Всплыть на полюсе! - Николай Михайловский

Вера остановилась отдохнуть, прислонилась к дереву, и тут, словно сказочный царевич, откуда ни возьмись появился худощавый юноша в синем свитере с белой полоской на шее и такой же вязаной шапочке, увенчанной помпоном. Раскрасневшись от быстрого хода, он, очевидно, решил сделать привал, расставил широко палки, опираясь на них руками, и спросил Веру так, точно они были давние знакомые:

— Вы знаете, что это за дерево?

— Нет, я всю жизнь в городе прожила, — созналась она, смущаясь и краснея.

— Причина неуважительная. Должен признаться, что мы все просто не любопытны. Тысячу раз можем проходить мимо одного и того же и не знаем, что это, — сказал он и объяснил, что девушка стоит под кедром, который очень редко встречается в здешних краях. Причем говорил просто, по-товарищески, без желания подчеркнуть, что вот, мол, я знаю такие вещи, а ты нет… И потому Вера прониклась к незнакомому юноше доверием, и, когда он сказал «Пошли вместе!», взмахнул палками и устремился вперед, прокладывая лыжню, Вера нажимала изо всех сил, стараясь не отставать.

А уже через неделю она пришла к Геннадию в училище на какой-то вечер, и тут впервые услышала слова чистосердечного признания в том, что еще ни одна девушка ему так не нравилась. Верочка в душе радовалась. Ее подружки мечтали иметь молодого человека — курсанта военно-морского училища.

Они часто встречались: ходили на лыжах, бывали в театрах, в кино. А когда Геннадий пришел к Вере домой с огромным тортом из «Севера» и в присутствии матери сделал официальное предложение — Вера засомневалась:

— Ты с высшим образованием, без пяти минут офицер. А кто я? Работница с обувной фабрики. Родители не одобрят твоего выбора.

Он рассердился:

— Ты не знаешь моих родителей и потому так говоришь…

Но очень скоро выяснилось, что Геннадий их тоже мало знал. Приехав в Москву представить невесту, он впервые понял, что отец полон условностей и предрассудков, считая, что на втором курсе рано думать о женитьбе. Ну, а если решился на это — смотри не прогадай! Бери девушку из достойной семьи и непременно с высшим образованием. Под словом «достойной» он понимал материальное обеспечение…

Мать горой встала за Геннадия.

— He надо его осуждать. Дети во многом повторяют своих родителей. Ты тоже женился не было девятнадцати и взял себе жену не дворянского происхождения.

— Я другое дело… Крепко стоял на ногах, У меня за спиной была трудовая жизнь… А что он, молокосос. На нас надеется. А я мечтал поставить его на ноги да пожить спокойно, в свое удовольствие, — волнуясь, говорил отец.

— Ну что ж поделаешь, раз он любит… — повторяла мать. — Пусть живут на здоровье.

Отец не хотел слушать.

Много горьких, унизительных минут пережила Вера И если бы не поразительное упорство Геннадия, она б сразу сбежала из этого дома. Его стойкость взяла верх именно в эти дни он вырос в глазах Веры.

Вернулись они мужем и женой. Их приютила Верина мать. В простой семье, где постоянно ощущались нехватки, Геннадий чувствовал себя лучше, чем в родном доме а после рождения дочери особенно…

Танечка стала любимицей не только Веры, ее матери но и сестры Геннадия Наташи, которая жила в Ленинграде и частенько забегала, принося ребенку то распашонки, то игрушки, то баночку зернистой икры… А отец Геннадия по-прежнему хранил спокойствие, рассуждая так: «Сумел сделать ребенка — пускай попробует воспитать». И никакие мольбы матери не помогали.

Ничего, без помощи деда обошлись. Танюша росла веселенькой девчушкой. Геннадий заканчивал училище, и все было хорошо.

И вот уже на новом месте жизнь продолжается…

Маленькая однокомнатная квартирка, в которой временно поселились Кормушенко, принадлежала холостяку, капитану второго ранга. Он уезжал в Ленинград на курсы усовершенствования и, отдавая ключи, сказал:

— Живите на здоровье!

Кормушенко считали, что им здорово повезло. Вера ахнула, когда увидела комнату: большая, светлая, хорошо обставленная. Она долго не могла привыкнуть к тому, что свет тут зажигался автоматически — едва переступишь порог, а в кухне большая и удобная электрическая плита…

Приятно было впервые в жизни осознать себя хозяйкой дома, хоть временного, маленького, но дома.

Она с удовольствием наводила порядок в квартире, готовила обед, уходила в магазин и возвращалась с полными авоськами. Таня неотступно следовала за ней. Это не Ленинград, где бежишь в магазин полуфабрикатов и за полчаса обед готов. В маленькой отдаленной базе все гораздо сложнее…

И после того, как Танюшка и Геннадий засыпали, Вера еще долго шила, гладила, штопала и ложилась, когда во всех окнах напротив были потушены огни.

В заботах первых недель Вера редко вспоминала о встрече с Максимовым…

Беда пришла неожиданно. Уже смеркалось. Таня прибежала с улицы оживленная более обычного, забрызганная с ног до головы, и по всему было видно, что северная весна пришлась ей по нраву. Заснула она не сразу.

Вера пристроилась на диване с книжкой, прикрыв плечи пуховым платком. Спать не хотелось. Шумел вентилятор, который Вера включала перед сном. Голоса ребят под окном понемногу стихли. На сердце у Веры было тревожно. Она поднялась с дивана, побродила по комнате, пытаясь определить причину нарастающего беспокойства. Дочь во сне тихо застонала. Вера склонилась над ней, положила руку на лоб. Он был очень горячий.

Вера бросилась к телефону и набрала номер Максимовых. Этот номер назвала ей Анна Дмитриевна, провожая на новую квартиру. Вера даже не подозревала, что он останется у нее в памяти.

— Слушаю. Кто говорит? Не пойму! — Она узнала голос Максимова. — Да, да, помню. Чем могу быть полезен?

Деловитость, прозвучавшая в этом вопросе, отрезвила Веру, и ей вдруг ясно представилось ее незавидное положение, затерянность на краю света, в снегах, внезапная болезнь ребенка, одиночество и беспомощность.

— Не знаю, что делать. Таня заболела, а муж на дежурстве, — сказала Вера и заплакала. Она пыталась сдержаться, но не могла, всхлипывала, то растирая глаза, то закрывая мембрану телефонной трубки. Потом тихо положила трубку на рычаг и побежала к кроватке.

Таня стонала, лоб у нее был в испарине. Вера попыталась разбудить девочку, но та только чуть-чуть приоткрыла мутные глаза и вновь впала в забытье. Тогда Вера выбежала на площадку и позвонила соседке. Еще и еще раз. Сонная соседка открыла дверь. Вера спросила телефон госпиталя и, не ответив на вопрос, что случилось, вернулась к дочери.

Максимов, услышав в трубке плач Веры и короткие гудки, постоял несколько минут в раздумье, потом постарался пройти в комнату как можно тише, боясь разбудить жену, но она услышала и проснулась.

Михаил Александрович рассказал обо всем. Анна Дмитриевна тотчас же набрала номер госпиталя. Ей ответили — врач уже отправился к больному ребенку. Она погасила свет. Минут двадцать они лежали в полной темноте. Анна прислушивалась к ровному дыханию мужа, потом приподнялась. Чуть скрипнула пружина. Максимов лежал не двигаясь. Тогда она начала подниматься осторожно, без шума.

— Ну, ну, ну, — пробурчал в подушку Максимов, — беспокойная старость. Ну что тебе еще? Позвонила же врачу. Без тебя обойдутся.

— А я думала, Миша, ты спишь. Я ведь просто так — бессонница напала.

— Бессонница, бессонница, — передразнил ее муж. — Ты знаешь, у меня какое-то странное чувство к этому лейтенанту. Любопытство разбирает узнать, что он за человек, а с другой стороны, все папаша его вспоминается.

— О папаше я бы постаралась забыть.

— Трудно! Этот человек на чужом горе строил свое счастье.

— Сегодня в этом трудно разобраться. Да и не к чему копаться в прошлом. Пойми, молодые не виноваты. Они здесь без году неделя, одни-одинешеньки, с больным ребенком на руках.

Максимов, услышав о ребенке, смягчился.

— Что тебе мешает? Встань и позвони к ним.

— Я телефона не знаю.

— Что ты, при царе Горохе живешь? Спроси дежурную телефонистку. Она найдет.

— Неудобно как-то ночью…

— Вечно ты Со своим «неудобно». Ну пойди к ним, я тебя провожу.

Они оделись, больше не разговаривая, тихо вышли на улицу. Метель стихла, и дома стояли белые, в изморози. Шли осторожно по слабому, уже не зимнему насту, поддерживая друг друга.

У дома, где жили Кормушенко, они расстались. Анна Дмитриевна поднялась наверх, а Максимов остался ждать внизу. Он стоял возле парадной и смотрел в небо. Оно так много говорит сердцу моряка, который привык оставаться наедине с морем и небом чаще, чем с землей. Ковш Большой Медведицы выделялся отчетливо, была заметна каждая звездочка.

Анна Дмитриевна вышла через несколько минут.

— Мне придется остаться, Миша. Девочка тяжело заболела.

— Что ж это, врачей, что ли, у нас не существует? Тоже мне доктор!