Сталин против Зиновьева - Сергей Сергеевич Войтиков

Секретариат получает такое громадное решающее значение, может быть лучше, чтобы в него входило 2–3 члена Политбюро. В числе этих трех называли: Сталина, Троцкого, меня или Каменева или Бухарина. Вот этот план обсуждался в “пещере”, где были покойный Фрунзе, [Михаил Михайлович] Лашевич, [Григорий Еремеевич] Евдокимов, Ворошилов, где был ряд товарищей совершенно различных настроений, совершенно различных личных связей и т. д. Насколько помню, решения никакого принято не было и не могло быть принято. Помню живо, что Ворошилов возражал, другие склонялись к этому. Было решено, что Серго Орджоникидзе должен поехать в Москву, и ему как другу Сталина поручили сказать последнему, что вот были такие-то разговоры. Было, кажется, и письмо послано через него. […] Серго это подтверждает. Вот обстановка, которая показывает, что никаких элементов, о которых сейчас говорят, что будто бы здесь было начало склоки или интриганства и т. д., – никаких этих элементов здесь не было ни на йоту. Были большие споры по этому вопросу, и многие рассчитывали (в т. ч. и я), что т. Троцкий будет работать с нами и нам совместно удастся создать устойчивое равновесие. На такой план многие соглашались. И вот все мнения подытоживаются, и через т. Серго Орджоникидзе, то есть ближайшего друга т. Сталина, посылается последнему письмо. Тов. Сталин ответил тогда, кажется, телеграммой грубовато-дружеского тона: мол, дескать, вы, ребята, что-то путаете, я скоро приеду, и тогда поговорим»[270].

Возникает вопрос: чем не устраивал Зиновьева с Каменевым Ленин, что они предали его и пошли на союз со Сталиным? – В отличие от Октября 1917 г., никаких принципиальных разногласий у вождей партии не было. Ответ очевиден: соратникам осточертело фарисейство В.И. Ленина, отмеченное в дневниках Евгения Алексеевича Преображенского и позднейшем воспоминании Андрея Матвеевича Лежавы, когда на заседаниях Политбюро вождь мировой революции сам ставил вопросы, сам навязывал свои варианты их решения и сам же закреплял собственные решения в постановлениях «Политбюро» или «Пленума ЦК» по важным вопросам. От Сталина первоначального Зиновьев с Каменевым ничего подобного не ожидали – и серьезно просчитались.

Зиновьевская «пещера» имела следствием несколько раундов переговоров со Сталиным, в ходе которых последний предложил приемлемый для него как руководителя партаппарата вариант ограничения его же прав[271]. Зиновьевские предложения стали известны представителям второго эшелона большевистской верхушки[272].

Как и Зиновьев с Бухариным, Сталин приехал на Кавказ – отдохнуть от трудов праведных. Григорий Евсеевич предложил встретиться. Сталин ответил в субботу 8 сентября 1923 г.:

«Т[ов]. Зиновьев!

До понедельника остаться не смогу, так как в 11 ч утра в понед[ельник] должен принять грязевую ванну.

Могу приехать вечером в понедельник или вторник (как хотите), или можно приехать вам в Эссентуки в любой день (я каждый день свободен после ванны, которая кончается обычно в 1 ч – 1 ½ ч дня).

Если подымем Ильича (откровенная утопия. – С.В.), я готов стать религиозным человеком (следовало бы стать во время обучения в семинарии. – С.В.), поверить в чудо и… перебить нерусских врачей, которые до смерти нас напугали своими резолюциями, будь они трижды прокляты»[273].

После предварительных переговоров на отдыхе (очевидно, уже не в пещере), на Пленуме ЦК РКП(б) 25 сентября было постановлено: «Пополнить состав Оргбюро двумя членами Политбюро – тт. Зиновьевым и Троцким, а число кандидатов Оргбюро – тт. Коротковым [Иваном Ивановичем] и Бухариным»[274]. С учетом фактора индивидуальных особенностей и многочисленных обязанностей вождей результат вполне предсказуем: В.М. Молотов констатировал впоследствии, что была предпринята попытка «изменить фактическое руководство», однако «это не прошло»[275]. По признанию Г.Е. Зиновьева как основного инициатора «пещерных совещаний», сам он «посетил заседание Оргбюро, кажется, один или два раза», а Н.И. Бухарин и Л.Д. Троцкий «как будто не были ни разу. Из этого ничего не вышло»[276]. При этом даже в тех редких случаях, когда Г.Е. Зиновьев посещал заседания Оргбюро ЦК РКП(б), он явно не пытался вникнуть в те вопросы Секретариата, которые на этих заседаниях поднимались. Так, присутствуя в 1923 г. на важнейшем заседании, посвященном организационно-распределительной работе в партии и положившем начало феномену советской номенклатуры, не принял никакого участия в прениях по докладу заведующего отделом ЦК РКП(б) Лазаря Моисеевича Кагановича Г.Е. Зиновьев – даже когда речь шла об утверждении в ЦК редакторов не только центральных, но и региональных газет, хотя решение ограничивало его собственные возможности в случае эскалации конфликта с И.В. Сталиным, поскольку ставило персональный состав карманного печатного органа главного партийного литератора – газеты «Ленинградская правда» – в зависимость от решений Секретариата ЦК и автоматически штемпелевавшего его постановления Оргбюро[277].

Виновны в этом были сами сталинские оппоненты: им следовало вникнуть в работу Секретариата ЦК и упорно и систематично отменять его решения, направленные на кадровые перестановки в руководстве местных партийных организаций и центральном аппарате управления РКП(б). В этом случае Сталину вряд ли удалось бы организовать «выборы» на партийные съезды делегатов, готовых поддержать любой предложенный им проект резолюции по любому вопросу. Сталин, поостыв, пошел на создание необременительного «политкома» над своим Секретариатом, поскольку понимал: Троцкий не снизойдет до систематической работы, Бухарин предпочтет партийную теорию практике, а Зиновьев попросту не сможет разорваться между Москвой и Петроградом, пусть и во многом номинально, но все же руководя к тому же Коммунистическим Интернационалом. Неудивительно в данном контексте, что в состав всех трех центральных учреждений партии: Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК РКП(б) – на первом Пленуме ЦК XIII созыва вновь вошел один Сталин (до него во все три органа полноправным членом входил секретарь – ответственный секретарь ЦК, член Политбюро ЦК Крестинский) [278].

Борис Бажанов справедливо заметил в своих воспоминаниях: «Сталин и Молотов заинтересованы в том, чтобы состав Оргбюро был как можно более узок – только свои люди из партаппарата. Дело в том, что Оргбюро выполняет работу колоссальной важности для Сталина – оно подбирает и распределяет партийных работников: во-первых, вообще для всех ведомств, что сравнительно неважно, и во-вторых, всех работников партаппарата – секретарей и главных работников губернских, областных и краевых партийных организаций, что чрезвычайно важно, так как завтра обеспечит Сталину большинство на съезде партии, а это основное условие для завоевания власти. Работа эта идет самым энергичным темпом; удивительным образом Троцкий, Зиновьев и Каменев, плавающие в облаках высшей политики, не обращают на это особенного внимания. Важность сего поймут тогда, когда уж будет поздно»[279].

Впоследствии, в конце 1925 г., Г.Е. Зиновьеву припомнили частные совещания членов ЦК РКП(б) на отдыхе летом 1923 г., которые в партии окрестили «пещерными совещаниями». И.В. Сталин при каждом удобном случае издевался над «пещерными людьми»[280], не забывая подчеркивать свое якобы неучастие в «комбинациях»[281]. Генсек дошел до представления зиновьевской инициативы как попытки отстранить от руководства партией А.И. Рыкова, М.И. Калинина, М.П. Томского, В.М. Молотова и других членов ЦК РКП(б)[282].

Как справедливо отмечали сами члены высшего руководства РКП(б), по-настоящему «коллективного руководства партией […] и в ЦК, и