Волчье солнышко (Сборник) - Бушков Александр Александрович

Грузный мужчина во фраке, простецкое круглое лицо, редкие светлые волосы. Представитель фирмы «Тверьстанкоэкспорт», он же резидент тверской разведки в Древлянском царстве – это он, едучи на машине в Коростень, подобрал на шоссе Даниила, находившегося в крайнем расстройстве чувств из-за того, что дверь на Землю-1 захлопнулась и невозможно было вернуться назад. Разговорил его, а там и взял на работу, создал родословную, легенду, внедрил в хрусталевское ведомство. В Землю-1. Резидент, похоже, не очень верил, но тактично не показывал этого перед Даниилом.

Сероглазая брюнетка в розовом платье с бесценным ожерельем на шее – царевна Наталья, любовница Морлокова. Царевен было двое: Наталья была младшая, а старшая, Ирина, любила Даниила – так уж оно получилось…

* * *

Серые глаза – рассвет,

пароходная сирена,

дождь, разлука, серый след

за бортом бегущей пены…

А когда занудная музыка, шитые золотом мундиры, блестящий паркет и созвездия зыбких огоньков свечей надоели ему до тошноты, он поднялся на второй этаж, свернул в старое крыло и уверенно углубился в лабиринт запутанных, тускло освещенных переходов.

В нишах шуршали кружева, слышались смешки, куртуазная возня и нечаянные стоны. Временами навстречу бдительно выдвигались охранники и, узнав, отшатывались – фаворит, бля… В маленьком круглом зале, крест-накрест пересекавшемся шестью коридорами, наперерез Даниилу прошла, смеясь, занятая друг другом парочка в пышных, вовсе уж древних нарядах. Даниилу почудилась в них какая-то несуразность. Пройдя метров двадцать, он сообразил: и кавалер, и дама не отбрасывали тени…

Первым побуждением было бежать куда-то и что-то делать, но он вовремя опомнился, засмеялся и махнул рукой. Постоял в колышущемся полумраке и пошел дальше, вверх.

Вышел на узкую галерею, опоясывавшую на головокружительной высоте главную башню дворца, построенного еще миланцем Антонио Солари, непосредственно причастным к появлению на свет в царском семействе незаконнорожденного дитяти и разорванным за то лошадьми – правда, прежде чем отдать такой приказ, дед бастарда царь Гремислав Свирепый хозяйственно дождался окончания строительства…

У высоких, по грудь, пузатых балясин перил стояла она, Ирина. Даниил подошел к ней, обнял сзади. Она молча прижалась щекой к его руке. Над головой у них в замшелых бойницах сонно ворочались, царапали крыльями камень старые вороны – непременная принадлежность дворца вот уж пятую сотню лет, подарок Елизаветы Английской царю Стахору Второму. Внизу мириадами огней подмигивала, подсматривала, скалилась, дразнилась столица, древний град Коростень. Даниил повернул девушку к себе, но она уклонилась и ткнулась щекой в его плечо.

– Лучше бы она была выдумана, наша история, – сказала она.

– Ты этого хочешь?

– Нет, что ты…

– Тогда не мели ерунды. …

– Я говорю то, что ты думаешь. – Она взглянула ему в лицо. – Ведь правда, думаешь?

– Проклятый клубок… – сказал Даниил. – Отец скоро умрет, ты станешь императрицей, а я – признанным фаворитом. Ничего странного и унизительного, дело привычное и в общем-то житейское – одни ненавидят, другие завидуют, и все заискивают… У тебя, надеюсь, хватит соображения не жаловать меня орденами и титулами?

– Не надо, хорошо? А то я плакать буду. Я все понимаю, но что же нам делать?

«Нечего нам делать, – подумал он тоскливо. – Всю жизнь, похоже, придется торчать на Земле-дубле, игроком на чужой шахматной доске? Уйти, что ли, в леса, там повстанцы водятся…» Но какой смысл за что-то бороться здесь, к чему-то привыкать, если это не его планета, не его мир, если здесь он – чужак, освобожденный по законам своего мира от любой ответственности за все здесь совершенное? Остается плыть по течению, то наслаждаясь этой восхитительной вседозволенностью, то грустя у захлопнувшейся «двери»… Девочку эту любить, славная девочка, влюблена по уши, как в историческом романе, мать их так.

– Обними меня, – попросила Ирина.

Даниил осторожно поцеловал ее, как ребенка.

– Хороший ты мой, – сказал она.

«Какой я? – подумал он. – А черт его знает, какой я. Я – опытный физик, неплохой инженер, который плыл по течению ТАМ, в том мире, потому что ничегошеньки не зависело там от Д. Батурина, канд. ф.-м. н.». А бороться за то, чтобы от него что-то зависело, казалось бессмысленным, и жизнь колыхалась, как обрывок газеты в зеленоватой стоячей воде, лениво и бесцельно. И здесь приходится плыть по течению, нас очень хорошо научили плыть по течению, расслабясь, мы делаем это уже без всякого протеста и ропота душевного, не забыв поблагодарить всех кого следует и лично…

Они стояли обнявшись. В двухстах километрах над ними парили в космической черноте вооруженные лазерными пушками «челноки» с белыми звездами и «челноки» с красными звездами и принюхивались к стартовым площадкам вражеских баллистических ракет орбитальные платформы с невиданно хитроумными и секретными агрегатами на борту, а в кратере Арзахель майор Пронин выслеживал, прячась в лунной тени, подполковника Гопкинса, намеревавшегося открыть бардак с виски и девочками на невидимой с Земли стороне Селены, а на Венере ирландско-польский контингент войск ООН силился не допустить резни между двумя…

Альтаирец Кфансут решил переместиться поближе к Земле, для чего притворился авиалайнером «Сабены» и заскользил вниз, вниз, вниз…

* * *

Гвардейца красит алый цвет,

да только не такой.

Он пролил красное вино,

и кровь лилась рекой,

когда любимую свою

убил своей рукой.

Жемчужно-серая машина показалась в зеркальце заднего вида, выросла на глазах, промчалась мимо, обдав всплеском ветра, один мимолетный взгляд, И машина уже далеко, словно собралась навсегда исчезнуть из жизни Даниила, но его «опель» уже вырвался на дорогу, мчится следом, следом, легко обходит жемчужно-серый «роллс-ройс», идет впритирку, так что между машинами – не больше миллиметра теплого осеннего воздуха, и Ирина еще успевает бросить удивленный взгляд на полускрытое темными очками лицо Даниила, явно не узнавая его, а больше она ничего не успевает, потому что дорога круто сворачивает вправо, но «опель» со страшной силой ударяет хромированным боком в бампер «ройса», и «ройс» летит с обрыва, гремя на камнях, лязгая, превращаясь в груду взлохмаченного металла, словно доказывая неизвестно кому и зачем, что жизнь наша соткана из нелепостей и чем больше в ней нелепостей, тем чаще, упорнее и терпеливее ее называют разумной. А потом с грохотом взрывается бензобак, и там, где была машина, взметывается черно-желтый огненный клубок, похожий на миниатюрный ядерный взрыв…

…на лоб ему легла маленькая теплая ладонь. Даниил медленно вынырнул из кошмара.

Слабо мерцала на столике сиреневая сова, идиотский символ мудрости. Он увидел испуганные глаза Ирины.

– Сон?

– Сон, девочка. Противный и страшный.

– Расскажешь?

– Нет.

– А я приказываю. Слышите, ротмистр? Царевна приказывает.

– Я тебя убил, – сказал Даниил. – Там, в кошмаре.

– Вот злодей, карбонарий… – Ирина привычно умостила голову у него на груди. – Значит, будем любить друг друга долго и счастливо, есть такая примета, и старые сонники пишут…

Сиренево рдела сова. Утыканную белыми звездами тишину за окном внезапно разорвал заполошный, пульсирующий, захлебывающийся рев черного фургона МУУ. Ирина вздрогнула, прижалась теснее, сердце ее под ладонью Даниила заколотилось чаще.

Альтаирец Кфансут смирненько сидел на обочине, прикинувшись закрытым на учет пивным ларьком.

* * *

Гусарская рулетка – жестокая игра…

Штаб-ротмистр Даниил Батурин восседал за столом и тупо пялился на запечатленную с самолета высотной разведки Чертову Хату. Больше всего ему хотелось разодрать цветную фотографию на кусочки – медленно и старательно. Но что меняло?