Свидание у Сциллы - Жан-Мишель Риу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Солнце снова показалось над дорогой в Керине. Я посмотрел на часы: четыре. Жан-таксист уже ждет меня. Ни за что на свете я не хотел бы опоздать. Я сяду в парижский поезд и буду там в понедельник. Не только ради Клауса, но и для того, чтобы посмотреть в глаза Полю Мессину. Чтобы покончить со всеми вопросами, надо задать один-единственный молодому наследнику. Вопрос, который поставит точку в романе и объяснит всю историю. Ускорив шаги, я пытался сформулировать его. Необходимо застать Поля Мессина врасплох и, не колеблясь, спросить его напрямик. Увидев машину Жана, я помахал ему рукой. Он подъехал.
— Хороший денек?
— Прекрасный.
— Я знал, что все наладится.
Правильно. Я только что придумал, какой вопрос задать Полю Мессину: «Секрет, позорящий вашу семью, так страшен, что Клаус заслуживал смерти?» Ему придется ответить.
— Пробовали свинину? — поинтересовался Жан.
— Нежная.
— Я говорил вам.
— А как ракушки?
— Так себе. Хорошие времена закончились.
Жан погрузился в воспоминания. Проехали Ла Бриер.
Луи, муж Мадлен, рассказал мне, что болота появились пять тысяч лет назад из-за оседания почвы, а лесные чащи, покрывавшие эти места, были затоплены вследствие геологических катаклизмов. Иногда из воды торчало дерево тверже гранита и чернее грязи, напоминая о древних временах. Если уж люди молчат, то болото тем более хранит секреты. Но моя тайна увидит свет всего через пятьдесят лет после случившегося.
8
Я возвращался поездом вместе с отдыхающими. Экспресс бесконечно долго тащился до Парижа. Основная причина была в прилагательном «региональный», присвоенном этому поезду.
Региональный экспресс идет со всеми остановками.
На поезд садилось и из поезда выходило столько людей, что их количество, казалось, превышало население кантона. Народ возвращался с сельских собраний, с ярмарки телят, с семейных пикников, из зоопарка, после посещения больниц и умирающих бабушек. Лица менялись, как пейзажи. Время от времени оазисы деревень и поселков сменялись пустынями распаханных полей.
В Дюртале в вагон ввалилась группа молодежи. Положив ноги на сиденья и развалившись, они обсуждали концерт, с которого возвращались. В глубине вагона старик в вельветовых брюках ругал парнишку, носившегося по проходу. Старик не слушал, о чем разговаривала молодежь. В цену его билета были включены неудобства. Наконец молодые люди сошли с поезда, и старик погрузился в газету с местными новостями. По средам на ипподроме в Ла Сюз-сюр-Сарт проходили рысистые испытания.
В купе наступило затишье. Я смотрел через окно на пастбища Мена, потом на Ле Ман и длинную полосу Ла Боса. Я не жаловался. Я обожал этот поезд-корабль, не считающий своих гаваней. Кондуктор представлялся мне капитаном, знатоком географии. Франция была его территорией, и он знал ее, С тех пор как появился кондуктор, путешествие стало организованным. Медленно, но верно мы приближались к порту прибытия. Место в таком вагоне идеально подходило для творчества, и я принялся за дело.
Только раз я отвлекся, когда мимо пронесся скорый поезд на Париж. Парижане спешили вернуться из Ла Боля. На память мне пришли слова Жана: «Хорошие времена закончились».
Мы прибыли в Париж на минуту раньше. Капитан-кондуктор сообщил об этом через громкоговоритель и пожелал нам доброго вечера. Я пишу «нам», хотя остался совсем один.
На платформе гнусавый голос поведал, что скорый поезд задерживается на два часа из-за повреждения электролинии. Такие поезда, как этот, никогда не исчезнут…
Я собрал рукопись, положил ее в папку песочного цвета, купленную в киоске на вокзале в Шартре (остановка три минуты). Пятая глава была закончена. Так быстро я еще никогда не писал.
Добравшись до дома, я обнаружил, что автоответчик забит. Звонила Мари, красивая девушка с газированной водой, владевшая боевыми приемами. Пятница, терраса кафе, журналы, которые я ей отдал, — все это казалось таким далеким. Мари больше не говорила о кино, она сообщала новости и надеялась встретиться. Однако повесила трубку, не назначив свидания. Были и другие звонки. В зависимости от степени симпатии, обо мне беспокоились, волновались, не оставались равнодушными. В общем, пытались понять то, что одни называли моим молчанием, моим отсутствием, а другие — моей отстраненностью. Ребекка была одной из немногих.
— Твое необъяснимое отстранение, твои загадочные намерения…
Такими словами начинался ее первый звонок. Продолжение было крайне холодным. Она требовала, чтобы я позвонил, и повесила трубку, не попрощавшись. Второй раз Ребекка позвонила в воскресенье утром и говорила более доброжелательно. Подумав, она поняла, что я хотел «в некотором смысле» самоизолироваться. Потом Ребекка снова занервничала, и я услышал, как она высморкалась. Тема поменялась. «На похороны мы пойдем вместе?» Она целовала меня и добавила: «Береги себя».
Третий и последний звонок раздался в воскресенье вечером, за два часа до моего приезда. Теперь ее голос выдавал панику:
— Где ты? Что делаешь? Сними трубку, если ты дома! — Затем пауза и снова: — Алло, алло! Мне нужно тебя видеть как можно скорее. Это очень важно. Речь идет о… понедельнике. Поль Мессии хочет собрать близких Клауса на обед, перед похоронами. У Сциллы. Я на тебя рассчитываю. Алло! Алло!..
Ребекка так швырнула трубку, что та упала на пол. Было слышно, как Ребекка выругалась. Я устроился на диване, чтобы как следует обмозговать новость. Обед с Полем Мессином? В поезде я придумывал для него вопросы, но приглашение на обед — это круто.
Далеко за полночь я все еще изобретал разные военные хитрости. Поль Мессин, наследник издательств того же имени, входит в Сциллу. Я хватаю его за воротник и принуждаю к разговору, не дожидаясь, пока он сядет, и используя присутствующих как свидетелей. Другое решение: воспользоваться неизбежными торжественными речами. В конце обеда каждый расскажет о Клаусе, вспомнит его любимые словечки и напишет шпаргалки о том, какой он был замечательный. Культурно, отхронометрировано и достойно восхищения. Моя речь готова, ее резюме состоит в одном вопросе: «Тайна, позорящая вашу семью, так страшна, что Клауса Хентца пришлось убить?»
Я решил, что скандал разразится во время десерта, когда подадут сладко-соленые пирожные от Сциллы, любимое лакомство Поля Мессина. Я был готов, чувствуя себя сильным. Клаус будет гордиться мной. Он будет отомщен. Потом я примусь за работу, напишу шестую и седьмую главы моей истории. Уверен, к понедельнику роман будет закончен.
Сраженный усталостью, я заснул. Во сне Клаус наклонялся ко мне и говорил:
— Я жалею, что когда-то давно сказал тебе. Ты не прост, у тебя есть мужество, мужества хватит на нас двоих. Все ужасно. Все… Все…
Я открыл глаза, рядом звонил телефон, и снял трубку.
— Наконец-то…
Это была Ребекка, опять сердитая.
— Ты знаешь, который час? Прослушал автоответчик? Конечно, ты же вернулся. Ты готов? Мы идем в Сциллу. Только не говори, что не пойдешь! У тебя в распоряжении час. Обед в полдень. Матиас? Ты слушаешь меня?
Я только это и делал. Да, я иду. Да, буду готов. Да, заезжай за мной. Да, так лучше всего. Да, да, Ребекка. Я принял душ, побрился и тщательно выбрал одежду, все черное, кроме красного шелкового платка, вложенного в верхний кармашек пиджака. Я был готов к атаке, к тому, чтобы кусаться. Желая еще больше взбодриться, я взял книгу Мессина, открыл на 12 сентября и перечитал с Клауса: «Твоя тайна здесь». Скоро я включу их в мо; роман. У меня мелькнула мысль взять книгу с собой Можно бросить ее на стол, она заскользит по поверхности, сметая все на своем пути, и разбитые бокалы зальют белую скатерть красным вином. Воцарится гробовая тишина, и тут я скажу Полю Мессину:
— Откройте книгу вашего деда. Откройте! Прочтите громко последние слова Клауса и скажите нам, что это за страшная тайна, из-за которой он был обречен на смерть.
Я мечтал так сделать, но не сделал, опасаясь, что книга помешает мне. А если ее украдут? Другую искать бесполезно. В этой книге я помнил каждую строку, мог пересказать любой отрывок и узнать ее желтую обложку среди тысячи других. Книгу я спрятал. В дверь позвонили. Ребекка явилась пораньше.
— Я приехала заранее. С тобой никогда не знаешь точно, что случится. — Она тоже была в черном. К лацкану ее жакета была приколота белая лилия. — Это самые любимые цветы Клауса. Так мне сказали его родители.
Мы тут же отправились в путь, потому что Ребекка была на своей машине. Такое случалось довольно редко, поскольку каждое перемещение на машине превращалось для нее в путешествие. Ребекка забывала закрывать дверцы на ключ, боялась блокировки за стоянку в неположенном месте, опасалась угона, и не было дня, чтобы она не опаздывала. Машина ждала нас внизу. Часы на щитке показывали 10.47. Ребекка сильно перестраховалась. Она протянула мне белую лилию, лежавшую на переднем сиденье: