Обитель - Максим Константинович Сонин

Здорово, конечно, было бы в монастыре побывать, но ничего. И в других областях монастыри имеются.

Игумен мучительно соображал. Если бы брат не сидел рядом, то стал бы бормотать молитву:

Боже, спаси и сохрани раба Твоего…

Дело было даже не в том, что в историю с рейдом он не верил – хотя история была странная, – дело было в том, что брат Адриан ему все меньше нравился. Вел себя странно, странно разговаривал. Вроде большой мужик, а напряжен, будто вокруг все враги, – неужто его так полиция напугала? И еще вот эта историю про митрополита, про канцелярию. Будто не хочется ему, чтобы игумен митрополиту о выжившем рассказал. Тут, к счастью, игумен совсем не мучался – есть в церковной иерархии глава. В митрополии – митрополит. И уж одному Богу известно, как он своими людьми распорядится. Не дело это людей – оценивать решения глав церкви. Если решил отдать полиции Обитель, значит, было нужно. Вот так же и с выжившим. Митрополиту игумен обязательно о нем расскажет, а что тот дальше сделает, не его, игуменова, ума дело.

– Я вот что… – Игумен повернулся к Адриану, покивал умудренно. – Я думаю, что вам бы с девочкой у нас пока в монастыре пересидеть, втайне, а там посмотрим, что с вами делать.

Он помолчал, пожевал губами, потом добавил, чуть растягивая слова:

– Я хотел в канцелярию сейчас заехать, но не буду. Пускай сначала с полицией разберутся, братьев из участка достанут, а там они и про вас подумать смогут.

Уставился на дорогу, надеясь, что обман удался. Первым делом в монастыре он собирался позвонить митрополиту.

Адриан обернулся, поглядел на девочку. Та дремала, откинув назад голову. Ночью, когда только ввалились в гараж, Адриану казалось, что она тяжелая, мясистая, так было больно ее на руках нести. А сейчас смотрел – пушинка совсем. Рядом на сиденье еще таких можно было бы сложить, как кирпичи.

В первый момент ночью, когда водилы вышли посмотреть, кто стучится, думал их всех сразу перебить, как обительских, тем более что среди них были и те мужики, которые когда-то его в колодец пихали. Приготовился даже, девочку к бедру опустил, собирался отбросить ее и махнуть ружьем по первому, кто в проем сунется, но в последнее мгновение передумал. Увидел слепые глаза в щели, понял, что водилы уже мертвые.

– Открывайте, – сказал. – Это Адриан. Со мной Ева, Юликова сестра. У меня нога перебита, нужны бинты.

Братья его впустили, стали обхаживать. Девочку положили на раскладушку, которая служила вторым диваном у телевизора, его устроили в кресле.

– Эх, Варвары нет, – сказал один. – Она бы твою ногу враз залечила.

– Мне бы кипятку, – сказал Адриан. – Промою, сменю бинт, и все само заживет.

Потом он рассказывал про полицейских, а водилы слушали и охали. Поверили сразу, потому что он не пытался их обмануть. Научился еще у отца: если хочешь людей убедить в том, что говоришь, нужно не рассказывать, а поучать. Это когда в каждом твоем предложении есть указание на то, что нужно делать, чтобы жизнь была спокойнее. Говорить не «Нас полиция приехала арестовывать», а «Если бы мы осторожнее были, если бы за молодыми, которых в город посылаем, больше следили – к нам бы полиция не нагрянула». Не «Я один выжил, вот, с малой», а «Только молитвой спасся». Если братьям про Бога сказать, они сразу поверят.

Один только спросил, правда ли его, Адриана, в колодце с месяц держали. Юлик им рассказывал.

– Держали, – сказал Адриан. – За большую провинность. Позавчера только отец разрешил в мир выйти – сказал, что я свое искупление заслужил, и каждому, кто искупление заслужил, в следующей жизни быть в Царствии Божьем. Думаю, этим искуплением я и спасение себе вымолил – из сердца молился, из души.

Братья разговаривали дальше сами, обсуждали, что нужно машину перегнать, что ящики с «Двоицей» со склада перепрятать или вообще сжечь, а Адриан сидел, вымачивал ногу в кипятке, и голова была совсем пустая. Кругом трупы, насквозь гнилые люди с пустыми глазницами, ртами раззявленными. Тут и про матушку стало ясно, про ее рот – она такая ходила, потому что давно умерла, еще тогда, в мастерской. Это Адриан старался не вспоминать раньше, боялся. И не потому что сам видел – ему тогда еще и четырех лет не исполнилось, а потому что брат Дмитрий рассказывал о взрыве так страшно, что всегда хотелось поскорее уши заткнуть.

Теперь уже не было матушки, отца, остальных взрослых, окровавленных. В живых остались только Иосиф и Варвара. Иосифа видел на фотографиях, в телевизоре, в газетах. С Варварой не раз уже взрослым говорил – в детстве у нее он бывал всего однажды. И еще один человек там был – самое страшное, что описывал Дмитрий. Яга. Сейчас, сидя в кресле, слушая голоса братьев, Адриан думал о ней впервые с последней встречи.

И ведь именно так говорила матушка: Яга своих детей мертвой водой поит, в мир отпускает, и они детства своего не помнят. Адриан сжал руки в кулаки, пытаясь вспомнить сказку, чувствуя, как боль разрывает ногу и поднимается вверх, прорезает все тело. Когда в последний раз сказку слышал? Когда в последний раз слушал матушку? И что была за сказка…

Жил-был мальчик один, маленький, красивый, но злой и хитрый. Если что ломал, валил на братьев. Если забывал, наговаривал на сестер. И все мальчику родители прощали, потому что был он любимый сын, средний. Не младший, глупый, не старший, страшный. Но однажды мальчику сказали родители котел сторожить. Стоять с ним, за знаками следить, клапан охранять. А следить за котлом нужно было всегда, потому что если перегреется котел, если лопнет, то каждого вокруг кипятком обольет, кислотой прожжет, осколками острыми по лицу раздерет. Родители мальчика с котлом оставили, а сами ушли с братьями, с сестрами во дворе дом строить. Мальчик час стоял, два стоял, а на третий не утерпел, выскользнул через щель в стене – такой был маленький – и в лес побежал, ягодами лакомиться.

Через час пошла мать к котлу, а тот весь вздутый, разорваться хочет. Мать схватила раскаленный клапан, закричала, руку отдернула. Вбежали ее братья, сестры, а котел весь красный, паром полный, кислотой кипящий. Отец мальчика к жене своей бросился, сестра их к котлу кинулась, а брат его старший сам за клапан взялся, дернул его, чтобы из котла пар выпустить. Руку обжег, клапан оторвал, только поздно уже было. Разорвался котел. Отец мальчика паром