Лайбен по прозвищу Стикс - Андрей Ливадный

Интересно, почему они вновь избрали этот путь? — подумал он, ложась на живот у самого края обрыва. — Знают ведь, что им тут дорога заказана…

В душе вдруг вспыхнула злоба. Это чувство сидело глубоко, где-то на уровне инстинкта, и получил его Лайбен скорее по наследству, нежели в результате жизненного опыта. Так глубоко и яростно ненавидеть мог умудренный, изломанный жизнью зрелый мужчина, но никак не двадцатилетний юноша. В истоках этой ненависти лежала даже не смерть близких людей, которых он едва помнил. Нет, все было глубже, сложнее, но ему не хватало понимания истинной первопричины рождающихся чувств, чтобы придать своим яростным вспышкам какую-то рациональную основу.

Однако непонимание не мешало ему реализовывать глубоко засевшие в душе позывы, полностью отдаваясь им, за что Лайбен и получил свое прозвище: «Стикс». Уром сказал ему, что так в древности называлась река, отделяющая мир живых от мира мертвых. Река не то уносила души умерших, не то те сами должны были пересекать ее, чтобы попасть в мир небытия. Лайбену не смог с точностью описать суть древнего процесса даже Говард Мудрый — старик, знающий практически все…

Лайбен сильно сомневался, что обитателей подземелий можно причислить к существам, наделенным душой, следовательно, живыми их назвать нельзя, но свое второе имя он действительно заслужил, честно сражаясь с порождениями иного, непонятного ему мира, отправив немалое их количество по ту сторону осмысленного бытия.

Стикс… Это слово звучало как резкий звук активированного затвора.

Вот и сейчас палец машинально сбросил предохранитель автомата, нагретый на солнце пластиковый приклад уперся в плечо, прижавшись к щеке, но Лайбен все еще медлил, разглядывая двухметровые фигуры сквозь прорезь прицела.

Дронги шли в полный рост, не скрываясь, на их телах не было никакой одежды, и они неприятно, матово отблескивали, точно так же, как помятый кузов возглавлявшей колонну машины. Лица дронгов казались одинаковыми, копирующими друг друга, и это вызывало еще более глубокое отвращение к ним.

Настоящие люди так не выглядят.

Лайбен тщательно прицелился и потянул тугую спусковую скобу.

Автомат звонко дернулся в его руках, послав вниз короткую очередь, в глубине оврага, вторя выстрелам, раздался характерный звук прошибаемого навылет металла, и возглавляющего процессию дронга отбросило в сторону, ударив спиной об одну из каменных глыб.

Лайбен сноровисто сменил позицию, ползком переместившись за остроугольный обломок скалы.

Подтянувшись к краю обрыва, он заглянул вниз.

Отряд остановился в замешательстве, застреленный им дронг неподвижно лежал там, куда его отбросили пули, остальные исчадия подземелий рассыпались по сторонам, озираясь вокруг с отчетливым, нервным визгом сервомоторов.

Лайбен знал — они вооружены, но не станут стрелять, пока точно не зафиксируют цель. Отсутствие паники всегда являлось неоспоримым преимуществом дронгов, и схватка с ними, по сути, являлась противостоянием выдержки и точности.

Двумя упомянутыми качествами металлические истуканы владели по определению, а вот человеку зачастую не хватало хладнокровия, чтобы успешно противостоять им.

Однако в этом смысле Лайбен резко отличался от Урома Бледного или старика Говарда. По неведомой прихоти природы, он не ведал, что такое страх. Стикс мог быть рассеянным, мечтательным, любил подолгу сидеть, любуясь оживающей природой, но когда дело доходило до схватки, в нем все будто перерождалось, чувства становились резкими, осознанными, каждое движение, несмотря на вспышки ненависти, несло в себе осмысленность, и это позволяло Лайбену сражаться с машинами практически на равных.

Загадка, на которую он не искал ответа.

Лежа за укрытием, он спокойно наблюдал сквозь небольшую расселину, как дронги внизу тщетно пытаются отыскать врага. Они вели себя странно: сгруппировавшись подле машины, образовали кольцо, будто хотели прикрыть ее своими телами, и теперь тщетно высматривали затаившегося стрелка посредством крохотных видеокамер, спрятанных за имитацией человеческих глаз.

Лайбен, глядя на них, едва не рассмеялся. Эти механизмы вели себя глупо, не в пример иным формам боевых машин, противоборство с которыми требовало выдержки, мужества и точного расчета.

Наверное, пришлые, раз воспользовались этой дорогой… да и ведут себя как-то странно, — рассудил Лайбен, выпуская две короткие, разящие наповал автоматные очереди.

Один из андроидов повалился вбок, щедро рассыпая снопы искр из пробитого в нескольких местах корпуса, второму пули попали в голову, расколов металлопластиковый череп на неравные части. Куски декоративного кожуха тут же разлетелись в стороны, оставив на месте только нижнюю часть лица-маски с застывшими навек, плотно сжатыми губами, над которыми теперь торчали поврежденные сервоприводы, похожие на гибкие металлические отростки.

Лайбен успел разглядеть последствия своего огня, пока резво переползал в сторону, но в этот раз ему не повезло: под руку попался податливый участок почвы, вниз предательски посыпались комья глины вперемешку с мелким гравием, и уцелевшие андроиды тут же отреагировали на внезапное движение оползня.

Шорох осыпающихся камней заглушили очереди из автоматического оружия, и пули щедро ударили в гребень отвесного склона, наискось пробивая его тонкую часть.

Лайбен едва успел откатиться от края обрыва — ему показалось, что невидимая смерть выскакивает прямо из-под земли, выбрасывая вверх султанчики рыхлой почвы, одна из пуль чиркнула по бедру Стикса, оставив на нем длинную кровоточащую полосу, другая внезапно пронеслась прямо перед глазами, на миг запорошив их едкой пылью… В воздухе витал сладковатый, тревожащий обоняние запах порванных в клочья травинок…

Стикса здорово разозлил этот запах.

Он уже откатился на достаточное расстояние от предательски осыпавшегося гребня, и противник вновь оказался вне поля зрения. Как он и рассчитывал, андроиды тут же прекратили огонь, понимая, что неведомый стрелок либо мертв, либо ушел за пределы досягаемости их оружия.

Несмотря на удачный исход первых минут схватки, злоба не отпускала, дыхание Лайбена стало частым, прерывистым, он не чувствовал боли, потому что все ощущения сейчас затмевала ненависть к механическим исчадиям, которые уничтожали жизнь в любом ее проявлении, будь то человек, дерево или ласковая, шелковистая трава, чьи семена чудом перенесли столетие непрекращающейся зимы…

Говард Мудрый привил Лайбену трепетное отношение к пробуждающейся природе, и Стикс ни разу не позволил себе сорвать ни одной травинки, только гладил ее, испытывая при этом непередаваемое чувство восторга от соприкосновения с жизнью. В окружении черных осклизлых стволов мертвых деревьев этот зеленеющий склон казался чудом, знамением необратимых перемен к лучшему…