Квадратный ящичек - Артур Дойль

С самого начала этого разговора мною овладело тяжелое предчувствие. Оно полностью подтвердилось, когда я рассмотрел черный предмет. Это был квадратный ящичек объемом примерно в кубический фут, сделанный из темного дерева и обитый медью. Он напоминал футляр для пистолетов, только был гораздо выше. Но мое внимание привлекло какое-то необычное приспособление на ящике. Оно наводило на мысль о пистолете; это было нечто вроде курка с прикрепленной к нему бечевкой. Рядом с курком в крышке виднелось маленькое квадратное отверстие.

Высокий человек — Фленниген, как его назвал собеседник, — припал глазом к отверстию и несколько минут с крайне озабоченным видом пристально рассматривал что-то внутри ящичка.

— По-моему, все в порядке, — сказал он наконец.

— Я старался его не трясти, — ответил товарищ.

— С такими деликатными вещами и обращаться нужно деликатно… Всыпь-ка туда что нужно, Мюллер.

Маленький человек порылся у себя в кармане и достал небольшой бумажный пакетик. Развернув его, он вытряхнул на ладонь с полгорсти белесого зернистого вещества и всыпал в ящик через отверстие в крышке. Послышалось какое-то странное постукивание, и собеседники удовлетворенно заулыбались.

— Ничего плохого не случилось, — сказал Фленниген.

— Все в полном порядке, — откликнулся его товарищ.

— Шш! Сюда кто-то идет. Снеси ящик к нам в каюту. Как бы нас не заподозрили! А то еще кто-нибудь начнет вертеть его в руках да случайно нажмет на курок.

— Ну да, кто бы ни нажал, получится одно и то же, — заявил Мюллер.

— Вздумай кто-нибудь нажать на курок — он будет чертовски огорошен! — с каким-то зловещим смехом произнес высокий. — Посмотрел бы я на его физиономию! Я считаю, штучка здорово сделана!

— Куда уж лучше, — согласился Мюллер. — Мне говорили, ты сам все придумал. Это верно?

— Да, и пружину, и скользящий затвор.

— Недурно бы взять патент на твое изобретение.

Они вновь рассмеялись холодным, резким смехом, подняли окованный медью ящичек и спрятали его под широким пальто Мюллера.

— Идем вниз и поставим его в каюту, — сказал Фленниген. — Все равно до вечера он нам не понадобится, а там будет в сохранности.

Мюллер согласился. Взявшись под руку, они прошли вдоль палубы и скрылись в люке, унося с собой таинственный ящичек. Последнее, что я слышал, был наказ Фленнигена нести его как можно осторожнее и не стукнуть о борт.

Не могу сейчас сказать, долго ли я еще просидел на бухте троса. То, что я услышал, нагнало на меня ужас, а тут еще меня стало мутить — начиналась морская болезнь.

Обычная для Атлантического океана качка уже сказывалась и на пароходе и на пассажирах. Я совсем обессилел и душой и телом и впал в полное оцепенение, из которого меня вывел голос нашего милейшего боцмана.

— Будьте добры, сэр, — сказал он, — мы хотим убрать с палубы весь этот хлам.

Его добродушно-грубоватые манеры и румяное, здоровое лицо показались мне в тот момент просто оскорбительными. Если бы я обладал достаточным мужеством и хорошими мускулами, я ударил бы его. Но я смог только бросить на честного моряка уничтожающий взгляд, чем немало его удивил, а затем отошел к другому борту. Одиночество — вот что требовалось мне, одиночество, чтобы поразмыслить над чудовищным преступлением, которое замышлялось на моих глазах. Одна из спасательных шлюпок оказалась приспущенной со шлюп-балок и висела довольно низко над палубой. Меня осенила счастливая мысль. Я вскарабкался на борт, забрался в пустую шлюпку и улегся на дне. Надо мной расстилалось голубое небо, иногда в поле моего зрения попадала раскачивающаяся бизань-мачта. Наконец-то я остался наедине со своей морской болезнью и своими мыслями.

Я попытался припомнить подслушанный мною страшный разговор. Может быть, он имел совсем не тот смысл, какой я в него вкладываю? Рассудок говорил мне, что иного смысла быть не могло. Я проанализировал различные факты, из которых складывалась цепь улик, и убеждал себя, что они ничего не доказывают. Но нет, все звенья цепи были на месте. Прежде всего тот странный способ, каким эти двое попали на пароход, избежав осмотра багажа в таможне. Сама фамилия «Фленниген» напоминала о фениях[1], в то время как имя «Мюллер» наводило на мысль о нигилизме и политических убийствах. Затем таинственное поведение обоих, фраза о том, что все их планы рухнули бы, если бы они опоздали на пароход, их опасения быть замеченными; наконец, последнее, пожалуй, самое веское доказательство маленький квадратный ящик с курком и мрачная шутка об удивлении человека, который случайно нажал бы его. Разве не ясно, что передо мной были отчаянные заговорщики, быть может, члены какой-нибудь политической организации, и что они собираются совершить чудовищное жертвоприношение, не пощадив ни себя, ни пассажиров, ни пароход? Белесые зерна, которые один из них высыпал в ящик, были либо детонатором, либо заменяли запальный шнур. Я отчетливо расслышал странный звук в ящике — возможно, его издавал какой-то тонкий механизм. Но что они имели в виду, говоря о сегодняшнем вечере? Неужели они намереваются осуществить свой ужасный замысел в первый же вечер нашего путешествия? При этой мысли меня пробрала холодная дрожь, и на время я забыл о морской болезни.

Я уже говорил, что я трус. К тому же мне недостает и гражданского мужества. Редко два подобных недостатка соединяются в одном человеке. Я знал немало людей, которые боялись боли, но при этом отличались мужеством и независимым образом мыслей. К сожалению, за долгие годы спокойной одинокой жизни у меня выработался болезненный страх перед всяким решительным поступком, боязнь привлечь к себе внимание, и, как ни странно, этот страх даже пересиливал во мне инстинкт самосохранения. Обыкновенный человек, оказавшись в моем положении, немедленно пошел бы к капитану, рассказал бы ему о своих опасениях и передал бы дело на его усмотрение. Но я, с моим характером, думал об этом с содроганием. Одна мысль о том, что на мне сосредоточится всеобщее внимание, что меня станет допрашивать незнакомый человек, что я должен буду выступить доносчиком в очной ставке с двумя отчаянными заговорщиками, — одна мысль об этом казалась мне ужасной. А вдруг выяснится, что я ошибаюсь? В каком положении я окажусь, если будет доказана беспочвенность моих обвинений? Нет, я должен выждать; я буду внимательно наблюдать за двумя головорезами, неотступно следить за каждым их шагом. Все, что угодно, только бы не сесть в галошу.

Вдруг мне пришло в голову, что, возможно, в этот самый момент заговорщики предпринимают какие-нибудь новые шаги. Нервное возбуждение даже предотвратило очередной приступ морской болезни, и я смог встать и выбраться из шлюпки. Пошатываясь, я побрел по палубе, намереваясь спуститься в салон и выяснить, чем занимаются мои утренние знакомцы. Едва я взялся за поручни трапа, как, к моему изумлению, кто-то дружески хлопнул меня по спине, так что я чуть было не спустился вниз с несколько большей поспешностью, чем позволяло мое достоинство.