В погоне за счастьем - Крис Гарднер

В кабинке туалета не было окна, зато была раковина, в которой я мог постирать наши вещи. С одной стороны, эта крохотная кабинка была настоящим кошмаром, но, с другой стороны, мы могли хотя бы закрыть дверь, чтобы нас не беспокоили. Эта кабинка – своего рода пересадочный пункт между станцией моего отправления и конечной станцией, куда вели мои мечты. Временная стоянка на жизненном пути.

Меня поддерживала мечта о собственном красном Ferrari: думая о нем, я находил в себе силы отметать отчаяние. Мое будущее казалось неопределенным, и передо мной постоянно появлялись все новые неожиданные испытания, но я продолжал идти вперед, подавляя в себе страх и стыд и заглушая внутренний голос, говоривший, что мне не хватит сил и у меня ничего не получится.

Идти вперед. Эти слова стали моей мантрой, вдохновленной речами проповедника и священника Сесиля Уильямса, моего учителя и друга, поддержка которого была для меня поистине бесценной. В методистской церкви Glide Memorial в районе Тендерлойн святой отец Уильямс давал нам крышу над головой и еду и лечил души (именно он позднее откроет первый в стране отель-приют для бездомных). Через некоторое время его имя станет широко известным, да и в ту пору он был довольно знаменитым. Он учил самым простым вещам. «Иди вперед», – наставлял священник. По воскресеньям он читал проповеди, темы которых могли быть разными, но суть всегда сводилась к одному: иди вперед и не останавливайся перед трудностями. Не болтай попусту. Не обязательно идти семимильными шагами, можно продвигаться маленькими шажками. Главное – идти вперед. Двигаться дальше.

Я повторял про себя фразы из его проповедей, которые сливались и переходили в стук вагонов метро на стыках рельсов или в скрип колес детской коляски по асфальту.

Со временем детские коляски стали высокотехнологичными и быстрыми, почти как гоночные автомобили. На них установлены двойные или даже тройные колеса, у них красивая обтекаемая форма, подушки сделаны из кожи, в них есть места для хранения самых разных вещей и накидка от дождя. В общем, маленький, но довольно юркий домик на колесах. Однако у той коляски, которая имелась у меня в 1982 году, этих прелестей не было и в помине. Памятной зимой 1982-го, холодной и дождливой, у этой коляски было всего одно преимущество – ее можно было накрыть большим пластиковым пакетом из химчистки.

Бесспорно, в ту зиму меня согревала надежда на счастливое будущее, которая неожиданно забрезжила после встречи с брокером на парковке перед больницей. Однако главное событие, сформировавшее меня, произошло значительно раньше – в Милуоки, в марте 1970 года, через несколько дней после того, как мне исполнилось шестнадцать лет.

Многие мои детские воспоминания стерлись и потускнели, как фронтовая кинохроника. Однако событие, о котором я сейчас расскажу, отпечаталось в памяти на всю жизнь.

Это событие произошло на фоне бурлящей жизни: война во Вьетнаме, антивоенные манифестации и движение за гражданские права, беспорядки, растущая популярность хиппи, партия «Черные пантеры»[3] и политический подъем. Все это повлияло на меня и помогло стать тем, кто я есть.

У меня было три сестры, мать, которая в моей жизни появлялась урывками, и отчим. Нам доводилось жить в разных домах и квартирах разной степени «убитости». Мы часто переезжали с места на место; нас с сестрами разлучали, оставляя на попечение разных родственников. Вся моя детская и подростковая «тусня» с переездами происходила на небольшом пятачке земли. Потом мы переехали в более-менее приличный дом в относительно благополучном районе. По крайней мере, по сравнению с прежними квартирами…

В тот день я остался дома и решил посмотреть телевизор. У меня было хорошее настроение, потому что ждал начала двух последних игр Национальной ассоциации студенческого спорта[4] и знал, что буду один перед телевизором в гостиной. Следовательно, мог болеть и орать, сколько душе угодно, а также говорить сам с собой, сколько влезет. (Моя мать точно так же разговаривала сама с собой. Когда ее спрашивали, почему она так себя ведет, отвечала, что всегда приятно поговорить с умным человеком.)

Я пребывал в хорошем настроении еще и потому, что в тот день мать, помимо меня, была единственным человеком в доме. Она не сидела рядом со мной, а гладила или готовила. Мне казалось, что весь дом вздохнул с облегчением. В то время я нечасто оставался наедине с матерью. Чаще всего встречался с ней в мрачном присутствии своего отчима.

Заканчивалась «мартовская лихорадка» – сезон чемпионата студенческих команд по американскому футболу. Я всегда с нетерпением ждал этого события, потому что накал страстей отвлекал меня от собственных грустных мыслей.

Я взрослел и становился мужчиной. Наступил непростой для меня период. На чемпионате всегда происходило что-нибудь интересное. Мне нравились драматические повороты, происходившие во время игр шестидесяти четырех лучших студенческих команд, а также появление новых имен талантливых игроков. Участники играли до первого поражения, поэтому очень быстро количество команд сокращалось сначала до шестнадцати, потом до лучшей восьмерки и, наконец, до двух встреч финальной четверки и игры, во время которой встречались две команды и лишь одна из них выходила победителем. Все с нетерпением ждали, как справится UCLA, команда Калифорнийского университета из Лос-Анджелеса, без своего гиганта-игрока Льюиса Алсиндора-младшего (который вскоре взял себе новое имя – Карим Абдул-Джаббар[5], после того как он три года подряд приводил свою команду к победе). В тот год основным противником UCLA была команда из малоизвестного университета в Джексонвилле, в составе которой было два игрока выше двух метров: Артис Гилмор (профессиональный американский баскетболист, выступавший в Американской баскетбольной ассоциации (АБА) и Национальной баскетбольной ассоциации (НБА), член Зала славы баскетбола с 2011 года) и Пембрук Бурроуз III. В то время игроки такого роста были в диковину, поэтому люди с большим интересом следили за командой, в которой было целых два гиганта.

Этих игроков называли «башнями-близнецами». Во многом благодаря их усилиям неизвестная команда попала в финальную четверку и должна была встретиться с командой из университета Св. Бонавентура. Приближалось время вбрасывания, и комментаторы подливали масла в огонь возбуждения, обсуждая перспективы и потенциальные зарплаты двух игроков-гигантов после их перехода в Национальную баскетбольную ассоциацию.

Команда из Джексонвилля тот матч выиграла, но проиграла чемпионат команде из Калифорнии. Артис Гилмор перешел в Национальную баскетбольную ассоциацию, а Пембрука Бурроуза взяли в Сиэтл, но через некоторое время он резко оборвал свою спортивную карьеру, став полицейским дорожно-патрульной службы во Флориде.

Я тогда, конечно, всего этого не знал и с нетерпением ожидал начала матча. Увлеченный словами комментаторов о том, какое блестящее будущее ждет двух игроков-гигантов, я воскликнул:

– Вот это да! Подумать только, скоро каждый из этих парней заработает по миллиону долларов!

Мать была в соседней комнате и гладила. Она так отчетливо произнесла слова, что мне показалось, будто она находится рядом со мной:

– Сын, если захочешь, то и ты можешь заработать миллион долларов.

Я был поражен ее словами, но не подал вида. Впрочем, мать и не ждала моей реакции. Бетти Джин Триплетт, урожденная Гарднер, произнесла свою фразу таким уверенным тоном, каким в пятницу говорят, что завтра будет суббота. Мать сказала эти слова так непоколебимо и твердо, что казалось, произнесла одну из десяти заповедей:

– Если захочешь, то и ты можешь заработать миллион долларов.

В эту секунду мой мир буквально перевернулся. В 1970-х годах черный парень из гетто мог заработать миллион долларов только в случае, если он умел петь, танцевать, бегать, прыгать, ловить, отбивать и забивать мячи или продавать наркотики. Я не умею петь. Я, наверное, единственный чернокожий американец, который не умеет танцевать и играть в баскетбол, футбол или бейсбол. Моим кумиром был Майлс Дэвис. Однажды мать сказала мне после того, как я неоднократно упомянул имя Дэвиса:

– Крис, ты не можешь стать вторым Майлсом Дэвисом, потому что он уже есть. Тебя ждет другая работа.

И тогда понял, что моя работа – это быть Крисом Гарднером и вести себя соответствующим образом.

Мне было шестнадцать, и я поверил своей матери, которая сказала мне, что если захочу, то смогу заработать миллион долларов. В данном случае конкретная сумма не имеет значения, потому что суть слов матери заключалась в том, что я могу достичь всего, чего пожелаю.

С шестнадцатилетнего возраста я поверил в себя и в тот судьбоносный день, когда заговорил с водителем красного автомобиля и узнал о существовании Уолл-стрит. Я помнил слова матери, когда толкал детскую коляску вверх по склону холма под проливным дождем и из коляски на меня смотрел сын. Помнил ее слова даже тогда, когда приходилось ночевать в туалете на станции метро.