Охотники-2. Авантюристы - Лариса Бортникова

В общем, Артур пользовался успехом у слабого пола, с удовольствием вступал в амурные отношения, но рассматривал свои недолговечные романы с ленивой иронией. Он никогда и ничего женщинам не обещал, с легкостью заводил любовниц, с еще большей легкостью порывал с ними, а слезы и упреки принимал как неизбежную расплату за удовольствие. Майор разумно старался избегать чересчур экзальтированных девиц и уж тем более не связывался с наивными «домашними» барышнями. Может быть, поэтому все расставания проходили более-менее гладко и без потерь. Пара-тройка скупых слезинок, обещания «помнить до гроба», томик Байрона и нитка крупного жемчуга — право, не в счет.

Любопытно, являлось ли донжуанство свойством его характера, или все же сочинительницы дамских романов правы, предполагая, что предательство первой возлюбленной делает из мужчины циника? Что ж! Тогда всем покинутым Артуром бедняжкам следует благодарить Маргариту Зелле. Однако автор склонен думать, что коварная Мата Хари тут вовсе ни при чем. И Артур Уинсли сам по себе был повесой. А то, что он время от времени любил «подпустить туману» и намекнуть очередной девице о трагической истории, после которой он «навечно разочаровался в любви» — так это метод избитый. Хотя с девицами отчего-то всегда срабатывает. По крайней мере, всегда срабатывал с девицами, которых предпочитал майор Артур Уинсли.

Шутки шутками... Но Дарья Дмитриевна Чадова майору Артуру Уинсли не подходила никак. И нравиться не должна была. Совсем. Слишком юна, слишком взбалмошна, при этом слишком уж «кисейная барышня». Да, собственно, достаточно было уже первого «слишком». Артуру даже мысль о флирте с восемнадцатилетней девчонкой в голову прийти не могла. А приди вдруг — вызвала бы гомерический хохот. Поэтому и сострадание свое к этой измученной девочке, и незнакомую щемящую нежность, и даже то, что он исподтишка откровенно любовался сероглазым нелепым «чудовищем» с растрепанной косой и курносым носом, Артур предпочел отнести к братской заботе или даже к отеческим чувствам. Даже то, что несколько раз он едва не коснулся ее лица, чтобы спрятать под пуховый старушечий платок русую прядь, вытереть со лба следы сажи, а со щек потеки слез, а главное то, что он так и не решился этого сделать... а также то, как он по-мальчишески подшучивал над ней, оправдывая себя тем, что это все для поддержания боевого духа... даже это его не насторожило. А ведь взрослый уже человек — майор норфолкского полка Артур Уинсли — мог бы распознать основные признаки сильной увлеченности.

Нет! Все же сочинительницы дамских романов правы, когда пишут, что мужчины, даже самые опытные, до последнего не готовы признаться себе в том, что по-настоящему влюблены.

— Меня, Даша, сам господь от вас уберег! Вы же Синяя Борода в юбке! — продолжал ерничать Артур, скалясь во весь рот и радуясь, что в темноте ей его не разглядеть.

— Хватит! — выпалила Даша и тут же захлебнулась, испугавшись, что кто-нибудь снаружи может ее услышать. Продолжила уже страшным шепотом: — Как вам не совестно! К тому же, это же была не я... А мое под-соз-на-ни-е.

— Вот только из чьей это хорошенькой головки Жужелица выудила эту мыслишку, а?

— Вы... вы... Насмехаетесь, да? — Даша стиснула кулаки, вернувшись к мечтам о разбитом в кровавую юшку англосаксонском фасе и профиле.

— О! Еще как! А вы — шантажистка. И что гораздо хуже — упрямица. Сколько еще твердить, что у меня фигурки, во-первых, будут сохраннее. Во-вторых, я сумею ими правильно воспользоваться, случись необходимость. В-третьих и главных, я буду уверен в том, что вы не натворите необратимых глупостей. И еще, Даша, как бы узнать поточнее который час.

— ...а в-четвертых, если фигурки будут у вас, что тогда помешает вам от меня избавиться? Ну? Что? То-то же! Здесь рядышком на Афанасьевском колокольня, но звонить не будут... поэтому пошли наугад. Теперь здесь у нас все наугад. Еще долго прохлаждаться изволите?

Артур попробовал пошевелиться. Все тело болело, как после спарринга с Хью Эгертоном. Все-таки почти два часа непрерывного использования Медведя, да еще и с неподходящим для этого животным, давали о себе знать.

— Эй! Вас у Сусанки узе здут, а цекистов я плогнал! Смотли сама — маненькая стлелка там, где клестик и две палоськи, — отъехала с лязгом в сторону заслонка. В полукруглом проеме явилась замурзанная мордаха, щербатый рот, раскрытая пятерня, на которой поблескивали отлично знакомые Даше часики.

Девушка позволила Артуру подсадить ее к оконцу, выбралась наружу, подождала, пока, покряхтывая и постанывая, выкатится на натоптанный снег тротуара «этот шпион», пока с трудом распрямится и отряхнет колени.

— А ты откуда знаешь, что это нас ждут, а? — спросила она строго у беспризорника, перехватив вопросительный взгляд майора, который, как ни старался, так и не сумел разобрать ни слова из сказанного мальчишкой.

— Яска тут все знает! — припечатав плевком ошалевшего от такой неожиданности снегиря, мальчишка прищурился. — Вы зе в Цаблыкинский? К Сусанке? Цпионы, да? К Сусанке две недели наад один аглицкий цпион пелеехал. Холосый цпион — не задный. И Сусанка холосая стала — не задная, хлебуцка дает. Ланьсе меня на полог не пускала, только лугалась. А тепель лугается, но хлебуцка дает. С повидлой! Посли за мной, цпионы, на хазу цпионскую.

«Господи! Во что я ввязалась!» — Даша ужаснулась, но уже привычно взяла себя в руки. Шепотом перевела Артуру только что услышанное. Тот с полсекунды помедлил, потом решительно кивнул оборванцу — веди.

Не то из-за кусачей стужи, не то потому, что время выдалось как раз обеденное, Сивцев Вражек оказался малолюдным. Опять мерзла, скрючившись на каменном крылечке, закутанная в тряпье побирушка с ребенком, да вдалеке какой-то интеллигентского вида хмырь смешно перешагивал через сугробы — точь в точь циркуль. До здания, похожего с боку на барак, а с фасада на греческий храм, утыканный «самыми настоящими» дорическими колоннами, Даша с Артуром добежали за три минуты. Мальчишка их уже поджидал, прыгая заводным болванчиком от нетерпения. «Здесь», — выдохнула Даша. Это и есть Шаблыкиной дом. Артур рванул дверь парадного.

— Заклыто! Плиличные господа-товалисци с челного ходят. Сюда!

От пинка распахнулась неприметная калитка, деревянная щеколда вылетела вместе с гвоздем, шлепнулась в снег и в нем благополучно утонула. Две ступеньки вниз, и Артур оказался перед настежь распахнутой дверью черного хода.

— Не оскользнитесь, мамсель. Васу луцьку! Иди впелед, флаел! Цего застлял?

Каким-то образом Артур сообразил, что и процеженная сквозь зубы фраза, и взгляд, такой, каким опытный портной окидывает небогатого клиента, обращены к нему. Первым шагнул в подъезд. Постоял с полсекунды, привыкая к полутьме. Попробовал, было, проверить дом на следы предметов, но вовремя сообразил, что Медведь снова выбрал его силы и его дар. Поэтому Артур просто огляделся. Вокруг было по-казенному неуютно, словно это был вовсе не жилой и когда-то богатый дом, а заброшенная приходская школа или старый госпиталь. Где-то наверху то и дело хлопала дверь. С улицы без всяких церемоний и уведомлений задувал ветер, свистела по обшарпанным половицам поземка, наметая в углы кучки снега и мусора. На стенах тесно, а кое-где и друг на дружку лепились блеклые прямоугольники дореволюционных афиш и плакатов. Изображения истерлись до неузнаваемости, но одно типографское глянцевое лицо... лицо в белом театральном гриме, с тщательно прорисованными тушью треугольными бровями и печальными умными глазами Артур сразу узнал... Вертинский! Майор едва не выругался вслух от досады. Про карточку, ту самую, что Саша Чадов подписал в Симферополе для кузины, и которую майор намеревался вручить девушке на день рождения — про карточку-то он напрочь позабыл. А теперь уж точно — не самое подходящее для подарков время. Артур нащупал через пальто нагрудный карман гимнастерки, убедился, что картонка на месте, и взял сам с себя обещание вручить ее Даше при первом же удобном случае. Позже, разумеется. Разумеется, не сейчас. Не тогда, когда они, задыхаясь, бегут вверх по узкой лестнице, перепрыгивая через ступеньки и стараясь не отстать от оборванца в казачьей шапке. И не теперь. Не тогда, когда они стоят перед обитой дерматином дверью, слева от которой тускло поблескивает медная табличка «Борщ С. И.»

и красуется дверной молоток в виде львиной головы.

— Стуцять! — скомандовал беспризорник. Артур с облегчением высвободил палец из медной пасти и занес кулак.

Дерматин цвета кофе с молоком, словно уворачиваясь от удара, отскочил назад, и на пороге квартиры номер тринадцать появилась мадамочка с мутным взглядом заядлой кокаинистки, одетая не по времени и сезону в газовое платье-трубу. Из-за дюймового слоя белил, пудры и румян вычислить возраст мадамочки возможным не представлялось, а ее шея и грудь прятались под лисьей горжеткой с лапками и злобной одноглазой мордой. На ногах у дамы были расшитые бисером домашние туфли, а на лбу парчовая и, кажется, прежде служившая отделкой для гардин тесьма с лихо воткнутым в узелок фазаньим перышком. Сам фазан, точнее его чучело, примостился над трюмо. Судя по его общипанному виду, сегодняшнее перышко послужило не первой его жертвой на алтарь бессердечной моды.