Истории, опутанные паутиной - Екатерина Николаева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И исцелились буканятки, а с ними и Бука с Буканушкой. Не нужен больше воск в ушки, любимый голос ровный да шёпот сердечный так приятно слышать да слушать.
Не история о Доме
Кажется, дом облегчённо вздыхает, освобождаясь вместе с хламом от тяжести прошлых лет.
Кажется, дом помнит и знает, сколько душ вместе с Мамой готовили этот обед.
Кажется, эти стены хранят в порах старых газет и извёстки крики, ссоры, тихие разговоры давно ушедших за тысячу звёзд.
Кажется, Мама с домом согласна. Вот бы помочь несчастному. Вымыть всю память раствором хлора, выскоблить записи чужих разговоров. Отодрать плинтуса чужой нелюбви. Открыть окна настежь, впустить свежие звуки робкой весны. Живи, милый дом! На радость робкой семьи.
Не история о Владе и Алоэ
Главный Герой волком смотрит, печален Главный Герой. Растрёпан, худ и сердит в окно, с прошлого года немытое, нахохлившись хмуро глядит.
Героиня, не самая главная, казалось, не помнит о нём совсем. Не поит чаем и кофе, не кормит. Казалось бы, нет проблем: сидишь на законном месте, в твоём поле зрения рассвет и закат. Вот только вместо тепла снова и снова получаешь от Героини взгляд, полный брезгливости и презрения. Кто виноват, скажи, кто в этом виноват?
Смиренен и тих. Сутулый, к стене прислонился. Только шёпот невнятный слышишь ты по ночам, просыпаешься весь в слезах. Кто же тебе приснился?
Чахнешь, вянешь, лысеешь. Рад новому другу Владу, что пришёл год назад. Он, унылый пленник горшка, тоже редко от Героини получает дающую силы влагу. Считает ли он, как и ты, что дом этот шумный на самом деле подобен аду? Что горшки с засохшей землёй – котлы над кострами, давно потухшими. А в огненном небе не хватает только метлы, заметающей след уходящего дня, свистящей едкие колыбельные смело на сон идущим?
"Что с твоими цветами? – спросит Неглавную Героиню совсем уж Неглавный Герой. – Давно их не поливала?". А в ответ только: "Ой!".
Ой, вот и всё. Алоэ без имени, Главный Герой, и кактус Влад в кои-то веки политы. Рад Алоэ, рад Влад. Не сломлены. Живы. Пока не забыты.
История третья, или Как Мама всё сломала
Жил-был Мир. Самый обычный. Местами с морщинками, чуточку пыльный. И в общем и целом довольно тёплый и даже милый. Там жили какие-то люди, возможно, и дети. И любовь там тоже была. И солнце на нитке, и даже замученный ветер. Так казалось жиличке одной. Одержимость идеей о том, что всё – рукотворно, вонзалось в мысли тупой цыганской иглой.
Вместо крепкого сна она занимала себя тем, что ломала шкафчики в щепки, развязывала узелки у ковра, резала листья герани на крохотные кусочки. Всё это в поисках клея, признаков спайки. И тихо всё, тихо, чтобы не слышали дети. Дочка и дочка.
Утром кашу сварить – нехитрое дело. Суп, макароны, котлеты, пюре, клей для обоев, обои и шторы, и снова ковры. Весна скоро всё. Лето, а значит – мошки и комары. Жужжат за москитной сеткой. Для них сетка – стена, а для дамочки – душная клетка.
Сетку прочь, глупая рифма про "Здравствуй, ночь". Из чего создана оболочка этого мира? Лопнуть иглой мыльный пузырь хрупкой Вселенной. Что ты наделала, глупая баба? Вот теперь ты довольна? Ты же вообще всё уронила!
Извозила в пылище любовь, ветер упал, ослеплённый. А эта стоит и моргает. Что стоишь, давай сочиняй, как всё создавать будешь вновь!
Глупая баба плетёт паутину. Ветер отмыла, солнце на ветке. Вроде неплохо вышло. Любовь пригвоздила к стене. Кашу свари, дурища. Глядишь, не заметят детки.
Был такой мир. Не самый обычный. С морщинками, правда. Но ничего, так как-то живее, привычней.
История четвёртая, или Монолог Мамы
Я так любила плотные нити, точно из света лунного сотканные! Я так любила слушать их звон безмолвный, щедро дарила свои творения десятками, сотнями. А иногда миллионами крошечных капель бывали покрыты мои кружева, тогда охапки бесцветных радуг пронзали пространство прозрачной тьмы. И каждая клетка в восторге пела: "Ах, жизнь прекрасна! Жива я, жива!"
Только вот утро моё начиналось с уборки планеты, внезапно грязной. Здесь кипарисы, там баобабы, прополка которых любого счастливца вмиг сделает совершенно несчастным. Вот ты закончишь с сорной травой, а на кружево мухи нагадили, и только боль мне напомнит, что я когда-то была живой.
Всё больше мух утверждали, что это я им расставила сети, что это собратья пчёлы разносят пыльцу, опыляя баобабы грешные эти. И я поверила, что я злодей, лютый разбойник и птицеед. Что не слыхать мне смеха детей, что ничего во мне доброго нет.
И я забилась в тёмный подвал, брат мой на чердаке свой век доживает. Зыркаю злобно на всех этих тварей, мечтаю всех их поймать, высушить, выхлопать, высосать и даже сожрать! Чтобы не смели нас, безобидных когда-то ткачей-пауков, убивать.
История пятая. Соседи
Откровенно и нагло пройдём по дуге, по кривой, по косой, спешим к маме, домой. Известен маршрут, где наградой еда, что покорно несём в общий котёл. И с пути не свернём никогда, никогда.
Раз за разом в поход, впереди только рыжее тело другого, такого, как я, товарища боевого. В спину дышит собрат. Нельзя тормозить. Дружно строем шагает отряд послушных рыжих солдат.
Грязь для тебя, человек, это пища для нас: рассыпаны крошки печенья, слова и хлеба ржаного, что ты приготовил на квас, хотел написать рассказ. Спасибо, о нерадивый, что кормишь семью рыжую, трудолюбивую.
И вновь прохожу в привычных местах, меня не пугают липкие капли. Я не уверена, что мне известна такая штука, как страх. Сладки твои речи, ты смотришь, как погибает колония: мёд и бор на лапах у нас, в гнезде, на устах. О нас не напишут поэм, не будет мемориалов, мы не приснимся во снах.
Я просто рыжий солдат маленькой армии муравьиной, чья матка, однажды крылами взмахнув, поселилась с семьёй в твоей, человек, квартире. И сегодня я исчезаю. Ты в своём праве, от заразы спасаешь детей. Но разве от этого легче? Смотри, человек: умер один рыжий домашний беззлобный до сладкого жадный муравей.
История шестая. Соседская. Синий слон
Спаси слона, чтоб потом убить. На ремни пустить. Полосуй своим скальпелем псевдолюбви мою синюю кожу на ремни, на ремни. Плети канаты тугие из криков слоновьих. Крест ажурный резной гвоздями прибей к изголовью. В изголовье кровати моей немало гвоздей и щербин от ударов кожаной плети и бивней. "Кто говорит, слон? Никогда больше ты не звони мне!"
Я знаю, ты лжёшь. Ты не любишь слонов. И собак, и котов, и мышей, и ежей. Черепаху
