Куба — любовь моя - Жанна Свет

Долгие годы история эта мучает меня. Я уже один раз пыталась написать эту повесть, но она не получилась, а теперь вот вдруг зафонтанировала, и я лихорадочно собираю все капли и крохи, боясь, что фонтан заглохнет, а излившаяся нефть пропадет.

Я принадлежу к поколению, которое, словно и не жило на свете. Мы появились вскоре после войны от раненых и искалеченных отцов и нездоровых матерей, которые в войну были подростками и испытали в период полового созревания — самый ответственный период в жизни человеческого организма — стресс, голод, непосильный труд.

Могло ли появиться здоровое потомство от этих людей?

Становление наших личностей пришлось на слом времен. В хрущевское время мы были маленькими и осознать ничего не могли, а когда стали что-то понимать, наступило другое время, думая о котором я вспоминаю Блока: «Победоносцев над Россией простер совиные крыла». Мы тоже жили под совиными крылами, но нам еще дополнительно забили рты, глаза, носы и уши серой ватой — да и оставили медленно задыхаться. Мое поколение, как будто и не жило совсем. Мы не написали книг о своем времени и о себе. О нас нет правдивого кино. Мы, перефразируя слегка Маяковского, «по стране родной прошли стороной», не оставив ни следа, ни памяти.

Могла ли я, ощущая свою вину перед миллионами моих сверстников, не написать эту повесть?!

Кроме того, много известно теперь о людях, которые пытались бороться с тупой машиной советской власти. Выходили на площадь за свою и нашу свободу, шли в лагеря, объявляли голодовки, умирали молодыми.

А о нас, о тех, кто сидел и молчал, кто не сделал ничего — ничего и не написано. Конечно, мы, может быть, и не заслужили, чтобы о нас писали, но ведь нужно понять, почему такая огромная толпа народа безропотно сидела и задыхалась в вате и не думала ни о чем, кроме достать «стенку» и палас, купить колбасы и дождаться конца рабочего дня, чтобы можно было прийти домой, запереть дверь, задернуть плотные шторы и попытаться поверить, что живешь нормально, не хуже других, что сможешь прожить в своем теплом гнезде, свитом ценой невероятных усилий, до конца дней своих и что все будет хорошо, лишь бы не было войны, а цинковый гроб, полученный соседями к нам лично отношения не имеет.

Вот так я и прожила не свою жизнь. Василий Гроссман, который в числе прочих подписал обращение к Сталину в разгар «антикосмополитской» кампании, в котором видные деятели-евреи признавали некую вину еврейского народа перед народом русским и просили отца выселить евреев куда подальше, всю жизнь не мог простить себе этот поступок. Этот легкий росчерк пера сломал человека, и он сказал сам о себе, что его задушили в подворотне.

Я не равняю себя с Гроссманом, общего в нас наша национальность и то, что мы оба — люди. А потому я тоже говорю: меня задушили в подворотне.

А ведь когда-то я чувствовала себя крылатой и способной на многое, я была Аэлитой с бронзовой кожей и синими глазами, меня любил Сын Неба, а я любила его, но меня задушили, и мне осталось только одно: всю жизнь безнадежно повторять: «Где ты, где ты, где ты, любовь?»

Осень, 2004, Израиль.