Дело мерзкого снеговика - Николас Блейк

Только снеговик словно не желал таять. Его лицо уже становилось зернистым и ноздреватым, но большая неуклюжая фигура до сих пор оставалась такой же, как ее слепили, и сразу глубоко в душе возникало то ощущение, которое они испытывали, создавая снеговика, – стоило только поглядеть на сильно утоптанный вокруг него снег. Джон вспомнил день, когда несколько недель назад дядя Эндрю, мистер Стрэнджвейс, Присцилла и он вышли во двор, чтобы соорудить снежную фигуру. Мисс Эйнсли тоже была, в алых шерстяных перчатках и пушистых меховых ботинках, так и сыпля непонятными для Джона глупыми нелепостями. Такие женщины просто тонут в собственной болтливости. Она даже принесла себе из кухни стул, но дядя Эндрю быстро столкнул ее и вывалял в снегу, и мисс Эйнсли много смеялась и старалась его побороть, но Джону показалось, что она была не в таком уж восторге, как старалась показать. Тогда дядя Эндрю выхватил у нее стул и поставил его рядом со снеговиком. Он сказал, что это – трон, и снеговик теперь будет королевой Викторией, а мисс Эйнсли ляпнула что-то вульгарное: мол, у нашей доброй королевы будет геморрой, если посадить ее в холод. Джон с Присциллой накатали огромные шары мокрого снега, которые дядя Эндрю водружал друг на друга, выскребывая их и тыкая в них пальцами, пока у него не получилось очень даже похоже на королеву из учебника истории. Вместо глаз снеговику прилепили по монетке в полпенни, а мисс Эйнсли откопала где-то в театральном сундуке дамскую шляпку с вуалью и надела снежной королеве на голову. Но папе почему-то это не понравилось, когда он вышел посмотреть, и пришлось унести шляпку обратно.

Глядя теперь на этого снеговика, Джон чувствовал непонятное наслаждение, будто он – Бог и смотрит с небес на землю, приказывая снеговику таять. Одна монетка беззвучно выпала из снежной глазницы. «Господь творит чудеса на наших глазах», – отрешенно пробормотал Джон. Ему захотелось, чтобы на голове появилась трещина, и тут же – будьте любезны! – возникла трещина.

– Смотри, Мышь, королева Виктория разваливается! – воскликнул он, забыв, что сестра ушла из комнаты.

И в который уже раз ему припомнился сон. Тот сон перешел к нему еще около недели тому назад, но до сих пор невероятно живо стоял перед глазами. Ему снилось, что он проснулся посреди ночи и подошел к окну. Стояла безлунная ночь, сверкающая яркими звездами. За несколько миль от него висела оторванная от земли цепочка сторожевых фонарей на внешних изгородях, словно частокол света. На лужайке у окна отливала слабым, призрачным блеском кряжистая фигура снеговика. Но во сне снеговик все время появлялся и исчезал, как будто (об этом Джон подумал уже утром) кто-то ходил перед ним взад-вперед. Это было так, словно кто-то строил еще одного снеговика, но наутро королева Виктория была, как и раньше, одна, без жениха – разве что слегка обрюзгшая и потрепанная – должно быть, из-за того снега, который прошел ночью; но царственное величие в ней все равно еще сохранялось.

Джон никому не рассказывал этот сон, кроме Присциллы, а потом сон на время забылся – пришел восторг от духового ружья, подаренного дядей Эндрю. Но этим утром по лужайке больше не скакала нахохлившаяся дичь со взъерошенными перьями, которую оттепель уже вернула к обычным птичьим делам, и в какое-то мгновение Джон снова вспомнил тот странный сон.

На душе было как-то странно и непонятно, но он совсем не боялся этого чувства, наоборот, в этом заключалась интересная новизна, которая чуть-чуть будоражила, словно одна его половина в окне наблюдала, как другая выходит на лужайку.

Внизу в гостиной умолк рояль, на котором играла Присцилла, и мир окутало облако тишины – осталось только звонкое бульканье и пение талых вод. Далеко справа, на выгоне, джоновский пони внезапно взбрыкнул копытами и галопом поскакал к изгороди, вздымая в воздух снежное крошево. Вверх по ступенькам взбегала Присцилла. Появилась мама, обутая в веллингтоны [2]. Она разговаривала с садовником. Джон вспомнил, что хотел у Присциллы что-то спросить.

– Эй ты! – крикнул он, когда она вбежала в детскую. – Что это еще за чушь была про всякие там привидения?

– Сам ты чушь! Я слышала, как они говорили об этом. И мама сказала, что Царапка явно видел привидение.

– Кошки не видят привидений.

– Царапка – очень умный кот.

– Царапка – просто капризный старый вонючка. Ну и где же, по-твоему, он его видел?

– В комнате Епископа. Это все, что я слышала. Когда они меня увидели, у них сразу языки отсохли. Вот-вот, точно, а потом кто-то из них сказал, как забавно Царапка скачет по стенам.

– Скачет по стенам? Вы точно все спятили. Слушай, Мышь, иди-ка сюда и взгляни на королеву Викторию. У нее сейчас тоже крыша поедет.

Дети, толкая друг дружку локтями, высовывались из окна все дальше и дальше. Прямо на глазах по макушке снеговика расползалась трещина. Мягко, словно шторка фотообъектива, съехал по его лицу ком снега. Этого лица не должно было остаться, но оно все равно было. У бесформенного, оплывшего снеговика до сих пор было лицо – почти такое же белое, как покрывающий его снег, мертвое лицо человека – лицо того, кому совершенно нечего тут делать.

Джон и Присцилла метнули друг на друга полные ледяного ужаса взгляды и бросились к двери, вот их ноги уже зачавкали по снеговой жиже нижних ступенек…

– Папа, папа! – надрывался Джон. – Иди скорее! Там кто-то в снеговике! Ой, это же…

Глава 2

Причудливость Фантазии не знала сей радости, пока ей ни пристало собой украсить ярмарку.

Полученное женой Найджела Стрэнджвейса письмо стало отправной точкой в тех черных и трагических событиях, которые сыщик впоследствии называл «Дело мерзкого снеговика». Джорджия получила письмо за несколько недель до того самого дня, когда снеговик показал всем свое ужасное нутро. Сидя за завтраком в своем деревенском девонширском доме, Джорджия, от души забавляясь, протянула это письмо через стол Найджелу. Текст на толстой, кремовой бумаге, надписанной: «Дауэр-Хаус, Истерхем, Эссекс», свидетельствовал о невыразимой странности и вычурности натуры отправителя. Найджел принялся громко читать вслух:

– «Дорогая кузина Джорджия!

Для старой дамы было бы большим удовольствием, если бы ты и твой муж сделали ей честь и навестили ее. Мои дни, как и можно себе представить, в этом мире все сочтены, поэтому ваше общество в течение недели мне было бы как нельзя кстати, разумеется, если вы решитесь на путешествие в такие безнадежные времена. Не пытаюсь скрыть своего смущения по поводу того, какими неудобствами может связать вас эта просьба, но я отставлю в сторону благодарности и скажу, что с вашим появлением я смогу – даже не знаю, как лучше выразиться, мне все-таки хотелось бы верить, что твой муж, чья слава дошла даже до моего деревенского заточения, заинтересуется. Дело, если говорить вкратце, касается кота…»

– Ох, ну в самом деле! – запротестовал Найджел. – Не могу же я колесить по всему Эссексу и искать пропавшего кота.

– Читай. Там, не просто кот.

– «…кота, – повторил Найджел, – принадлежащего Хиварду Ресторику из Истерхем-Мэнор. Я вовсе, надеюсь, не такая уж чудачка, чтобы утверждать, будто здесь нечто большее, чем то, что, выражаясь избитой фразой, мы наблюдаем в поведении этой кошки. При всей непредсказуемости, свойственной всему ее роду, нас все равно интересует, когда такое создание начинает яростно бить тревогу, превращаясь в бредящего дервиша. Невзирая на то что годы мои близятся к закату, я все равно допускаю, что недостаток моего остроумия не переходит в область сверхъестественного, как при случае можно легко себе вообразить. Если бы проницательный мистер Стрэнджвейс почтил своим вниманием эти скудные заметки, это было бы, без сомнения, lux e tenebris [3] и, в чем я нисколько не сомневаюсь, смогло бы удовлетворить мое любопытство – хотя нет, худшие опасения признательной вам кузины, Клариссы Кэвендиш».

Переведя дух после прочтения сего необыкновенного послания, Найджел обратился к Джорджии:

– Да уж, родственники у тебя себе на уме!.. Что это за чудачка из восемнадцатого века?

– Я не видела ее целую вечность, с тех пор, как она поселилась в Истерхеме. Какой-то мой дальний дядюшка оставил ей кругленькую сумму денег, и тогда она купила Дауэр-Хаус, потому что они старались сбыть ее с рук.

– Дорогая Джорджия, прошу, не говори загадками в столь ранний час. Зачем бы они стали «сбывать ее с рук» через покупку Дауэр-Хаус? И кто такие «они»?

– Ее кузины конечно же! Именно они хотели прибрать к рукам наследство. Об этом говорит не столько покупка дома, сколько то, какой чудной она стала после покупки.

– Так сразу и стала?

– Как только мы туда доберемся, ты сам все увидишь.

– Умоляю тебя, Джорджия! Проницательный мистер Стрэнджвейс вовсе не стремится попасть в военное время в Эссекс, чтобы навестить престарелую сумасбродку и разыскать кошку, которая превращается в бредящего дервиша.