проще говоря — увидеть его истинный облик, а не тот, который он тебе хочет показать. С Поздником ведь по сути — то же самое.