Республика Святой Софии - Ольга Кузьмина

В советской историографии вопросы социально-политической истории церковной организации Новгорода получают свое развитие лишь в 60–70-х гг. Более подробно, чем в работах дореволюционных историков, исследовали вопрос ересей в Новгородской епархии Н. А. Казакова и Я. С. Лурье[12]. Однако выводы, предложенные ими, сделанные с позиций марксизма-ленинизма, в настоящее время нуждаются в значительной корректировке.

Советские ученые обычно, предваряя результаты собственных исследований, определяли отношение к историческим фактам и институтам по шкале «прогрессивный — реакционный». С позиции атеистически ориентированного ученого церковь являлась реакционным институтом. В борьбе церкви с ересями симпатии историка находились на стороне еретиков, которые будто бы противопоставляли клерикальному православию культуру славянского возрождения[13]. Марксизм рассматривал деятельность церкви как заведомо реакционную. К примеру, колонизация в советской историографии рассматривалась в первую очередь как крестьянская колонизация, а монастырям отводилась лишь роль эксплуататора, отнимающего у крестьян освоенную землю. Тема церкви и народной религиозности была решительно преобразована в изучение народного и антицерковного двоеверия, с явным преобладанием языческих элементов.

В работах В. Н. Вернадского, В. Л. Янина, Л. В. Черепнина[14] были затронуты важные моменты истории Софийской кафедры, изучение которых представлено во взаимосвязи с политическим развитием Новгородской республики. Однако в их трудах история владычной кафедры в целом не рассматривалась. Наибольшее внимание уделялось церковному землевладению и классовой борьбе внутри Новгородской республики.

О церковной структуре Новгорода писал В. Л. Янин, который следом за И. Д. Беляевым утверждал, что белое и черное духовенство Новгородской епархии представляли собой две отдельные организации. По мнению исследователя, новгородские монастыри, тесно связанные с кончанским боярством, были объединены вокруг пяти главных кончанских монастырей, подчинявшихся, в свою очередь, выбираемому на вече новгородскому архимандриту[15]. На этой основе В. Л. Янин предположил, что в Новгороде существовала независимая от владыки организация черного духовенства.

Противоположную точку зрения высказал В. Ф. Андреев. По его мнению: «маловероятно противопоставление владыки (который, кстати, тоже был монахом) остальному черному духовенству. Наоборот, боярство должно было стремиться к возможно более прочной церковной организации»[16]. Документально установленная связь некоторых монастырей с определенными концами города еще не дает права говорить о том, что монастыри находились вне юрисдикции владыки.

Мнение В. Ф. Андреева представляется более верным: ведь подобное разделение внутри новгородской епархии противоречило всем нормам православной церкви и непременно вызвало бы резко отрицательную реакцию митрополита всея Руси и Константинопольской патриархии. А это непременно нашло бы отражение в письменных источниках того времени.

Первым опытом обобщающего исследования роли церкви в общественно-политической и экономической жизни Новгородской земли явилась работа А. С. Хорошева. В ней прослеживается участие церкви во внутренней и внешней политике Новгорода в XI–XV вв., собран большой материал о ее земельных владениях[17]. Исследователь нарисовал картину постоянного соперничества светских и духовных феодалов, поддержав мнение В. Л. Янина о новгородском церковном устройстве.

На наш взгляд, А. С. Хорошев усмотрел борьбу боярства с владычной кафедрой там, где на самом деле происходила борьба между боярскими группировками за то, чей ставленник встанет во главе дома Святой Софии. Никакой необходимости в создании политических противовесов власти архиепископа в Новгороде не возникало, так как должность владыки была выборной, а софийская казна была казной всей республики. Даже владычные палаты использовались как общественные — здесь собирался совет господ, и здесь же держали под арестом смещенных князей. Против самой владычной власти бояре никогда борьбы не вели, видя в ней залог социальной и политической стабильности Новгородского государства.

При этом представляется справедливым вывод А. С. Хорошева: изучение источников позволяет утверждать, что Новгород не был теократической республикой.

Гипотеза о Новгороде как о теократической республике базируется на уже упомянутом замечании де Ланнуа, а также на фразе из записок Сигизмунда Герберштейна, посетившего Новгород в XVI в.: «Этим княжеством управлял по своей воле и власти сам архиепископ»[18]. Исследователи, изучающие историю Новгорода, отмечали парадоксальность государственного устройства Новгородской республики. Немецкий исследователь Р. Раба свою статью о новгородском архиепископе Евфимии II снабдил подзаголовком: «Князь церкви как руководитель светской республики»[19].

В этой связи можно упомянуть об интересном факте — в Интернете, на сайте Новгородского музея-заповедника, так характеризуется значение новгородского архиепископа в политической жизни республики: «В XV в. власть новгородских владык приобретает новый оттенок: она распространяется на все стороны жизни города. Архиепископ становится фактически главой боярской олигархической республики. Новгород этого времени напоминает Ватикан, где светская власть полностью подчинена духовной. В отличие от Ватикана, под управлением Новгородского архиепископа оказалась огромная территория, равная современным Франции, Бельгии и Нидерландам вместе взятым, или территории штата Техас. Только победа Москвы и вхождение Новгорода в состав централизованного государства положили конец этой самобытной республике».

Ю. К. Бегунов прямо называет Новгород «Республикой Святой Софии Премудрости Божией, во главе с архиепископом Новгородским»[20]. Таким образом, спор о том, была ли Новгородская республика теократической или нет, не закончен до сих пор.

В отечественной историографии до настоящего времени практически не освещен вопрос о религиозном мировоззрении средневековых новгородцев. В дореволюционной историографии эту важную тема затронул В. В. Пассек, который свою работу о древнем Новгороде начал с заявления о том, что Новгород «своею историей представляет сильное, живое стремление вымолить благословение Неба на жизнь земную. Новгородец высоко ценит эту жизнь, дорожит ею, и его летописи наполнены сведениями о постройке храмов, об основании монастырей; чувство религиозное было единственным утешителем новгородца в минуты неотразимого несчастия, во время междоусобных споров, внешних войн, голода, мора, пожаров… Внутренняя жизнь Новгорода, религиозная с одной стороны, с другой тревожна, исполнена ссоры, вражды, беспокойства…» И хотя «новгородец», по мнению исследователя, «был религиозен по-своему, сообразно с общим духом своей жизни… стремление Новгорода стать под покров Божий заметно всюду»[21].

В советской историографии исследованию мировоззрения людей Древней Руси посвящено обобщающее исследование Б. А. Рыбакова[22]. Ученый в своих работах доказывал существование в православной Руси, в том числе и в Новгородской земле, двоеверия, то есть сосуществования новой христианской религии и древних языческих верований.

Из современных исследований на данную тему интересна работа А. Е. Мусина «Христианизация новгородской земли в IX–XIV веках. Погребальный обряд и христианские древности»[23]. По мнению исследователя, на Руси не было двоеверия. «Христианизация предстает в истории России как феномен религиозного творчества, переосмысливающий архаичные культурные традиции и включающий их в новую христианскую культуру. Об этом свидетельствует как древнерусская христианская письменность, так и христианские древности средневековой Руси IX–XIII вв., исследованные совместно с материалами погребальных памятников на территории Новгородской земли»[24]. Примечательно, что историки пришли к противоположным выводам, опираясь практически на одни и те же источники.

Религиозно-нравственная тема новгородской истории в современной историографии рассмотрена во многих работах А. Е. Мусина[25], А. В. Петрова[26], Л. Н. Круговых[27]. Анализируя их работы, следует отметить одну особенность. Если в советское время духовная составляющая деятельности священнослужителей игнорировалась, исследовалась исключительно материальная составляющая их деятельности и материальные основы их власти, то современные исследователи, стремясь восполнить этот пробел в отечественной исторической науке, принялись активно изучать духовную сторону деятельности церкви. При этом они порой существенно идеализируют средневековое общество, представляя его как общество глубоко религиозное, причем проникнутое христианской идеей в современной трактовке этого понятия. Многие современные историки экстраполируют представление о власти Русской церкви XVII–XIX вв. на более ранний период. Постановления церковных иерархов в XVII–XIX вв. были подкреплены и поддерживались развитой системой принуждения православного Российского государства. В XIV–XV вв. церковь, не имея возможности такого силового влияния на паству, действовала по большей части убеждением. Постановления церковных иерархов, сформулированные как обязательные, соблюдались далеко не повсеместно, даже священнослужителями, не говоря уже о простых мирянах. Яркий пример тому — послания митрополитов в Новгород и Псков в XIV–XV вв., в которых даются многочисленные предписания, как жить согласно православным канонам. Практически одинаковые предписания неоднократно присылались в Новгородскую епархию каждым из митрополитов. Но ведь необходимость повторного предписания возникает, если не выполняется предыдущее, в противном случае надобность в повторах отпадает.