Мишка под парусом - Нина Шамарина

– Наверное, отвалился у кого-то из ребят, выступавших утром на празднике осени, – догадалась Настя.

В Настиной группе праздника ещё не было, они только репетировали, поэтому, когда пели песню, когда Настя читала стихи («Кроет уж лист золотой влажную землю в лесу, смело топчу я ногой вешнюю леса красу»), она держала в руке этот маленький найденный ею листик.

– Молодец, Настя, – сказала Ирина Ивановна, – такое сложное стихотворение выучила и с листочком хорошо придумала!

Назавтра был выходной, и, проснувшись, Настя обнаружила, что листочек, принесённый ею из сада, обмяк и скукожился, несмотря на то, что вечером Настя поставила его в стакан с водой.

– Мама, мама! – заплакала Настя, – как же быть? Листочек завянет до понедельника, а я хотела с ним выступать!

– Да, Настя, листочки воду не пьют. Только тогда пьют, если ветку с листочками в воду поставить, да и то, если зелёные, а жёлтые и красные – всё равно опадут. Мы вот что сделаем: в воскресенье на прогулке наберём тебе целую охапку больших красивых кленовых листьев для выступления, а этот мы сохраним, но по-другому.

Мама достала утюг, постелила на гладильную доску толстый плед, положила на него листочек. Когда утюг достаточно разогрелся, мама отключила пар и стала медленно водить утюгом по листочку. Из-под утюга раздавалось негромкое шипение, а листочек удивительным образом распрямлялся, становясь ещё более красивым, чем прежде.

– Вот! – сказала мама, так же, как и Настя, любуясь листочком, – а теперь мы его положим в альбом. Мама, приставив стремянку, поискала что-то на самой верхней полке шкафа и достала оттуда толстый альбом. Аккуратно листая, мама показала Насте целое богатство: много-много разных листьев: и зелёных, и жёлтых, и красных, и даже коричневых. Некоторые Настя узнавала. Таких же кленовых, только больших, в альбоме было очень много.

– Берёзовый, липовый, листочки осинки – видишь, какие красивые, розовые, – говорила мама, – а этот красавец – лист белой акации, очень редко у нас встречается. Акация растёт там, где тепло. В этом альбоме и твой красивый кленовый листочек надолго сохранится. И называется этот альбом «гербарий».

Самокат

– У меня есть идея, – сказал Илюша громко, чтобы мама и папа на переднем сиденье его услышали.

Мама и папа засмеялись, а папа сказал:

– Знаем-знаем твои идеи!

Но Илюша продолжил:

– А поедем в «Мегу»!

Папа и мама засмеялись ещё громче, но в «Мегу» они всё-таки поехали.

На улице было холодно, а в «Меге» – тепло. Илюша стащил варежки, мама размотала ему шарф.

И они пошли мерить Илюше сапоги. Конечно, Илюша звал их в «Мегу» не за этим, но мама сказала:

– Сначала сапоги и куртку, потом на площадку.

Поэтому Илюша терпел, подставлял то одну ногу, то другую, вставлял руки в рукава и выставлял их обратно. Он устал, вспотел и даже зевнул уже разок, когда, наконец, услышал:

– Теперь на площадку!

На детской площадке стояли маленькие неинтересные качели, карусель, но, главное, большая-пребольшая горка, похожая на корабль, плывущий по волнам. Папа сказал как-то, что этот корабль – трёхпалубный. И Илюша не сразу, но запомнил: «трёхпалубный».

– Это потому, что у него три этажа, – додумался Илюша сам, глядя на корабль, пока они шли к нему, и горка просматривалась со всех сторон.

Прекрасный корабль: лесенки, круглые окошки, верёвки, чтобы лазать, и широкая труба, по которой с самого верха скатывались дети. Илья снял ботинки, быстро побежал к горке. Скатился раз и другой, и ещё, и ещё! Попробовал залезть на корабль по верёвке. Не получилось. Поглядел во все окошки и из некоторых помахал маме. Мама сидела на скамеечке возле площадки, а папу нигде не было видно.

Илюша влез на самый-самый верх и посмотрел на маму оттуда. Однажды Илюша приходил к этой горке с бабушкой; та ойкала, когда Илья поднимался, как сейчас на самый верх, и кричала ему, чтобы он слез, и ни в коем случае, ни в коем случае не скатывался оттуда.

А мама не боялась, быстро писала что-то в телефоне, и Илье вдруг стало скучно. Он посмотрел по сторонам. Недалеко, но не с той стороны, где сидела мама, размещался большой спортивный магазин, и Илья увидел, что папа ходит по нему! Ходить по спортивному магазину интересно, не то, что мерить куртки и сапоги, и Илья решил походить по нему вместе с папой. Он быстро скатился с горки, и, не теряя времени на надевание ботинок, побежал к магазину.

Папы он не увидел, зато увидел такой же самокат, как мамин, оставленный дома, белый с черными колёсами и синими буквами. Самокат просто стоял никому не нужный, и Илья решил на нём покататься немножко, а потом поставить обратно. Дома остался самокат не только мамин, но и Илюшин – детский, трёхколёсный, а он хотел такой же, как этот, похожий на мамин. Кататься получалось неплохо, только ручка возвышалась чуть ли не выше Илюшиной головы – еле-еле доставал, и самокат, может, от этого, всё время падал на бок, Илья едва успевал с него соскочить. Когда самокат в очередной раз с грохотом упал, Илюша вдруг вспомнил, что мама так и сидит на скамеечке возле горки. Он собрался пойти к ней, но увидел, что мама и папа бегут вместе по магазину к Илюше. Мама обняла Илью крепко-крепко, а потом присела перед ним и сказала:

– Илюша, не делай так никогда, ладно?

Илюша обещал.

Сказка о трёхногой табуретке

В одной прекрасной стране жила-была табуретка. Была она трёхногой, но этот факт её нисколько не смущал, хотя у всех вокруг: стульев, столов, табуретов – имелись четыре ноги!

По всей стране упоительно пахло мебельным лаком и древесной стружкой, и все жители этой страны считали, что лучшей нет на свете. Но мы-то с тобой понимаем, что эта «страна» на самом деле – столярная мастерская, где делают мебель. И чего только не теснилось в этой мастерской: резные столики с дубовыми столешницами, маленькие диванчики в весёлой обивке, табуреты с витыми ножками. Стояло там даже большое-большое пухлое кресло в шоколадного цвета кожаной обивке, со шляпками золотых гвоздиков по краям спинки и подлокотников. Кресло иногда вздыхало «пуф-ф-ф», как будто знало о жизни больше других, да, наверное, так оно и было. Так вот, наша табуретка – грациозная, высокая, куда лучше остальных табуреток – опиралась всего на три ножки. Ножки её замечательные: по всей их длине, словно виноградная лоза, вилась кружевная резьба, которая венчалась невиданной красоты цветком у самого сиденья.

В мастерскую часто приходили покупатели, стульев и табуреток становилось всё меньше, и настал день, когда в мастерской остались только большое кресло и наша трёхногая табуретка.

– Пуф-ф-ф, – вздыхало кресло, – никому-то ты, табуретка, не нужна. Ещё бы, на трёх ногах! Пуф-пуф-пуф, – презрительно