ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 2) - Пантелеймон Кулиш

подвигов могущественной царственности. Наконец, его воцарение в Польше,

приветствуемое единодушными восторгами всего народа и блистательная победа над

воеводою Шеиным у Смоленска, по его самомнению, как будто рукою самой судьбы,

вели его к престолам и завоеваниям, точно другого Александра Македонского.

В виду крестового похода на Турок и преподанного ему отцовскими клерикалами

освобождения Гроба Господня из рук неверных, король Владислав, наперекор самому

папе, сделался сторонником польских протестантов и покровителем наших

противников церковной унии. Но, готовясь к своим великим подвигам, он, и при жизни

отца, и по своем вступлении на престол, содействовал развитию в Польше той

разрушительной силы, которая, по его смерти, подавила, строительную.

Козаки, стучавшие в московские ворота булавой Сагайдачного, приводившие Турок

в отчаянье под Хотином й на Черном море, ратовавшие за сочиненное ими „ломанье

веры“ на Трубеже и на

7

Альте, ложившиеся одни на других в Медвежьих Лозах и под Кумейками,

истреблявшие цвет польского рыцарства на Суле и оказавшиеся неодолимыми в своих

окопах на Старце,—были, можно сказать, его созданием, его тайной отрадою в борьбе с

панским полновластием, его великою надеждою в будущем. Рост их увеличивался с

каждой потерей из козацкого дела. Они, в неудачах своих, проходили курс науки

крушения, основания которой преподал им обиженный панами шляхтич Косинский, и,

падая под ударами культурников, подвергались только новому и новому искусу в своем

руинном ремесле. Козацкая энергия в подвигах опустошения соответствовала энергии

старших козацких братий, колонизовавших малорусские пустыни с быстротой

изумительною. Смерть величайшего из польскорусских колонизаторов и

могущественнейшего из обуздателей козатчины, Станислава Конецпольского,

обозначила в судьбах Польши поворот, после которого началось торжество

разрушительной силы над строительною,— началась победа номадов над

культурниками...

Но возвратимся несколько назад.

1645' и 1646 годы были моментом последнего благоденствия, возможного для

Польши. Европу оглушал не прерывавшийся третье десятилетие уже боевой гул;

Европу потрясали кровавые войны, а в Польше царствовала тишина, тем

драгоценнейшая для шляхты, что кругом ревела буря,—для шляхты, но не для её

короля. Она его томила. Великие замыслы Владислава IV ограничивались, покамест,

заключением славного мира с Москвой, Турцией й Швецией, а было ему уже 50 лет от

роду, й он всё еще стоял при начале своего дела, так точно, как и в легкомысленном

отрочестве. Вот чтб его томило в победительной Польипе среди счастливой тишины!

Владислав не принадлежал к тем сильным характерам, которые упорною работою

преодолевают встречаемые затруднения и постепенно достигают предположенной

цели. Не обладает он способностью созидать средства для войны и выбирать людей,

которые бы умели и желали содействовать ему в великом предприятии; проживал так

или иначе все, чтё было у него в руках, и попадал в зависимость от Сеймующей

шляхты, в то время, когда, надобно было ею повелевать; выпрашивал у неё денег,

угождал влиятельным сановникам, делал уступки, и этим уничижал царственное

достоинство свое. Всякий раз, когда приступал он к делу (пишут о нем Поляки), не

доставало у него средств для

8

.

исполнения; то разом начинал несколько предприятий, то впадал в унылое

бездействие. И как было ему ве унывать, когда вся Европа воевала, а он, который

сознавал себя рожденным для блистательных побед, сидел сиднем на своем

прославленном престоле? Любили и хвалили его в Польше за спокойное царствование;

называли даже великим, но за что? за то, что он умел преодолеть жажду славы, и

победил не только Москву, Турцию, Швецию, но — и самого себя. Таким образом

ставили его выше Александра Македонского; но это была горькая ирония. Победитель

терзался громкою хвалою молча, и готов был на самые отчаянные планы. Мысль о

Турецкой войне сделалась наконец его маниею.

Несколько лет уже, не объявляя сейму, пропускал он сроки посылки Татарам

обычных подарков, а от их мстительных набегов заслонялся бдительным стражем

границ, Конецпольским. Когда донские козаки, с помощью днепровских выписчиков,

овладели Азовом, торжествуя разом над Портой и над Крымцами,— он порывался к

ним на помощь, соглашал к тому же и московского царя. Его уносчивое воображение

озарилось картиной завоеванной Таврики, картиной заселения днестро-буго-

днепровского Низу, богатства черноморской торговли и обращения убогих неучей

Козаков к обильной и просвещенной мещанской жизни в приморских городах. Но

расхозяйничавшиеся землевладельцы не желали воевовать с Татарами, опасаясь войны

с Турцией, требовали удовлетворения Крымцев подарками, а Турок — надлежащим

посольством. В 1643 году султан подтвердил мир с Польшею, и запретил Татарам

вторгаться в её владения. Татары, однакож, продолжали вторжения, как были наконец

страшно поражены Конецпольским, с помощью князя Вишневецкого, под Охматовым,

в 1644 году.

Тогда король выступил опять с проектом Крымской войны. Время было

благоприятное. В Крыму происходили замешательства. Недовольный ханом Мехмет-

Гиреем турецкий султан, Ибрагим, вскоре после Охматовского поражения, свергнул его

с престола, велел выпустить из заточения брата его, Ислам-Гирея, и наименовал ханом.

В Орде открылась усобица между сторонниками братьев Гиреев. В это время Турция и

Венеция готовились взаимно к войне, которая обещала быть долголетнею и для Турции

гибельною, так как султан Ибрагим был „не в полном уме“, а государство его терзали

междоусобные войны. Король возымел надежду подавить Крымцев беспрепятственно

со стороны Турции.

9

После, победи под Охматовым, созвал Владислав сенаторекуго раду и провел в ней

постановление, чтобы с этого времени подарков Татарам не давать. Постановление

состоялось в конце февраля 1645 года. Ближайший сейм должен был подтвердить его, а

между тем король стад готовиться к войне, которая долженствовала возгореться

одновременно с Турко-Венециянекою: велел строить арсеналы в Кракове, во Львове, в

Варшаве, вызывал инженеров и ремесленников из-за границы, запасался военными

снарядами. Хан Ислам-Гирей прислал послов, домогаясь подарков. Король задержал их

до сейма, а на сеймики выслал универсалы, предрасполагавшие шляхту к

подтверждению постановления о подарках Татарам, состоявшагося в сенаторской раде.

Главным помощником его был канцлер Оссолинский. В блестящей и злотворной

деятельности этого сановника история видит воплощение общественных и

государственных недугов, которыми неисцелимо уже разболелся тогда расслабленный

организм Королевской Республики. Я представлю только выразительнейшие черты

зловещей личности.

Род Оссолинских принадлежал к древнейшим, но не можновладным домам старой

Польши. Отец канцлера первый возвысился до сана воеводы, следовательно и сенатора.

Он отличался таким умом, гражданским мужеством и даром слова, что пользовался

равным уважением со стороны противоположных и враждебных между собою партий:-

явление редкое в жизни политических обществ. О матери канцлера почтенный биограф

его, доктор Кубаля, говорит, что это была одна из тех великих матрон, которых

возвышенная жизнь протекала в тишине и спокойствии. Над её гробом, по его мнению,

можно было бы повторить слова, сказанные Замойскнм о её брате, Фирлее: „Собраны

сливки с нашего молока*.

Но на вопрос апостола: „течет ли мутная вода из чистого источника?* приходится

отвечать здеРь утвердительно. Чистейшие источники старопольской жизни были

повсеместно возмущаемы иезуитами у самого жерла их. До того умели эти ревностные

служители папы подделаться под самые благородные характеры простосердечных

Полонусор., что пагубное воспитание, даваемое ими панским детям, прославлялось,

как наилучпиее. Так было и с домом Оссолинских.

Юрий Оссолинский, будущий канцлер, лишился добродетельной матери на пятом

году жизни, а добродетельный отец, на девятомъ

10

.

году, отдал его в иезуитскую гимназию в Пултуске, считавшуюся наилучпгею в

Польше. Здесь оставался он три года, которые совпали с тем временем, когда польские

иезуиты, с королем Сигизмундом III во главе, обработали дело первого Лжедимитрия.