Неожиданные встречи - Павел Мариковский

Песчанки — заботливые хозяева. Они нередко заготавливают корм в стожках, которые после просушки заносят в норы.

Воду никогда не пьют и в ней не нуждаются даже в самое жаркое время года.

Когда подходишь к колонии песчанок, то уже издалека слышишь пересвист этих зверьков. Они зорко стерегут свои колонии от врагов и, едва только увидят лисицу, волка или человека, тотчас же издают тревожный сигнал и опрометью бросаются в норки, поднимая облачко пыли.

Когда песчанок много, они, объедая растения, оголяют пустыню, и без того слабо покрытую травами и кустиками. Съели они и растения, покрывающие заинтересовавший меня бархан, лишив его защиты, отправили его путешествовать по ветру.

Ночью зверьки спят, деятельны же днем. Но в самые жаркие часы летнего зноя скрываются в своих прохладных хоромах.

Иногда песчанок настигает эпизоотия, и они вымирают. Но хуже всего, когда начинается заражение чумой. Тогда соседство с ними очень опасно для человека, так как на него эта болезнь может перейти при участии блох. Вспоминается одна встреча с этими несносными насекомыми.

Большие барханы, которые виднелись в стороне от дороги, удалось осмотреть только на обратном пути. Подъехать к ним близко невозможно: дорогу преграждали пески.

Оставив машину, идем пешком. Вот и барханы. Большие бугры чистого, перевеянного ветром песка, покрытые рябью, бесконечные, раскинувшиеся до самого горизонта, навевают впечатление простора. Редкие деревца саксаула в страшной схватке с песком и ветром отстаивают свое право на жизнь. Барханы движутся. В одном месте они уходят из-под дерева, и оно повисает на длинных обнаженных корнях или падает, в другом — засыпают его песком. Кое-где освободились потемневшие скелеты теперь уже погибших растений, местами же тонкие зеленые верхушки погребенных деревьев настойчиво тянутся к солнцу. Над ярко-желтыми барханами небо пустыни кажется особенно синим.

В котловине между барханами видны песчанки. Они привстали на задние лапки и вытянулись столбиками. Один зверек прижал передние ножки к туловищу и, вздрагивая полным животиком, запищал мелодично и отрывисто. К нему присоединился другой, но запел тоном выше, третий взял еще более высокую ноту. Здесь, в барханах, песчанок было мало и всюду виднелись пустующие норы: зверьки, видимо, вымирали.

У моего спутника — школьника Коли — зоркие глаза, и он очень помогает мне в поисках насекомых. Вот и сейчас я ни за что не заметил бы на ходу крохотные шевелящиеся точки у выхода старой норы песчанки. Склонился над норой с лупой в руках, и вдруг будто кто-то бросил в лицо горсть песчинок. С неприязнью отпрянул, как только разглядел, что это блохи. Но, чтобы все-таки как следует рассмотреть это сборище, надел на бинокль дополнительную лупу. Теперь можно вести наблюдение с большого расстояния. Коля устраивается подальше от блошиной норы, что-то бормочет и все время почесывается.

— Что с тобой? — спрашиваю я.

— Наверное, блохи забрались и кусают! — ворчит Коля.

Что может быть интересного в этих отвратительных паразитах! Другое дело мчаться с сачком за невиданной бабочкой, или затаив дыхание, на цыпочках приближаться к поющему сверчку, следить, как оса-помпилла охотится на пауков, или, на худой конец, разрывать лопатой муравейник, — все лучше, чем разглядывать этих гнусных кровопийц.

Пока примерно в таком духе рассуждает Коля и, почесываясь, все дальше и дальше отползает в сторону, я рассматриваю в бинокль столь необычное скопление блох. Они небольшие, светло-коричневые, блестящие, с тупой округлой головой и большими прыгательными ногами. Тело у них тонкое, сжатое с боков, а брюшко совсем пустое. Видимо, давно блохи не сосали кровь и сейчас непомерно голодны. Их собралось у самого входа в нору не менее полусотни, они слабо пошевеливают ногами, вяло переползают с места на место и явно греются на солнце в ожидании зверька. Осенью в тени совсем холодно и можно легко замерзнуть. А тут надо в любую минуту быть готовым к спасительному прыжку: вдруг забежит песчанка, и тогда можно будет устроиться в ее мягкой и пушистой шерстке. Вот почему блохи выползли сейчас из норы наружу на солнце.

Но блохи, обитающие на большой песчанке, жительнице наших пустынь, редко кусают человека.

— Поэтому, — говорю я Коле, — перестань чесаться, не нужен ты даже голодающим блохам, и все это тебе только кажется!..

Песчанками кормятся многие хищные звери и птицы. Летом помет волков и лисиц почти целиком состоит из шерсти этих грызунов. Как они их ловят — никто не видел. Разрывать норы — бессмысленно. В сложных лабиринтах, сообщающихся друг с другом, зверьки неуловимы.

Моя овчарка Алчан, с которой я путешествовал по пустыне, все время бесновалась, пытаясь поймать песчанок, и только раз сумела схватить одного зазевавшегося жителя колонии. Но потом она изобрела забавный способ выгонять хозяев жилища наружу. Найдя нору, где под землей затаилась песчанка, пес засовывал голову во вход, раздувал бока и, набрав в легкие воздух, резко его выдыхал. Обычно такой неожиданный фокус приводил в смятение зверька, и он, перепуганный, выскакивал из ближайшего входа, но, впрочем, тут же скрывался в первом попавшемся другом входе.

Несмотря на то что большая песчанка всюду обычна и многочисленна, ее жизнь и особенно поведение, связанное с обычаями, царящими в колониях, плохо изучены. Вспоминаю одно случайное наблюдение.

Выдалась странная погода. Темная мгла поползла по небу, закрыла солнце, и полыхающая жаром пустыня преобразилась. Стало прохладно, не видно миражей-озер. Измученный зноем, обрадованный тем, что исчезли яркие и жаркие лучи солнца, я выбираюсь из-под тента. Вдали зеленеет полоска саксаулового леса. Хорошо бы его проведать.

В этой глухой пустыне у гор Богуты удивительно много песчанок. Колонии этих зверьков на каждом шагу. Обходить их стороной надоедает. Приходится осторожно лавировать между норами. Но разве угадаешь, где находятся подземные галереи! В них проваливаются ноги по колено, а в ботинки забиваются пыль и мелкие камешки.

Между колониями-городками протоптаны отличные тропинки. По ним эти общительные грызуны бегают друг к другу. Вокруг меня на почтительном расстоянии стоят столбиками зверьки и, ритмично вздрагивая животиками, тоненькими голосками ведут хором свою мелодичную песенку.

Едва я приближаюсь к колонии, как хор мгновенно затихает, и все зверьки будто по команде бросаются в норы, оставляя за собой длинные струйки песка. Зато в колониях, расположенных позади [1] меня, хор продолжает исполнение, да и те, кто далеко позади, оправились от испуга и тоже запели песенки. Так и передают меня по эстафете от колонии к колонии, и несется над пустыней дружный посвист множества голосков.