Уроки истории - Павел Бегичев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Там у них другие мерки, не поймешь — съедят живьем.
И все снились мне венгерки с бородами и ружьем.
Владимир Высоцкий. «Инструкция перед поездкой за рубеж».На рубеже пятого и шестого веков в Израиле было все спокойно… Поэтому в местечке Пентукла стоял мирный монастырь, аббатствовал в котором смиренный пресвитер из Киликии по имени Конан.
Несмотря на схожесть его имени с прозванием героя Арнольда Шварценеггера, был наш монах тих и миролюбив. Святости, говорят, был немеряной!
Только одна беда была у него. Слаб был отче насчет женского полу! Нет, прелюбодеяниям и оргиям в его жизни места, конечно, не было. И все было бы хорошо, если бы Иерусалимский Архиепископ не повадился подсылать к нашему Конону из Иерусалима людей на крещение.
Да все норовил подсунуть девиц покрасивше.
А Конан от такого испытания натурально мучался… А надо вам сказать, что в те годы люди крестились совершенно по–простому, то есть без одежды.
Ну, представьте себе, идете вы крестить людей, охваченный праведным миссионерским духом. Дым особенно истово струится из кадила, словно из трубы бронепоезда. Томик Евангелия, как винтовка, наперевес! Глаза горят предвкушением победы света над тьмой и вдруг, входите в комнату, а там натурально сцена из древнего эротического ТВ. Полна комната неодетых девиц и отроков и все страстно молятся и желают поскорее окунуться в святую купель!
Жуткое зрелище. Очень страдал от этого «Плэйбоя» наш Конан.
Так и крестил и елеем мазал, зажмурившись. А, согласитесь, крещаемой обидно, что поп и не видит куда окунает, в какое место воду льет, да где елеем мажет. Того и гляди утопит или кисточкой в глаз ткнет!
Остается загадкой, как это он не додумался крестить в белых медицинских халатах на манер русских баптистов советского периода. Но то ли доктора в те времена ходили в какой другой одежде, то ли не в силах был Конан изменить древнюю традицию, но одевать катехуменов не смел. А может считал это за полумеры: дескать, что толку их одевать, ежели я свое либидо в узел завязать не умею!
Поэтому, не признавая полумер, молился он об избавлении от тестостероновой диктатуры в организме.
Вскоре по молитвам Конана явился ему Иоанн Креститель и обещал помочь в искушении. Наш аббат Предтече поверил. Как никак у того имелся огромный опыт по окрещиванию сотен и тысяч голых людей (ежели не наврал нам художник Иванов, написавший «Явление Христа народу»).
Конан на радостях разжмурился и пошел крестить девочку из Персии. Чертовка была прелесть как хороша. Аббат, увидев ее даже в одежде, с ужасом замахал руками и побежал в келью молиться, поститься и слушать радио Радонеж!
Девушка плачет у купели. Монахи бегают, никто крестить юную леди не решается, ведь ее сам архиепископ прислал. Конан из кельи орет: «Найдите срочно где нибудь диаконису! Сил моих больше нет!» (А надо вам сказать, что эта должность и была придумана для того, чтобы крестить женщин). Да где ты в шестом веке найдешь диаконису! Они уж и повывелись почти, как класс, да и монастырь то мужской, да и Пентакла эта — дыра дырой!
Конан еще пуще надрывается: «Не буду крестить! Хоть режьте! Не помог Джон Баптист, сектант проклятый!» — и боком–боком пошел из монастыря куда глаза глядят!
И тут на дороге, по преданию, является ему, кто бы вы думали? Опять Иоанн Креститель!
— Воротись, — говорит, — поклонись рыбке крести девушку! Я тебе помогу искушение побороть!
— Батюшко Иоанне! — взмолился наш Конан — Ты ж и давеча обещал помочь, а нифига не помог! Не пойду я! Морок ты! Все это мне только кажется! Нет мне спасения от тестостерона и блудных мыслей в придачу!
— Нешто! — отвечает Иоанн, — Пойди с миром!
Делать нечего, вернулся наш аббат в монастырь и велит девицу ту раздеть и вести к купели.
Взглянул на нее, и вдруг захотелось преподобному зевнуть. Что он и исполнил со скукой. Неинтересным показалось ему вдруг это тело. Ну женщина голая, ну и что? Вон женщина, а вон купель, а вона и вовсе дерево, а вон и мужик в красивой шапке — все едино, все тварь Божья! И никакого тебе Плэйбоя и эротического ТВ.
Так и победил Конан свое искушение!
* * *История, конечно, забавная и маловероятная. Однако, что тут меня привлекло. То, что не убоялся наш Конан борьбы с грехом. Не примирился с мыслями грязными, сославшись на тайность греха и необходимость продолжать служение Богу! Мысли то никому кроме Бога не видны. А людям все равно, как ты смотришь на прихожанок.
Но Конан был честен с собой и боролся честно до конца. Был готов оставить служение ради благочестия. (Многие ли так могут? Да почитай никто! Все мнят себя незаменинмыми)
Может поэтому и пожалел его Бог: дал дар бесстрастия вместо медицинских халатов для крещаемых…
Думаю, что это желание во что бы то ни стало решить вопрос с личным благочестием и неустанная попытка даже после падения вновь встать и бороться с грехом — признаки настоящего святого!
Мы то разок другой поборемся и опускаем руки… Нехай все идет само собой до следующего приступа обличений от Духа. А Конан не так — шел, получал от греха по шее, падал, вставал, и опять шел в бой. Потому и победа была ему дарована.
Вот так то, друзья мои, читающие эти строки в море порнонаполненного интернета!
Повесть о том, как один епископ язычника к Богу обратил. Аматор
Жил да был один епископ, и так как был он легкомыслен, то в скором времени по щучьему велению, по Божьему хотению очутился он в пятом веке во французском городе Оксер.
Звали епископа Аматор. В Оксере он родился, там же по принуждению родителей женился. Только с женой своей договорился жить как брат с сестрой, поэтому позже постригся в монахи и стал епископом. В Оксере он и состарился.
И видит он, однажды, что пора искать преемника себе на кафедру. Дело-то, казалось бы нехитрое: кругом кандидаты так и кишат, и кишат.
— Господи! Людей-то! Людей-то! — воскликнул тогда епископ и даже в лице изменился от нетерпения. Но ведь люди то в своем первоначальном виде в епископы не годятся. Они же по своим греховным привычкам плавают, летают и бегают! Как тут быть?
Вот, например, взять хоть правителя города — Германа. Стало быть, прежде чем говорить о его настоящем христианстве (а крещен он, разумеется, давно, ибо невозможно иначе стать правителем города во Франции в пятом веке), надобно его от язычества отвадить!
Ведь Герман-то даром, что охотник знатный, так еще и поганые обряды творит. После охоты, бывало, встанет под священным галльским деревом, посвященным божку Водену, лицом кверху и куски добычи по дереву развешивает.
— Идолу кланяешься, нехристь? — накинулся как то Аматор на правителя — небось и ухом не ведешь, что непотребство это!
А Герман видит, что епископ строгий, да только в усы ухмыляется и пуще прежнего идола ублажает.
Долго ли коротко ли, а только уехал однажды Герман по своим делам из города. Аматор уж тут как тут — велит дерево священное срубить.
Вернулся Герман и снова полез, было, на дерево, ан — нету дерева-то!
Осерчал Герман и хотел было убить своего епископа, но тот знай грозит издалека под защитой префекта Юлия, да кормит городского главу рассказами о райском блаженстве для праведных и об адовых муках для идолопоклонников.
И вдруг пришла в голову Аматору прекрасная мысль. Сделался он тут же веселым и довольным. Думает, если у меня от епископства благодати много накопилось, то не дать ли и тунеядцу частичку?
И на ближайшем богослужении народу провозгласил, указывая на Германа:
— Вот он, ваш новый епископ!
Что тут началось! Народ радуется, кричит. Хватает Германа под белы рученьки, снимает с него светлые одежды, выстригает на голове тонзуру и ведет к рукоположению.
Встал Герман: видит, что народ строгий. Хотел было дать от них стречка, но они так и закоченели, вцепившись в него.
И начал он перед ними действовать.
Сперва–наперво перестал языческие обряды справлять. Потом добыл своему предшественнику Аматору вспомоществование. Потом стал богословие изучать. И до того изловчился, что стал даже в пригоршне чудеса святости творить.
А Аматор вскоре преставился, и, надо полагать, такую награду на небесах получил — того ни в сказке сказать, ни пером описать!
А ведь знатно придумано, хочешь обратить человека к Христу, рукоположи его в епископы. А то ведь обычно как? Дадут рюмку водки, да пятак серебра евангелизационную брошюрку, да фунт благочестивых наставлений: веселись мужичина!
А иных надо делом настоящим спасать!
С тех пор Аматора Оксерского принято с топором изображать, чтоб не убег в честь судьбоносного срубания дерева и доверия вчерашнему язычнику!