Распечатыватель сосудов, или На Моисеевом пути - Андрей Балабуха

— Не бойся, Виктор, — сказала Рита уже другим голосом, — мы сейчас уйдем. Вдвоем уйдем. И плевать на них на всех… На весь мир. На Биармию. На Йомалатинтис плевать. Будем мы с тобой, Виктор. И только. Сидеть! — снова крикнула она. На всякий случай крикнула — никто и не шевелился.

Я понял, что пришло мое время. Резко распахнув дверь, я прыгнул в зал, рассчитав так, чтобы оказаться по возможности за спиной у Риты — новичкам часто везет, а превращаться в решето калибра 5,47 мне совсем не улыбалось.

— Спокойно, Рита, — сказал я. — Это Марк Айле. Мы уйдем вместе. По окаменевшей спине Инары я понял, что мое появление произвело впечатление. Инга Бьярмуле смотрела на меня, как на призрак любимого дедушки. — Доктор Меряч, я частный сыщик, по поручению клиента разыскиваю вас. Сейчас мы вас освободим.

— Спасибо, — как-то буднично проговорил Меряч. Так, словно ждал чего-то подобного.

— Рита, передайте мне автомат, я с ним лучше управлюсь. А вы возьмите, — я вынул из кармана и протянул ей нож. — Режьте веревки.

Рита восприняла мое появление на редкость спокойно.

— Сами разрежьте, Марк. Вы ловчее, а я их под прицелом держу.

В этом был резон. Я разрезал веревки на конечностях Меряча. Тот попытался было встать, но не смог — ноги затекли. И отекли, разумеется веревки были стянуты слишком туго. Вязать — тоже уметь надо…

— Растирайте руки, доктор, — приказал я. — Знаю, больно. Но мне вас массировать некогда. Мне надо Риту подстраховать. А начнете руки чувствовать — трите ноги. Через десять минут вы у меня побежите. — Это, конечно, было резким преувеличением. Но ковылять, пожалуй, он смог бы. И в этот момент Рита показала себя. Ствол «борза» резко метнулся в мою сторону. Я был слишком далеко, чтобы выбить оружие у нее из рук.

— Давай к ним, сыщик! К этим бабам! К стене! Лицом к стене!

Выбора у меня не было.

— Но, Рита, я же хочу вам помочь, — пытался я убедить ее, стоя, как дурак, у стены.

— Не верю! Ты меня уже обманул, гад! Никому я теперь не верю! Все вы подонки! — У нее снова изменился тон: — Ты уже можешь идти, Виктор?

Конечно, он не мог.

— Три, три ноги, Виктор, растирай, милый, нам торопиться надо, опять зачастила-запричитала она. — Ты не бойся, я сумею, я все сумею, и тебя вывести, и от этих защитить, и все сделать, чтобы нам хорошо было, и дети у нас будут, мы их в «Детинце» устроим, я и это сумею, и они нас знать будут, слышишь…

И тут доктор Меряч взорвался.

— Заткнись, идиотка! Какие дети! Не будет у меня никаких детей! Не может быть никаких детей! Ты что думаешь, дура, их как медали вешают? За труды? Сказки! Про землю, про демографический оптимум — все сказки. Прокляты мы. За грехи отцов. До седьмого колена. Они дышали тем, чем нельзя дышать, пили то, что нельзя пить, лечились тем, что калечило… — Он задохнулся. — На игле торчали, водку жрали… А за это мы прокляты. Бездетностью прокляты. Нельзя нам иметь детей! У трех из четверых генетические дефекты, ясно? За породу детей дают, за породу! — Вгорячах Меряч ухитрился даже встать, хоть его и шатало. — Что я, дурак? Не знаю ничего? Больше вас, идиоток, знаю! И чем дольше вы сопротивляться будете, врачам куны совать, лицензии покупать — тем дольше все тянуться будет! Жестоко? А что делать? Рожать больных, тянуть цепочку дальше? Этого вы добиваетесь? Лечить надо, гены перестраивать, чинить, латать! Так нет же, была, видите ли, «воронежская трагедия», мол, «генетический Чернобыль»! Ну была, была, а дальше что? Вперед надо идти, осторожно, умно идти, а не закрывать! Нет же, закрыли, проголосовали, мораторий ввели! Вот блуждаем теперь Моисеевым путем! И на нем подохнем. Я подохну. И вы все подохнете. Можете меня хоть десять раз застрелить, мне все равно, после меня и так Мерячей не будет!..

Я осторожно повернул голову. Но Рита не смотрела на меня. Она смотрела на Меряча, и лицо ее было страшным. Автомат вдруг дернулся у нее в руках и заплясал. От дробного грохота заложило уши. Я бросился на пол. Но еще раньше, чем я успел крикнуть: «Ложись!» — рухнул доктор Меряч. Его не надо было убивать десять раз. Одного оказалось вполне достаточно.

Отдачей Риту отбросило к стене. Ствол автомата опустился. И тогда я прыгнул. Расстояние оказалось чуть-чуть велико, я едва не упал, но все-таки успел схватить ее руку и вывернуть. Она не сопротивлялась, и я выхватил автомат. Все это произошло почти мгновенно — даже при скорострельности «борза» она успела опустошить магазин только наполовину. Но опоздай я на долю секунды — и оружием завладела бы Инара. Все-таки реакция у этой йомалатинты была неплохая.

— Сидеть! — рявкнул я, судорожно соображая, что же теперь делать. Не стоять же вот так, держа их под прицелом, вечно. Я огляделся. Телефона поблизости не было. Меряч лежал навзничь, и грудь его была разворочена так, что смотреть не хотелось. Все-таки пуля калибра 5,47 со смещенных центром тяжести — штука страшная. Рита, обмякнув, в глубоком обмороке сползла по стене на паркет. Инара снова опустилась на пол, теперь уже осыпая бранью меня. Инга сидела за столом. Она вообще за вое это время ни разу не пошевельнулась, даже в тот момент, когда я приказал всем лечь, чтобы не угодить под шальную пулю. Это был какой-то ступор. Наконец, я углядел телефон. Он стоял на полке стеллажа с кегельными шарами. Выпускать Инару из поля зрения мне совсем не хотелось.

— Инга, встаньте.

Она не слышала.

— Встать! — заорал я во всю мочь. — Встать, говорю! Ко мне!

Она вдруг послушно поднялась и подошла.

— Идите к телефону. Наберите номер. Я продиктую…

Но закончить я не успел. В дверь ворвались четверо в полицейских бронекомбинезонах с автоматами в руках — образцовая группа захвата.

— Всем лечь! — крикнул один из них. — На пол, гады!

Это становилось слишком однообразно. Что-то вроде гимнастики.

— Послушайте, — крикнул я, отшвырнув «борз». — Я частный сыщик! Я…

В этот момент один из полицейских налетел на меня и двинул прикладом по голове. И второй раз за сутки я потерял сознание.

IX

Первые двадцать четыре часа после этой ночи выпали у меня из памяти начисто. В следующие я уже временами сознавал, что лежу в постели у себя дома, а Магда поит меня какой-то пакостью. На четвертый день я пришел в себя настолько, что надиктовал отчет для господина Пугоева, — невзирая на героическое магдино сопротивление. Цербер, кстати, из нее получился первоклассный, я начал даже опасаться, не слишком ли. Может, конечно, она и была права, но мне нетерпелось поскорее покончить с этим делом. Правда, Фальстаф Пугоев пенять на задержку с отчетом не стал. Вскоре от него пришло благодарственное письмо, а еще через несколько дней банк известил меня о поступлении двадцати трех тысяч кун. Сумма эта соответствовала нашему договору, причем издержки были покрыты даже с лихвой. Не берусь судить, предстоящее ли наследство или что другое склонило Пугоева к широкому (пусть и не слишком) жесту… Но так или иначе, дело можно было считать закрытым. Впрочем, это было уже потом.