Я боюсь мошек - Фредерик Дар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пулемет — это вообще-то вредно для здоровья. Он разрезает человека пополам с той же легкостью, с какой вы отделяете друг от друга два листка туалетной бумаги.
У меня не было времени убежать. Он принялся палить во все стороны. Пули ударялись в фасад здания и отскакивали рикошетом. Спрятавшись за дверью, я ждал конца бури: пулемет надо перезаряжать, это неизбежно. Когда стрелок прикончит одну ленту, он должен вставить новую. Это должно было дать мне минуту передышки. Минуту, за которую я был обязан кое-что сделать. Я рисковал всем! Потому что, если пулеметчик предусмотрителен, он всегда оставит несколько свинцовых слив про запас, чтобы его не перехитрили.
Я сделал шаг наружу и увидел, что этот болван спешит вставить новую ленту. Мозги у парня вряд ли были больше, чем кнопка от ботинок. Я побежал по двору, не думая ни о погоде, ни о времени. У меня была одна лишь цель — большие ворота, распахнутые как рты зрителей, зевающих на пьесах Клоделя[19].
Дистанция между мною и этим типом росла. Мчась сломя голову, я твердил себе, что если бы они догадались стрелять в меня из окон, то пристрелили бы, как зайца в поле. А пока я несся, как кролик. Еще десять метров… Еще восемь… Я еле дышал, но ноги мои двигались. Когда я достиг ворот, снова послышался звук пулемета. Однако парень должен был сделать то, что на языке кино называется филаж, то есть описать своей игрушкой круг в воздухе. Второпях он слишком опустил ствол и пули легли в метре от моих ног. Когда же он поправил прицел, Сан-Антонио был уже далеко. Я выбежал из этой тюрьмы — казармы.
Передо мной расстилалась дорога, обсаженная деревьями. У края ее я заметил велосипед. Вероятно, он принадлежал солдату. Я вскочил на него и нажал на педали. Мой темп удивил бы самого Ван Стинбергена[20]. Я проехал двести метров за меньшее время, чем нужно шлюхе, чтобы раздеться. Я обернулся. Никого не было видно. Тогда я поехал направо, потом налево, так, как открывались передо мной новые дороги. Я был пьян от свободы… Пьян от радости…
Мне нужно было добраться до города. Там я надеялся затеряться, потому что в окружающих деревнях меня живо обнаружили бы проклятые немецкие собаки!
Я нажимал на педали. Я старался. Велосипед был слишком мал для моего роста, но это неважно. Я спасся бы на самокате, если бы это было нужно! Лишь бы он катился, вез меня! Педаль немного скрипела. Скрип звучал в моих помертвевших ушах как музыка.
Я ехал, разинув рот, как старая водосточная труба. Грудь моя дышала. Бобе в Золингене[21], поверьте мне, барахло по сравнению со мной. Даже в заведении мадам Артур работают ногами не так энергично!
Глава XIV,
в которой вы увидите, что я больше не боюсь мошек.
По мере того, как я продвигался по городу, наступала ночь. В высоких домах начали зажигаться первые огоньки, усиливавшие, а не рассеивавшие окружающий мрак. Я находился В городе, и многие вокруг меня тоже ехали на велосипедах. Никто не обращал на меня внимания, и это успокаивало. Все это были Добропорядочные люди, спешившие с одной целью: вернуться домой, поесть сосисок с капустой, оказать внимание своей даме и захрапеть.
Я проехал еще немного, потом остановился передохнуть и обдумать свои действия. Положение мое было не из блестящих. Несомненно будут предприняты огромные усилия, чтобы поймать меня. Чтобы выбраться из передряги, я нуждался в помощи своего ангела-хранителя. Впрочем, он работает сверхурочно и без двойной оплаты, можете мне поверить.
Я поставил свой велик в темный уголок и начал усердно обшаривать карманы в надежде извлечь оттуда что-нибудь съедобное. Эти скоты выцарапали все, что у меня было, и я чувствовал, что без гроша в этой дыре я скоро растаю, как свечка в заду факира.
Я хорошенько обшарил карманы, но ничего не нашел. У меня были только часы, причем в стальном корпусе. Это делала мое положение как нельзя более шатким.
Я умирал от голода и усталости. Каждую минуту я ожидал нападения солдат, которые прикончат меня без рассуждений; ведь теперь я существо, опасное для людей. А таких убивают немедленно и без всяких церемоний…
Но я напрасно предавался размышлениям. Я не нашел никакого решения, подходящего к моему случаю. На что может надеяться человек, сеющий смерть вокруг себя? Занятый своим побегом, я и не подумал поставить перед собой этот вопрос. Действия заслонили от меня эту ужасную истину.
В конце улицы, на которой я находился, раздались звуки сирен. Люди стали разбегаться, и я увидел мотоциклистов в касках, и с автоматами на груди. Их было четверо, и они ехали медленно, внимательно рассматривая прохожих. Я понял, что через тридцать секунд они будут здесь. Если я побегу, ОНИ откроют огонь. Если я останусь здесь, они заметят меня и убьют.
Рядом с собой я увидел невысокую женщину в черном. Ей могло быть около сорока. Она была пухленькая и недурна на вид. Я бросился на нее, обхватил руками и, чтобы она не закричала, впился поцелуем в ее губы. По правде говоря, она ничего не поняла, эта малютка. Мое поведение ее поразило. Она наверное подумала, что у меня не все дома, но в конце концов подобные шалости не были ей неприятны, и она не особенно сопротивлялась.
Целуя, я ее убивал. Но в этот вечер человечество представлялось мне гигантским некрополем, и прикончить эту серую мышку для меня было все равно, что раздавить домашней туфлей клопа в деревенской гостинице.
Вообще говоря, не так часто случается убивать таким приятным способом. Китайский метод, ребята! Страсть, освещающая мир красным фонарем бардака!
Я слышал, как проехали мотоциклисты. Парни не обратили внимания на целующуюся парочку. Они охотились за другими котами, если позволить себе такое сравнение. Их треск исчез вдали. Я выпустил свою даму, смотревшую на меня с изумлением.
Откровенно говоря, я не представлял, как вести себя дальше. Я сделал уже слишком много, но не все. Если бы мы, по крайней мере, могли разговаривать. Но языки могли служить нашему взаимопониманию только при поцелуе.
Пытаясь сделать мою физиономию более выразительной, чем железнодорожное расписание, я послал ей волнующую улыбку. Потом небрежно спросил:
— Вы говорите по-французски?
Она отрицательно покачала головой. Тогда я вынужден был прибегнуть к мимике. Использовав на всю катушку искусство Марселя Марсо[22], я объяснил ей, что я — заблудившийся французик, который принял ее за знакомую девушку, и прошу извинить меня за такой способ действий. Она, наконец, улыбнулась.
Я не могу перевести вам все наши ужимки, это всегда трудно потом, но я понял, что познакомился с дамой, муж которой погиб на войне. Она жила в хорошеньком домике со своей старой мамашей, совсем выжившей из ума. Свои последние дни та проводила в кресле, что-то бормоча себе под нос. Славное общество, ничего не скажешь!
Вы, наверное, слышали от знающих людей, что немки очень радушны. Это правда. И особенно если ты француз. Хотим мы или не хотим, у людей за Рейном существует благоприятное мнение о нас! Тамошние пастушки склонны верить, что мы обладаем неизвестным другим народам даром превращать пальцы на ногах в букет фиалок. Как ни поразительно, но это правда.
Придя домой, фрицева вдова пригласила меня пообедать. Не нужно говорить вам, что я не упирался и сразу согласился. Пришлось предложить кофе с молоком и старой чокнутой, чтоб избавиться от нее, и я докатил ее до ее комнаты.
Пока вдовушка обихаживала мамашу, я пошел в столовую налить себе стаканчик шнапса. Я был теперь на завоеванной территории. Тихонько играло радио. Было тепло. Если бы у меня в руках была свечка, я зажег бы ее в честь своего святого! Скажите, разве мое приключение не чудо? Еще пятнадцать секунд, и меня бы прикончили… И вот как все великолепно устраивается.
Прежде чем отпить из стакана, я подошел к приемнику и выключил его. Если моя милая дама услышит последние известия, она может изменить свое отношение ко мне.
Для большей предосторожности я оборвал три или четыре проволочки в приемнике, чтобы быть уверенным в его абсолютной скромности. Потом, я уселся в мягкое кресло и стал ждать мою хозяйку.
Она не замедлила явиться. Очаровательная особа освободилась от своей старушки и предпочла посвятить себя исключительно мне. Она нашла время сменить противный черный костюм на плохо сшитое платье, которое делало ее похожей на ярмарочную куклу. Сверх того, стремясь сделать себя более привлекательной, она размазала по лицу три с половиной фунта разной косметики. Чтобы ее снять, теперь нужен был мастерок. Если я ее поцелую, то, конечно, буду похож на Дырку-в-глотке, знаменитого индейского вождя из племени Моя твоя не понимай.
Она извинилась за старушку и объяснила, что достойная дама была контужена во время бомбардировки. Бомба упала ей на чайник ночью, когда она спала в своей комнате на четвертом этаже. Проснувшись, старуха обнаружила, что переехала на первый, а одеялом ей служат остатки дома.