Хаос (ЛП) - Шоу Джейми

— Нет, — перебивает Шон, подскакивая и дергая меня за перекрещенные ноги, пока я почти не опрокидываюсь назад. Мои ноги оказываются у него на коленях, и я хватаю его за плечи для равновесия, когда он обхватывает теплыми пальцами мои пальцы. Внезапно мы оказываемся в нескольких дюймах друг от друга, и когда Шон поворачивает ко мне лицом, мне некуда бежать, негде спрятаться. — Поверь мне, — говорит он, — я действительно не хочу этого знать.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В ту ночь на крыше, когда мои ноги лежали на коленях у Шона, мы говорили обо всем и ни о чем. Или, точнее, он говорил… а я просто время от времени пищала в ответ.

После того как стемнело, и он ушел, я уютно устроилась под горой тяжелых одеял и улыбалась холодному ветерку, который дул в мое открытое окно. Ночной воздух пах им или, может быть, он пах ночным воздухом, но в любом случае, я впустила его. А затем закрыла глаза, и ветер целовал меня в щеку… в нос… в губы… Мне почти удалось представить, что Шон никуда не уезжал.

Даже сейчас я все еще чувствую, как он держал мои ноги у себя на коленях, и это воспоминание было одновременно притягательным и навязчивым в течение нескольких дней, предшествовавших сегодняшнему вечеру, нашему первому выступлению в Mayhem. Мы с Шоном не оставались наедине с тех пор, как спустились с крыши. Виделись только во время групповых репетиций, и поэтому день заката кажется мне сном, фантазией. Шон снова становится Шоном, а я снова становлюсь Кит — панк-рокершей, которая неспособна на нечто неловкое, например, покраснеть, захихикать или начать вести себя как настоящая девчонка. Я гитарист, одна из парней, и сожалею, что попросила Ди сшить мне платье для сегодняшнего выступления.

В единственной отдельной комнате двухэтажного туристического автобуса группы я заканчиваю надевать его — черную миниатюрную вещь, украшенную синими английскими булавками, которые едва удерживают облегающую одежду вместе. Ди сшила его из нескольких платьев, которые уже были в ее шкафу, и хотя предупредила меня, что наряд был коротким даже для неё, мои глаза расширяются, когда я понимаю, насколько оно супер короткое на мне. Я делаю глубокий вдох и игнорирую, как бледна моя кожа, используя компактное зеркало, чтобы нанести удлиняющуюся тушь. Я наношу дополнительный слой сверхпрочного дезодоранта и расчесываю волосы до тех пор, пока они не растекаются под щеткой, как вода.

— Нервничаешь? — спрашивает Шон из-за закрытой двери.

Нервничаешь из-за толпы? Нет. Нервничаешь из-за того, чтобы открыть эту дверь? Я снова смотрю на свои ноги.

— Да, немного.

— Сегодня утром ты зажгла на саундчеке, — уверяет он меня. — Просто принеси эту уверенность сегодня вечером, и все будет хорошо.

Я сажусь на край кровати, застеленной чёрным атласным покрывалом, и затягиваю шнурки своих армейских ботинок. Если бы Ди знала, что я надела это платье с моими ботинками… ну, это могло бы разжечь часть того огня, который исчез из ее глаз.

— Можете идти без меня. Я закончу через минуту.

Тишина, которая тянется и тянется, говорит мне, что Шон принял мое предложение, и я наконец-то действительно одна. Я заканчиваю завязывать свой второй убойный ботинок, позволяю ноге опуститься обратно на землю и делаю еще один напряженный глубокий вдох. Нервные невидимые бабочки роятся у меня в животе, пока я не выдыхаю их с тяжелым вздохом.

Сегодня та самая ночь. Каждый выбор, который я сделала — взяла гитару, посвятила ей последние несколько лет своей жизни, прослушалась в группу, не ушла после того, как бросила гитарный медиатор в грудь Шона, а шанс уйти был — все сводится к этому.

Когда я открываю дверь, Шон отталкивается от стены коридора, с широко раскрытыми глазами осматривая меня. Его взгляд задерживается на моих голых бедрах, которые, вероятно, краснеют так же, как мои щеки, шея, и уши.

— Я… я думала, ты пошел внутрь, — заикаясь, говорю я.

Его взгляд не спеша возвращается к моим глазам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Вау.

— Вау?

— Я…

Когда он не заканчивает фразу, я спрашиваю:

— Ты?

Шон наконец встречается со мной взглядом, сглатывает и проводит рукой по волосам. Но потом снова опускает взгляд, и когда смотрит на мои губы, я прикусываю нижнюю между зубами. Этот нервный жест заставляет его взгляд метнуться к стене позади моей головы.

— Ты готова идти?

— Нет, пока ты не скажешь то, что собирался сказать.

Боже, я удивляю саму себя… Не знаю, почему я хочу это услышать. Не знаю, зачем мне это слышать. Но девушка внутри меня, та, которой он не позвонил, та, что хихикала с ним на крыше… она должна знать. Ей нужно знать, что он собирался сказать после «Вау».

— Ты выглядишь… — Взгляд Шона снова начинает блуждать по моему телу, и он замирает, уставившись на ложбинку, выглядывающую из-за ярко-синих английских булавок, которые Ди стратегически закрепила в платье. Он снова поднимает пылающий взгляд зелёных глаз, его пальцы скользят по уже потертому пятну на джинсах, в то время как мое сердце замирает в груди. — Ди сделала это для тебя?

Моя внутренняя рок-богиня хочет взять его беспокойные руки и прижать к моим изгибам. Хочет пососать кончик его пальца, чтобы заставить его думать о других вещах, которые он хотел бы увидеть на его месте.

Моя внутренняя девушка — трусиха.

— Да, — говорю я. — Я хорошо выгляжу?

«Я хорошо выгляжу?» Вместо того чтобы имитировать оральный секс на его пальце, я, черт возьми, выбираю — хорошо ли я выгляжу?

Насмешливая улыбка трогает его губы, и он отвечает с легким кивком головы:

— Да, Кит, ты прекрасно выглядишь.

И только когда Шон начинает идти по коридору автобуса, а я за ним по пятам, мне наконец удаётся снова обрести самообладание.

— Ты это хотел сказать?

— А?

— Там, сзади, когда я открыла дверь, — я следую за ним по пятам, когда мы спускаемся по лестнице двухэтажного автобуса, — ты это хотел сказать? Что я прекрасно выгляжу?

Снаружи мои ботинки ударяются о тротуар, и мы идем к Mayhem бок о бок.

— Это имеет значение?

Когда я останавливаюсь, Шон делает еще несколько шагов впереди меня, прежде чем тоже останавливается.

— Что ты делаешь?

Я упрямо смотрю на него.

— Жду.

Он подходит ближе, чтобы мы могли видеть друг друга в тусклом оранжевом свете парковки, и мне кажется нелепым то, какой бы идеальной моделью он стал для Goodwill, ведь судя по всему, каждая футболка, которую он носит, терзает себя, чтобы быть с ним.

— Понятия не имею, что я собирался сказать.

— Нет, имеешь.

— Нет, не имею, — возражает он. — Похоже, мой мозг отключился на минуту, так что я, честно говоря, понятия не имею.

Молчание, а потом хихиканье. От меня. Я не могу сдержаться, и хотя чувствую себя чертовски глупо, это помогает стереть широкую улыбку с моего лица.

На губах Шона тоже появляется улыбка, отчего я чувствую себя еще глупее.

— Счастлива? — спрашивает он.

Я иду впереди него, чтобы скрыть свою глупую ухмылку.

— Возможно.

Он открывает мне дверь, его рука находит мою поясницу, чтобы провести меня внутрь, и эта улыбка на моем лице расцветает до эпических размеров. Меня провожают за кулисы под свист и улюлюканье персонала, и я показываю им средний палец, хотя мое сердце в этом не участвует. Даже когда рука Шона опускается, стоит нам приблизиться к парням, мое настроение ничем не испортить.

Потому что я взорвала мозг Шону Скарлетту. Шон Скарлетт думает, что я горячая штучка.

Майк свистит громче всех и это привлекает ко мне внимание всей группы. Роуэн и Лэти тоже за кулисами, и когда все взгляды устремляются на меня, я готовлюсь к их нападкам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— О боже, — говорит Лэти, кружась вокруг меня, как будто я какое-то украшенное булавками майское дерево8. — Ох, черт.

— Ты выглядишь великолепно, — хвалит Роуэн, потирая пальцами английскую булавку на моем плече и восхищаясь работой Ди.