Языковые основы русской ментальности - Владимир Викторович Колесов

важными прагматически выводами: непонимание провоцирует агрессию — отсюда важна точная квалификация понятий в их лексикализованной версии (они именуются «словопонятиями», или «лексикоконцептами»). Это метод сопряжения слова с «вещью», приводящий к умножению смыслов, определяемых прагматикой конкретного поведения. В конечном счете автор дает толкование терминов свобода, мир, победа, воля, цель, польза и др. как символов культуры: одно значение скрывается под другим, референт в наличии, но предметное значение с ним не связано. Время накопило слишком много метафор.

Выход в концепт (во всяком случае, так постулируется) представлен в работах С. А. Кошарной, В. И. Убийко, Ф. Ф. Фархутдиновой, во многих статьях различных сборников. Анализ концептов, также понимаемых по-разному, скорее как остаточный «смысл понятия» (идентифицирующего значения слова, по определению Н. Д. Арутюновой), представляется через грамматику (А. А. Припадчев, З. К. Тарланов, Е. С. Кубрякова) и особенно через фразеологию, т. е. опять-таки в предикации (Н. Ф. Алефиренко, А. П. Бабушкин, В. Н. Телия и особенно в многочисленных кандидатских диссертациях, в известной мере даже повторяющих описание одних и тех же концептов).

Так, В. Н. Телия в духе времени интересуется только «обыденным менталитетом русского народа» или даже только языком, изъясняющим «связь мировидения с менталитетом народа». Это не что иное, как проблема прочтения, интерпретации, толкования ментальности, а не механизма и логики сложения народной ментальности. Здесь ментальность понимается очень узко, как «словозначение, выполняющее функцию символа» — в чисто внешнем значении слова символ, в частности только на материале традиционных русских фразеологизмов исследуется «образное содержание фразеологизмов», следовательно, только на внешнем уровне представления концепта в первой его содержательной форме — в образе. Под концептом концептуалистски понимается понятие. Неясно также, почему именно (и только) «анализ русской лексики позволяет сделать выводы об особенностях русского видения мира» до степени «объективной базы, без которой такие рассуждения часто выглядят поверхностными спекуляциями» (Т. В. Булыгина и А. Д. Шмелев), — весь язык в его целом является носителем народной ментальности, можно изложить «грамматическую ментальность» и даже узко — «ментальность синтаксическую». Живой пример — работы Шарля Балли и Отто Есперсена, не говоря уж об И. И. Мещанинове.

Несколько слов о коллективных предприятиях.

Московский «Институт языкознания» под руководством Н. Д. Арутюновой уже давно пионерски начал публикацию работ под общим названием «Логический анализ языка». Логический анализ предполагает понятие в суждении, т. е. представляет собой «общечеловеческую» компоненту концепта (в отличие от личного образа и национального символа). Для авторов характерна ориентация на западноевропейскую традицию (от Спинозы до Бергсона) и анализ этой компоненты на русском лексическом материале вызывает сомнения, поскольку часто говорится и о «русской ментальности». Однако ценность многочисленных сборников в том, что их статьи помогают предварительно определить расхождения между различными исследователями относительно методов и направления работы. Московские коллеги по сложившейся традиции системе предпочитают модель, которая, по их представлениям, может быть реконструкцией «общечеловеческих» ценностей, которые они и ищут в русских текстах (в том числе и переводных). В связи с этим в ряде работ типология предпочтительна перед историей. В своей реконструкции авторы исходят из конкретных значений слов, представленных в изученных ими контекстах, но среди таковых оказывается много калек — с их помощью и создается «когнитивная карта слова». Поход к слову и концепту как к «эргону» (знание в полученной информации), а не как к «энергии» (сознанию в речемыслительном акте) выдает пристрастие к статике форм в ущерб развитиям значения в исторически изменяющихся формах. На русских лексемах конструируется нерусская ментальность, сравните, например, перевернутое до «наоборот» представление о соотношениях между порой и временем, человеком и личностью, в известном смысле также между истиной и правдой. Наконец, сама реконструкция часто носит случайный характер, не являясь системно ориентированной. Изучены контекстные значения слов, а не их системная значимость: свободы в связи с волей, радости не в отношении к удовольствию (западноевропейская ментальность), а в отношении к веселью и т. п. Изучаются не парадигматические отношения по существенным семантическим признакам, а синтагматические связи словоформ, обычно синонимичные друг другу, и притом вне национальной традиции словоупотребления, только художественные тексты, окрашенные авторской экспрессией.

Обширные, насыщенные и интересные по содержанию сборники по нашей теме издает М. В. Пименова в Кемеровском университете. Эти книги привлекают пестротой и нестройностью не устоявшейся системы и методов, в полной мере отражающих современное состояние нашей науки. Она еще только «обкатывается» в многочисленных публикациях по диссертационным темам, исполненным согласно требованиям своих научных руководителей. Ожидать единства, в том числе терминологического, в таких условиях трудно, тем более что термины «менталитет» и «концепт» часто приписаны к текстам ради сакральной их важности. Но притягательная сторона этих сборников в том, что они постепенно организуют новое направление когнитивных исследований, подавляют массовой энергией и выразительностью характеристик.

Контенсивная лингвистика опирается, скорее, на номиналистическую точку зрения и апеллирует к англо-германской философской традиции, а не к романскому концептуализму, но и тяготение к реализму заметно. Такая лингвистика — «содержательная, ориентированная на содержание языковых форм» (С. Д. Кацнельсон) — предполагает изучение содержательных форм языка в их речемыслительной функции, с движением от образа первосмысла через символ к современной понятийной структуре слова (что совпадает с позицией реалистов), но утверждение, что «логика ведет», сближает эту точку зрения с позицией номиналистов. Здесь подчеркивается автономность грамматики и логики, их параллельное развитие, утверждается становление языковых форм в синтаксическом контексте и совершенно справедливо обосновывается, что в процессе «мужания мысли» «этап логического мышления — последний», пятый по счету (ему предшествуют «первобытнообразное» и «предпонятийное» (символическое) мышления).

Это типично ленинградское направление поиска концептов, с 1930-х годов изучавшее «понятийные категории», а ныне в рамках функциональной грамматики рассматривающее грамматические категории вроде «темпоральность», «модальность», «персональность» и др. Это, скорее, объективация понятийных категорий в действительности, максимально объективно. В отличие от когнитивной лингвистики, которое толкует знание, данное направление объясняет познание. Руководитель темы А. В. Бондарко называет подобные категории «прототипами», которые в типологическом их изучении способны завести к утверждению «общечеловеческих ценностей» мысли, воли и чувства. В отличие о концептуалистов, утверждающих единство «концептуальных схем» всех без исключения людей (что основано, конечно, на общности представлений вещного мира), питерские номиналисты понимают ментальность как целостную систему ценностей (т.е. идей), воплощенных в языке (т. е. в слове) (В. А. Михайлов, В. Б. Касевич, С. В. Лурье и др.). К сожалению, это направление разрабатывается слабо, как из-за малочисленности работников, так и вследствие малотиражности изданий; прекрасная монография В. А. Михайлова, представившая методику исследования, по существу недоступна. Согласно автору, знак не обозначает понятия, а служит орудием его образования; смысл — это форма речемыслительной деятельности, а