Необыкновеллы - Сергей В. Бойко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И волки прятались в своих логовах, когда слышали ее шаги и голос.
А потом и голос, и шаги постепенно пропали.
И пришла зима.
Троллейбус
Дороги умыты от старой зимы, поливальные машины смывают остатки соли. Весна.
Я — троллейбус!
Как мне здорово мчаться по городу от остановки до остановки, от светофора до светофора, пиная асфальт моей дороги подметками всех своих колес!
А на конечной отдохну — и…
Дух захватывает после долгой стоянки! Несусь вперед в потоке машин, самый толстый, самый красивый.
А эта женщина — опять у пешеходного перехода, каждое утро, в один и тот же час. Вы посмотрите: тонкая, крепкая, плотная — как трехфазный ток. А я — мимо, чуть дыша, у самой бровки. А она — прямо на проезжей части! Стоит кокетничает: мол, не трамвай, объедешь!
Я умом понимаю: пустое это! А сердце вдруг — перебои! Машины кругом лай подымают. А что я могу поделать? Она на меня глянет, — у меня дух захватывает! Про тормоза забываю, про светофор забываю, выкатываю на самую бровку — и замираю от свистка. А она хохочет — радуется. Чему?
Чему ты радуешься, глупенькая? Что ты понимаешь в жизни? Взялась бы лучше обеими руками за провода, напружинилась как следует и — вперёд, вперёд, вперёд! Вон до того светофора, зеленый пока, успеть, успеть, успеть! А потом — до следующего! И так — до вечера! А утром — снова! И так — всю жизнь! Это же счастье. Это же здорово.
А тут — снова еду.
Утро. Солнышко. Асфальт, водой политый, сияет, холодит и шуршит.
И вот — на том же месте, в тот же час — она!
Я, понятное дело, к ней — поздороваться, полюбоваться… Хочу к ней, — а меня в левый ряд несет!
Что такое? Что за чертовщина?
А вот захочу — и поверну направо!
Р-раз! — а сам несусь прямо. Так и проехал мимо — даже ручкой не сделал.
Разволновался, раздухарился! А вот возьму и заторможу на зеленый — вот тут, вот здесь, прямо сейчас.
Р-раз! — а сам скорость набираю…
Как же так?
Что происходит?
Будто кто-то во мне сидит и управляет всеми моими движениями.
А вдруг — правда? Вдруг — так оно и есть?!
Нет… Что за нелепая мысль? Нет, конечно! Вздор…
А кругом — вонючие автомобили коптят синее небо.
Солнце-блин расплывается на мазутной сковородке города.
Вырваться! Бросить всё! Полететь куда глаза глядят!..
Не могу.
Что со мной? Куда несусь? Где остановлюсь?..
Ничего не знаю. Ничего не понимаю в этой жизни.
Думал — свободен. Думал — еду. Думал — куда хочу. Думал, что думаю.
Теперь понял: сюда нельзя, так не принято, здесь не положено; тут повернуть налево, здесь — направо…
А я сам?..
Лучше не знать ничего. Лучше — в неведении. Лучше — в невежестве. Ухватился за провода — если позволят — и полетел! Не думая, что это не ты летишь в свободном желании и радостном сознании, а тебя гонят, тормозят и пинают в указанном кем-то направлении.
Не-ет, всё! Забыть, забыть, забыть! Не знать, не знать, не знать! Забуду, забуду, забуду! И…
ПО-ЗА-БЫЛ!
Ага!!!
Ка-кой я энергичный под своими токоприемниками!
Как рвусь вперед в потоке машин!
Выставив наружу все свои достоинства!
Самый толстый, самый красивый
Быстрее!
Быстрей!!
Еще быстрее!!!
Вон до того светофора, зеленый пока, успеть, успеть, успеть!
А потом — до следующего!
И так — до вечера!
А утром — снова!
И так — всю жизнь!
Это же счастье!
Это же здорово, а?..
Молчите?
Не верите?
ДА ВЫ ПРОСТО ЗАВИДУЕТЕ МНЕ!
Ночь перед Рождеством
На центральной площади, рядом со зданием администрации, под фонарем, прямо на автобусную остановку тихо валил крупный снег, ложился твердой валютой в копилку зимы. Автобус-сугроб вперевалку подполз к своей остановке, распахнул нутро, выпустил вместе с теплом и туманом одинокого пассажира, тут же захлопнулся — и с кряхтеньем отправился дальше. Кутая нос в шарф и воротник, одинокий поспешно нырнул в темноту — и вынырнул под фонарем около своего дома. Как только за его спиной захлопнулась входная дверь, перед ней тут же замер на страже лютый мороз. Такой же страж стоял теперь у каждой двери на районе и никого не выпускал на улицу. Да туда, если честно, никто и не собирался: в домах — там, где не спали — гадали. Это была ночь перед Рождеством.
Куранты на административной башне пробили двенадцать. С последним ударом колокола в небесах взвизгнула и обрушилась с ревизией, завьюжила зимняя стужа, раздувая щеки, заметалась по площади как в горячечном бреду, затеяла бесноватой пургой взбивать-перетряхивать перину сугробов, бросать снег охапками вверх, закручивать в разные стороны — визжать и стонать…
За бетонными блоками и вакуумными стеклопакетами, в квартире с центральным отоплением, в темном углу за книжным шкафом, в полной тишине и тепле притаились домовые — и подсматривали, и подсмеивались, и шушукались. Среди давно нечитанных книг, в пыли, стараясь не чихать, на полке с трагедиями Софокла, Эсхила и Еврипида расположилась прочая нечистая сила, готовая по первому зову прийти на помощь человеку или подшутить над ним.
За круглым столом, на котором потрескивала большая свеча, неровным пламенем раскачивая по стенам причудливые тени, — за круглым столом сидели несколько человек: дамы в вечерних платьях и мужчины в темных костюмах. Они собрались, чтобы вызвать какого-нибудь духа способом верчения тарелки и получить от него ответы на некоторые интересующие их вопросы. Для этого были приготовлены важные инструменты: лист ватмана с алфавитом, напечатанным крупным шрифтом, и перевернутая кверху дном тарелка с нарисованной на ней стрелкой.
— Василий Николаевич, вы кого хотите вызвать? — спросила дама средних лет у плешивого красавца с рубиновым носом.
Василий Николаевич хмыкнул и с усмешкой предложил:
— А не вызвать ли нам дух Августа Абрамовича Григориади?
— Ну что вы, как можно? — возразила дама. — Уважаемый человек, начальник департамента здравоохранения…
— Был! Умер! — отрывисто произнес Василий Николаевич и прищурился на даму: — А вы кого хотели бы, Анна Ивановна?
Дама воздела глаза к потолку и произнесла с придыханием:
— Дух Александра Сергеевича Пушкина.
Василий Николаевич укоризненно повел носом:
— Неприлично беспокоить нашего гения по вашим пустякам!
— Начальника департамента тоже неприлично!
— Но, позвольте… Нельзя же сравнивать…
— Дух
