Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма - Кэтрин Зубович

отъезда в Москву[188]. Однако, будучи выпускником Принстонского университета, Проктор был связан с такими кругами, где было принято глумиться и над Советским Союзом, и над замыслом дворца. В выпуске от 1 июля 1935 года еженедельник Princeton Alumni Weekly сообщил об участии Проктора в этом проекте. «Восьмого мая Проктор отплыл в Россию, чтобы построить чудовищное здание для советского правительства, – сообщало издание для выпускников Принстона. – Совсем рядом с Кремлем, на Красной площади в Москве, Карлтон собирается воздвигнуть гигантскую махину, куда без малейшего преувеличения влезло бы несколько зданий величиной с Эмпайр-стейт-билдинг. Зачем усатым любителям водки вздумалось возвести у себя такую Вавилонскую башню – большая загадка и для Карла, и для нас»[189]. Хотя в публичных заявлениях Проктор высказывался о своем московском опыте, как правило, гораздо дипломатичнее, издевательское замечание Princeton Alumni, вероятно, было не так уж далеко от его собственного мнения. Спустя годы Проктор сделался убежденным антикоммунистом. В 1951 году в торжественной речи при вступлении в должность президента Американского общества инженеров-строителей Проктор призвал американских инженеров «бороться с этатизмом и нетерпимостью, которые делают нас уязвимыми для коммунистических идей»[190]. Объясняя свой призыв опытом пребывания в Москве в 1930-е годы, Проктор замечал:

С тех пор как 22 года назад в частных беседах в Москве мне указывали, что наше общество – одно из самых подверженных коммунистическому влиянию, потому что в нашей стране имеются величайшие крайности в религиозной, расовой и групповой нетерпимости, с тех пор я все время стараюсь обращать внимание инженеров на то, что они обладают способностью противиться нетерпимости во всех ее формах[191].

Хотя все эти отношения после 1945 года стремительно вели к риторике холодной войны, в межвоенный период между советскими экспертами и их зарубежными коллегами еще существовало сотрудничество и, в некоторых случаях, даже дружба. И проект Дворца Советов, и советская делегация, приехавшая в США в 1934 году, вызывали значительный интерес у американцев – как в техническом сообществе, так и среди журналистов. Скандал вокруг Гектора Гамильтона, вспыхнувший в 1932 году, быстро затих, и вскоре в главных американских газетах стали выходить материалы, в которых о дворце рассказывалось в самом благожелательном и восхищенном тоне. В 1934 году, когда Иофан с коллегами находился в Нью-Йорке, New York Times сообщала, что Архитектурная лига Нью-Йорка устроила в честь советских коллег торжественное чаепитие. Группу из СССР тепло принял Ральф Т. Уокер, тогдашний председатель нью-йоркского филиала Американского института архитекторов; сам проект Дворца Советов он похвалил как «волнующий и будоражащий воображение»[192]. В 1935 году New York Times, напечатав статью под заголовком «Строительство огромного дворца в Москве осуществимо», публично объявила об участии американцев в этом проекте и сообщила, что строителей Дворца консультировал Проктор и счел их планы здравыми и осуществимыми[193]. В более позднем выпуске журнала Mechanix Illustrated Дворец Советов изображался (на рисунке Дугласа Рольфа, илл. 2.6) в одном ряду с самыми высокими в мире зданиями. Этот рисунок запечатлел дерзновенность и сенсационность, характерные для подобных масштабных и сложных сооружений межвоенного периода. Прямо над колоссом Ленина пролетает DC-4 – самолет, который часто использовался во время Второй мировой войны, но в 1939 году еще только проектировался.

Илл. 2.6. Самое высокое здание в мире. Рисунок Дугласа Рольфа

Нам трудно смотреть на замысел Дворца Советов такими глазами, ведь это здание сегодня вызывает чаще всего только смех, потому что ассоциируется с провалом советского проекта. По замечанию Сьюзен Бак-Морсс, дворец стал «типичным примером сталинской монументальности, визитной карточкой архитектуры при диктатуре»[194]. Однако в свое время Дворец Советов воспринимался как одно из многих масштабных сооружений эпохи. В 1930-е годы многим казалось, что его возведение и возможно, и даже желательно. По словам Ральфа Уокера, дворец будоражил воображение. Шумиха, окружавшая строительство этого здания, была в 1930-е годы частью общего восхищения масштабными стройками, которые демонстрировали мужество и мощь мировых цивилизаций. Не всем была по вкусу выбранная эстетика: увидев в New York Times изображение проекта-победителя, группа американских рабочих написала в ЦИК СССР письмо, умоляя «отказаться от этого чудовища… [этого] ублюдка из ублюдков», который «омрачал их веру в успех государства рабочих», но почти никто не спорил с тем, что монументальность необходима[195].

В 1935 году, вернувшись в Москву, Иофан подготовил отчет о результатах первой заграничной поездки Архитектурно-технической комиссии. Исходя из увиденного, комиссия пришла к убеждению, что «именно американская техника является для нас наиболее приспособленной по своим темпам, комплексному решению проблем и четкости проведения работ при постройке самого сооружения и на предприятиях, обслуживающих строительство»[196]. Готовясь к работам, которые УСДС должно было проделать для строительства фундамента и для решения вопросов, связанных с акустикой, лифтами и кондиционированием воздуха, а также со многими другими элементами проекта здания, Иофан продолжал переписываться с многими специалистами, с которыми он познакомился в США: обсуждал с ними конкретные темы, задавал новые вопросы, а иногда просто благодарил. В апреле 1935 года Иофан написал в Детройт Альберту Кану и спросил его совета: стоит ли нанимать одного американского специалиста по освещению? Дело в том, что до этого он получил письмо от Стэнли Маккэндлесса, преподавателя с факультета драмы Йельского университета, которого, по его словам, «очень интересовал Дворец Съездов»[197]. Кан порекомендовал ознакомиться с новыми работами по освещению, посоветовал не нанимать Маккэндлесса и обратился от имени Иофана в Национальную ассоциацию электрического освещения Кливленда, пообещав сообщить сразу же, как только оттуда ответят[198]. В мае 1935 года Иофан написал Джону Р. Тодду, управляющему из строительной империи Джона Д. Рокфеллера в Нью-Йорке: «Я с большим удовольствием вспоминаю время, проведенное в вашей компании. Сейчас проект Дворца Советов детально дорабатывается, и нам очень пригождаются ваши авторитетные и дельные советы»[199]. Иофан также передавал искрений привет и добрые пожелания от Щуко, Гельфрейха и Николаева. Со своей стороны, Тодд прислал теплый ответ из своей конторы в небоскребе Рокфеллер-Плаза[200].

До того как пришел ответ Тодда, Иофан получил отдельное письмо от его сына Уэбстера Б. Тодда. Уэбстер тоже работал на Рокфеллера – руководил строительством Радио-сити (который сейчас называется Рокфеллеровским центром) между Пятой и Шестой авеню в Нью-Йорке. «Прошлой осенью, когда ваша группа побывала здесь, – писал Тодд-младший Иофану в письме от 6 июня 1935 года, – мы имели удовольствие показать вам Рокфеллеровский центр». Уэбстер напоминал Иофану, что в ту пору только начиналась работа над