Золото Удерея - Владимир Прасолов

- Сам – ответил Федор.

- Во брешет пацан, а! – крикнул кто - то из мужиков. Федор насупился готовый ответить что - то, но не успел. Епифан, стоя у стойки вдруг вступился за него. – Сам он ловит, безотцовщина, точно говорю, батька его уж второй год, как в тайге пропал.-

Тишина, наступившая в кабаке, вдруг разорвалась грубым, но веселым голосом бородача.

– Ну, раз такое дело, Степан, ну - ко достань кошель!-

Здоровенный детина с русой бородой, вытащил из-за пазухи увесистый кожаный кошель и поставил его перед бородачом. Тот, развязав шелковую веревку, запустил в него свою пятерню и, вытащив, положил на белую скатерть стола, чуть меньше голубиного яйца окатыш желтого цвета. – Что артель скажет, не дорого платим мальцу за рыбу?- Подмигнув Федору, спросил бородач у своих товарищей.

- За правду, за смелость, за удачу – достойно!- Громко и весело, под одобрительный шум артельщиков, сказал за всех Степан. – Плати Семен, эй, чо встал, как пень, забирай рыбу на кухню, жареную хочу!- Епифан, не сводя глаз с золотого самородка, невпопад укладывал скользкую рыбу в фартук. – Ой, подфартило тебе Федька, ой подфартило, надо ж так а…- шептали его губы.

- Держи малец, мамке отдай!- протянув ему окатыш, сказал бородач.

- Что это?- спросил Федор, взяв его в ладонь.

- Это золото, парень, самородное, с Удерей - реки! Смотри не утеряй, за этот самородок хорошего коня купить можно!-

Федор низко поклонился артельщикам и протянул назад самородок – Нельзя так, я вам налима, а вы мне коня –

- Не сумлевайся сынок, бери, сделка честная, старательская - зажал ладонь мальчишки с самородком старый артельщик. – Раз артель решила, значит, твой налим того стоит! Верно говорю, мужики?-

- Верно, верно! – раздались голоса.

- Все, иди сынок домой, до матки, обрадуй ее добычей, а мы тут, как ты говоришь, пьяным блудом займемся – с хохотом закончил артельщик.

Федор пулей вылетел на улицу и побежал домой. Дома мать уже уложила девчонок и, сидя у лучины, пряла. – Мама, смотри, что мне артельщики за налима заплатили – раскрыв ладонь показал Федор матери самородок. – Что это сынок?- на секунду оторвавшись от пряжи, спросила мать. – Мам, это золото самородное, за него коня купить можно!-

- Пошутили наверно над тобой мужики –

- Нет мама, смотри - и Федор положил перед ней окатыш.

Мать взяла самородок в руку, взвесив на ладошке, посмотрела на неровную, матово блестевшую поверхность. – Может правда золото, положи сынок за божницу, утром у соседа спросим, он на артельных работал, точно скажет что это –

Федор стоял перед мамой, ожидая какой-нибудь похвалы и мать, глянув на него, прижала к себе костлявое, но крепкое тело сына – Добытчик ты мой – Она ласково поцеловала его в щеку и отпустила. – Там в горшке каша, поешь и спать.-

Долго Федор ворочался на полатях и не мог уснуть – И где это загадочная Удерей река?- Поглядев на сопевших рядом сестер, решил - Вот девчонки подрастут, уйду с такой же ватагой золото искать …. –

Прошло десять лет. Многое, что изменилось в деревне. Уж не деревня была, село с тремя постоялыми дворами, пять кабаков, денно и нощно гудели от гостей приезжих да пролетных. Иван Никифоров собственную пивоварню на Енисейском тракте поставил. Пиво знатное, на чистой ключевой воде да хмелю таежном, аж в Енисейск возить стал. Еще больше разбогател. Хоромы под железной крышей справил, одних лошадей две сотни по тракту гостей да грузы таскали. Подросли и окрепли сестры Федора. Да и сам он возмужал не по годам. Высокий и сильный, косая сажень в плечах, копна светлых слегка волнистых волос на голове и загорелое волевое лицо с голубыми глазами под черными, как углем рисованными бровями. В общем, девки, со всей округи, заглядывались на Федора, на вечеринках и игрищах не раз бивали его ремнем, вызывая на прогулку наедине, да все неудачно. Не бросал Федор ремень в круг, соглашаясь на предложение, а отдавал ремень дружку своему и тот продолжал нехитрую забаву. Лупил ремнем девицу по мягкому месту и, бросив ремень, по законам игры, уводил ее из круга по темным деревенским улочкам прогуляться. Была и у Федора зазноба, да не ходила она на деревенские игрища, отец не пускал. Да не пускал специально, что бы не виделись они и тому, по его мнению, причина была. Когда дела Никифорова пошли в гору, стали ему потребны работники. Он давно приглядывался к ладному парню, что у вдовой Анастасии Кулаковой подрастал. В прошлом году и подошел к нему, позвал служкой в кабак работать, посулил в приказчики вывести, если справно служить будет. Отказался Федор, дерзко отказался, обидел богатея – Я казацких кровей, в служки к вам никогда не пойду, сам себе хозяин –

Запомнил эти слова Никифоров, обиду затаил на парня, озлобился, когда узнал, что его дочь младшая с этим Федором дружит, встречается и гуляет с ним вечерами. Федор, действительно, еще сызмальства, заприметил смешливую и сообразительную девчонку, с красивым именем Анюта. Вместе, еще подростками, они с компанией деревенских ребятишек бегали на речку купаться, по грибы – ягоды в тайгу ходили. Года на два младше Федора она, какое то время, была выше его ростом и, шутя, задирала его. Он не злился, почему – то, этой девчонке, он прощал любые шутки. Только ей он доверял свои мальчишечьи секреты. Показывал потаенные уголки, где ловилась рыба, где, как на подбор, стояли в тихом бору белые грибы, где сплошным ковром наливалась спелостью брусника. Она свято хранила его тайны, это нравилось Федору. Позже, когда он пошел в рост, она с удивлением наблюдала, как из угловатого мальчишки, он превращался в крепкого высокого парня. Резкий и всегда умеющий дать любому отпор, Федор, все также оставался беззащитен перед этой девчонкой. Анюте это нравилось. Шло время, их дружбу заметили на деревне, стали злословить, женихом да невестой дразнить. Не раз Федору приходилось кулаки в ход пускать, что бы кое - кто языку хода не давал, да это только подогревало сплетни. Отчасти из - за этого, да и потому что подросли, не так часто уже девчонки принимали участие в мальчишеских затеях, только реже они стали встречаться и слухи, как - то сами по себе улеглись. Шли годы. Отец увозил Анюту и два года она жила у его родни в Енисейске, училась в гимназии. Вернулась и подруги плотным кольцом закружили ее в своих девичьих делах. Казалось, забыла она о Федоре, как забывают взрослые порой любимую детскую игрушку. Они взрослели и однажды, случайно столкнувшись на улице, вдруг, как будто впервые, увидели друг друга. Им не нужно было ничего говорить друг дружке, они просто встретились взглядами и, каждый из них, все понял. Густо цвела черемуха той весной, дурманила и кружила голову, а может, им это только казалось, а голову кружило то счастье, которое пьянило их, когда они были вместе. Когда вечерами тайком встречались и до утра гуляли. Взявшись за руки, уходили к реке, там под скалой Колокольчик, жгли костер и мечтали сидя у огня. Не раз уже Федор обнимал и целовал Анюту и она таяла в его сильных руках. Не раз уже Федор, в неистовстве своем, прижимал к себе ее тело и, его руки мягко и нежно убирала Анюта с запретных мест – Федор, любимый, негоже так – целуя его, шептала она. Он подчинялся. Она целовала его и гладила пальцами бешено пульсирующую жилу на его виске, успокаивая и лаская. Проводив ее, он еле живой возвращался домой, томимый желанием и бунтующей плотью мужчины.